Образование и воспитание людовика xiv. Людовик XIV: король, который скучал с женой

Посмотрев тут мюзикл " Le roi soleil" (Король-солнце (2005)), я что-то решила вспомнить о своем историческом образовании..)) Что мы знаем о Людовике XIV и, главное, откуда? Понятно, откуда - романы Дюма...

Есть же масса книг, монографий историков, статей. Наткнулась тут на ссылки на статьи В.Н. Малова. Малов Владимир Николаевич - докт. ист.наук, вед. научн. сотр. Института всеобщей истории РАН. Начиталась от души. И про Людовика, и про Кольбера...

Только некоторые любопытные факты хочу отметить, которые меня впечатлили..

- "Кто не слышал о знаменитом, вошедшем в поговорку изречении короля "Государство - это я"? Непревзойденный образчик эгоцентризма, монаршего самомнения! Но, увы, не доказано, что эта фраза вообще была произнесена. А если и была - то в сильно ограничивающем ее смысл полемическом контексте 17-летним королем-юношей перед проявившим непокорность парламентом: "Вы думаете, господа, что государство - это вы? Государство - это я" - вот полный вариант легенды".

- "Уже более 20 лет длился брак Людовика XIII с Анной Австрийской, а наследника все не было. Королеве было уже 36 лет, она находилась в натянутых отношениях с супругом из-за своего участия в политических интригах. Стране был нужен наследник престола: здоровье короля было шатким, и возможный переход трона к его брату, принцу Гастону Орлеанскому, связанному с оппозиционной аристократией, грозил непредсказуемыми политическими последствиями. И вот в обстоятельствах почти случайных король все же провел декабрьскую ночь 1637 г. с королевой. Произошло чудо - королева забеременела! Когда это стало несомненным, Людовик XIII посвятил свое королевство Богоматери. Но ведь могла родиться и девочка, и тогда ситуация осталась бы прежней: можно ли было рассчитывать, что королева забеременеет вторично? И снова небеса оказались благосклонны к Франции: 5 сентября 1638 г. родился дофин. Было воскресенье - день Солнца, самый подходящий день для рождения будущего монарха. Астрологи - Томазо Кампанелла и Гуго Гроций - разумеется, исходили из этого факта, предсказав: "Наподобие Солнца, он ублаготворит теплом и светом Галлию и друзей Галлии". (По странному совпадению, умрет он тоже в воскресенье, 1 сентября 1715 г., словно великое светило вело короля всю его жизнь от рождения до смерти.)"

Людовик XIV в возрасте восьми лет - Simon Vouet

- "Профессиональные историки обходят презрительным молчанием самую эффектную из версий о тайне Железной Маски - будто бы у Людовика родился тогда брат-близнец, который и был скрыт от мира во избежание возможных в будущем политических потрясений....Разумеется, эта гипотеза является совершенно нереальной. И по проблемам психологического свойства: если рождение принца ожидалось как ниспосланное свыше чудо, то появление на свет двух близнецов восприняли бы как двойное чудо, принимать одного из них и отвергать другого было бы кощунством. И по отсутствию настоящего побудительного мотива: благодаря библейской истории Исава и Иакова все хорошо знали, кому из близнецов должно принадлежать первородство - разумеется, тому, кто первый появился на свет из чрева матери. И по соображениям чисто практическим: в отличие от авторов версии, никто в тот день не знал, что будущий Людовик XIV проживет 77 лет, а не умрет в детском возрасте, и в каком странном положении очутились бы тогда те, кому пришлось бы извлекать из небытия принца, рождение которого не было официально зафиксировано!"

Но брат то у него был. Младший. Филипп. Принц Филипп в шутку называл старшего брата "мой маленький папа".
Людовик XIV и его брат Филипп Орлеанский в детстве:

- "Сам он очень любил мать. Уже став полновластным королем, Людовик по привычке побаивался материнских упреков за свои амурные похождения. Смерть матери, мучительно умиравшей от рака груди в 1666 г., он пережил как огромное горе". Моя мама тоже умерла от этого диагноза...

- "За несколько недель до смерти Людовик XIII озаботился провести полный чин крещения своего первенца (этот обряд зачастую происходил через несколько лет после рождения) и сам выбрал ему крестных родителей. Крестным отцом стал первый министр кардинал Джулио Мазарини, которому фактически предстояло заменить мальчику-королю родного отца".

- "Остается еще сказать о "воспитании чувств", о том единственном опыте первой любви, пережитой Людовиком в 20-летнем возрасте. Как известно, "жениться по любви не может ни один король", но Людовик был одним из немногих королей, которые пытались это сделать. Она звалась Мария Манчини и была одной из племянниц Мазарини, по возрасту на два года моложе короля......... Приближалось заключение мира с Испанией, и политические соображения требовали скрепить его браком французского короля с испанской инфантой. Людовик напрасно умолял мать разрешить ему жениться на Марии: летом 1659 г. Анна и Мазарини настояли на том, что влюбленным нужно расстаться. Юноша очень тяжело переживал разлуку, на время пришлось разрешить обмен письмами; два месяца продолжался этот кризис, затем король смирился. Был заключен его брак с Марией-Терезой, дочерью испанского короля и кузиной Людовика, а Марию Манчини выдали замуж в Италию, за принца Колонна. Король преодолел свою любовь во имя высших государственных интересов. Преодолел навсегда: когда через полтора десятилетия разъехавшаяся с мужем Мария вернулась во Францию, Людовик не захотел ее видеть. ".

Портрет Людовика XIV

- "Как и дед, Генрих IV, Людовик был по темпераменту очень влюбчив и не считал нужным соблюдать супружескую верность..... Но далее между дедом и внуком отмечаются сильные различия. Генрих IV был непосредственным в своих увлечениях, способным на безрассудные эскапады, и часто путал любовный интерес с государственным. Людовик - никогда, он расчетливо отмерял границы влияния своих любовниц, чтобы ни в коем случае не допустить вмешательства женщин в политику."

Жан-Леон Жером. "Мольер у Людовика XIV" (1863). Публичная библиотека. Малден, Массачусетс

- "В литературе часто романтизировались отношения Людовика к тихой и скромной фрейлине Луизе де Лавальер, фаворитке 16611667 гг., четыре раза от него рожавшей. Для этого нет достаточных оснований. Если бы любовь короля к Луизе выходила за рамки обычных отношений между монархом и фавориткой, он не заставил бы ее несколько лет играть мучительную роль "ширмы" при сменившей ее Франсуазе-Атенаис де Монтеспан, "царившей" в 1667-1679 гг. Если даже считать злобной придворной сплетней (на то похоже) рассказ о том, будто бы Людовик, проходя к Монтеспан через комнату Лавальер, оставлял Луизе своего спаниеля со словами: "Вот вам и компания, ее будет достаточно", то сущность ситуации все же не изменится: отставной фаворитке приходилось переносить муки ревности на глазах у счастливой соперницы".

- - "Кроме любовниц, была еще и королева. Не соблюдая верности, король считал нужным исполнять супружеский долг: между 1661 и 1672 г. королева родила шестерых детей. Выжил, правда, только один старший сын, два принца и три принцессы скончались в детском возрасте. Людовик по-своему любил Марию-Терезу, ценя в ней, в частности, то, что если она и ревновала, то все же не выходила за рамки приличий. Он присутствовал при ее родах и очень переживал, видя ее муки. Когда в августе 1683 г. королева умерла, Людовик почтил покойницу словами: "Вот единственная неприятность, которую она мне доставила"."

- "Неизвестно точно когда, но скорее всего через несколько месяцев после смерти Марии-Терезы Людовик вступил в брак с Франсуазой де Ментенон (1635-1719), старше его на три года. Это была уже не юношеская любовь к Марии Манчини, а спокойное чувство человека, предвидевшего старость....

Франсуаза уже многое испытала в жизни. Внучка страстного протестанта поэта Агриппы д"Обинье, она воспитывалась в протестантизме, но в молодости обратилась в католичество. Потом был брак с литератором Полем Скарроном; муж был калекой, и жена исполняла при нем роль сиделки. Оставшись вдовой в 25 лет, умная, серьезная и набожная женщина вела стесненное существование, пока не обратила на себя внимание маркизы Монтеспан, поручившей ей воспитание своих шестерых прижитых от короля детей. "Вдова Скаррон", не знавшая счастья материнства, оказалась прекрасным педагогом, она очень любила своих воспитанников и те отвечали ей любовью. Так состоялось ее знакомство с Людовиком. Общение с нею настраивало короля на серьезный лад: наконец-то он встретил в женщине родственную душу, интересного человека и собеседника. Возможно, что связь между ними началась еще в 1681 г., за два года до брака. Ментенон тогда было уже 46 лет".

-" Их брак продолжался более 30 лет. У Ментенон оказалось много недоброжелателей и среди современников, и в потомстве. Ее всячески чернили шокированные аристократы, вроде герцога Сен-Симона. Клеймили просветители, приписывавшие ее определяющему влиянию отмену в 1685 г. Нантского эдикта о веротерпимости, хотя, конечно, решения такого масштаба Людовик принимал самостоятельно. Король же благодаря своему второму браку находил в уединенных комнатах тайной супруги тот уголок, где он мог быть "у себя", отводить душу вне церемониала. По словам самой Ментенон, монарх не раз у нее "проливал слезы, которые он не мог удержать".

И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба...

Был обычай: когда король Франции чувствовал себя при смерти, его любовницу отсылали от двора - монарх должен был предстать перед Богом чистым от греха. (Если король все же выздоравливал, фаворитка возвращалась обратно.) Ментенон была не любовницей, а женой Людовика перед Богом. Но не перед людьми - и в отношении ее традиция была соблюдена: за два дня до смерти Людовика его 80-летняя супруга съехала из дворца, чтобы доживать свои дни в Сен-Сире, основанном ею воспитательном доме для благородных девиц".

Николя де Ларгийер. Людовик XIV с семьей. 1710-1715. Лондон, галерея Собрание Уоллеса (Wallace Collection)
Людовик XIV сидит в кресле под бюстом Генриха IV. Слева мадам де Вентадур, воспитательница королевских детей, держит за руку герцога Анжуйского - будущего короля Людовика XV. Между ним и королем стоит великий дофин Луи - несостоявшийся наследник. Справа - следующий за ним в очередности наследник престола Луи, герцог Бургундский.

Как известно, Людовик XIV родился с двумя зубами во рту, и один из них он явно имел против геев. Но хотя часть верхней челюсти королю-солнцу со временем удалили, отчего пища нередко лезла у него из ноздрей, тем не менее гомофобным настроениям Людовик не изменил.

Так, он отказался принять у себя принца Евгения Савойского, сына своей любовницы Олимпии де Суассон (племянницы Мазарини) на том основании, что талантливый молодой человек и его друзья предпочитали ходить в женском платье (см.: Н.Митфорд. Франция. Придворная жизнь в эпоху абсолютизма. - Смоленск, 2003. - С. 82).

Через какое-то время подруга юности короля вместе с сыном отправилась в изгнание, так как с помощью яда, возможно, извела своего супруга. Версаль лишился одной из самых изящных дам, а Франция - великого полководца, ибо Евгений Савойский (близкий родственник Людовика) вынужден был перейти на службу к его врагу, австрийскому императору. Евгений одержал немало побед над французами, и это Людовика не обрадовало. Впрочем, многие маршалы короля (Вильруа, Тюренн) сами предпочитали нежные попки пажей и крепкие объятия солдафонов...

Людовик прощал своим полководцам это за их таланты, но если таланты проявлял его родственник, то король-солнце не давал ему ходу.

Едва ли не самым блистательным человеком при его дворе был кузен короля принц де Конти. Высокообразованный, умный, тонкий дипломат и талантливый полководец, он оставался на вторых ролях. Среди компромата на него числились длиной во всю жизнь адюльтер с замужней внебрачной дочерью короля герцогиней Бурбонской и романы с пажами.

Не раз Людовик порывался обрушить на геев репрессии. Но всякий раз министры останавливали его вопросом: "Да, но Месье?"

Итак, знакомьтесь: первый принц королевской крови, первый гей Франции того времени и младший брат короля герцог Филипп Орлеанский (1640 - 1701). Он носил титул "Месье" и считался вторым после Людовика мужчиной в королевской семье.

Король очень любил брата, но когда начиналось обсуждение серьеза, выпроваживал его со словами: "Ну, теперь мы займемся делами, пойди погуляй!". А между тем, Филипп был весьма не глуп и отважен, - впрочем, и в битвах он тщательно следил, чтобы его манжеты и плюмаж оставались девственно свежими.

Месье очень походил на Людовика, однако был "почти в два раза" ниже. Он обожал браслеты, перья и кружева и верещал тоненьким голоском. Филипп Орлеанский был веселым, изобретательным по части увеселений и считался при дворе главным авторитетом в сфере этикета и родословных.

Женатый дважды, он исправно плодился, так что историки называют его "дедушкой всей Европы". Кровь Филиппа Орлеанского течет в жилах всех монарших персон Старого Света.

Первой его супругой стала Генриетта Английская, дочь казненного Карла I. Она была безнадежно влюблена в Людовика XIV и умерла молодой. Тогда Людовик женил брата на принцессе Палатинской (Пфальцской) - огромной тетке, которая любила охоту и пиво. Увидев ее, Филипп запищал, что с такой ни за что не справится. Но он справился, в результате чего родился будущий регент Франции Филипп Орлеанский-младший, который тогда носил титул герцога Шартрского.

Для Людовика брак мелконького Филиппа и громадины Палатинской был делом стратегического значения: во-первых, Пфальц стал "буфером" между Францией и Германской империей, а во-вторых, сия дама имела весьма большие права на английский престол, - гораздо бОльшие, чем воцарившаяся в 18 веке в Лондоне Ганноверская династия. Держа у себя в кармане ее и бежавших Стюартов, Людовик считал, что уже почти владеет английским престолом. Увы, прагматики англичане посчитались с родословиями гораздо меньше, чем это мог представить себе Людовик...

От своего отца Людовика XIII Филипп унаследовал склонность к мужскому полу. Его отношения с пажами, а также с красавцем шевалье де Лорреном и маркизом д’Эффиа были на виду и слуху у всех. (Впрочем, шевалье де Лоррену Людовик все милостиво прощал за веселый нрав, остроумие, изящество и чрезвычайно красивую внешность).

Если на склоне лет король и его морганатическая супруга маркиза де Ментенон впали в набожность, то Филипп со своими друзьями, его жена со своей охотой и их сын со своими любовницами оставались при дворе островом откровенного гедонизма.

Людовик не доверял герцогу Шартрскому, справедливо считая его "слишком умным" и держал подальше от дел. Филипп же страшно гордился ветреным, но очень одаренным и благородным сыном и обижался, что тому не дают проявиться. В результате в 1701 году между братьями произошла стычка с такими взаимными криками, что лакей был вынужден войти в кабинет короля и шепнуть: в приемной все ведь слышно... (Н.Митфорд, с.217). В тот же день Филипп умер от инсульта. Людовик страшно горевал. К тому же это был первый "звонок" и ему...

После смерти мужа мадам Палатинская первым делом уничтожила его переписку с любовниками. Но и для нее, по-своему любившей Филиппа, и "для многих смерть Месье стала тяжелой утратой... Придворные... погрузились в тоску" (Н.Митфорд, с. 218).

Посвящается Рене Брюйе

Введение

Как многие принцы, отличавшиеся великодушием, терпимостью и миролюбием, Филипп Орлеанский, проклятый своими современниками, так и не получил у последующих поколений индульгенции.
Ему ставят в вину пороки, за которые не упрекали Франциска I или Генриха IV. Возглавляя государство, он отошел от традиций Людовика XIV, за что одни предавали его анафеме, а другие осыпали безмерной лестью, к которой он был совершенно равнодушен; биографы, столь любящие подчеркивать распутство Филиппа Орлеанского, почти всегда проходят мимо того факта, что он вынужден был продолжать политику, которую сам не выбирал.
Единственная цель этой книги – не становясь на чью-либо сторону, показать истинное лицо принца, который был предан собственной судьбой. Поэтому автору приходилось искать золотую середину между теми, кто придерживался противоположных точек зрения – ведь в любой из них есть доля истины. Мы старались объективно показать роль каждого. Не забывая при этом о роке…

Странная пара из Сен-Клу
(1674–1691)

Отцеубийство (порок, которым издавна страдали Стюарты и Плантагенеты) обошло Капетингов 1 стороной – самыми заклятыми врагами королей Франции всегда были их младшие братья.
Кровь Людовика Святого 2 , текущая в жилах принцев, приобретала зловещее значение и придавала внешнюю законность их бунтам, которые становились подлинным общественным бедствием. Во времена Карла VI их соперничество едва не превратило королевство в провинцию Англии; объединившись при Людовике XI, они пытались раздробить его на части. Герцог Алансонский поднял против Генриха III половину Франции, а Гастон Орлеанский загубил бы дело Ришелье, не окажись его малодушие столь же велико, как его честолюбие.
Филипп, единственный брат Людовика XIV, расплачивается за ошибки, совершенные его двоюродными дедушками. Собственная мать и кардинал Мазарини смотрят на него с ужасом, как на единственного француза, способного взорвать прекрасное здание, поднимающееся из руин, в которые была превращена страна за столетие гражданских войн. При помощи воспитания, которое разжигает пороки и затушевывает достоинства, его с младенчества стараются превратить в ничтожество. Превратив этого отважного, порывистого и очаровательного подростка в ветреного юнца, воспитатели считали, что сослужили государству хорошую службу: ничтожество принца было залогом спокойствия в королевстве.
Но пожертвовали не только им: бедной Генриетте Английской было нелегко с таким супругом. А его вторая жена, в свою очередь, находила немало поводов плакать по родной Германии.
Этот второй брак был построен на контрастах.
Месье 3 был изысканным, изящным и очаровательным: ласковый взгляд, губы, словно зовущие к любовным утехам, уравновешивали характерный бурбонский нос, придававший его лицу мужественное выражение. Мягкие волосы, красивые руки и тонкая талия заставляли дам млеть от восторга. Жена его была тяжеловесной, мужеподобной, плохо сложенной. Месье, на котором бывало порой больше украшений, чем на испанской статуе Мадонны, пользовался румянами и благоухал духами. Драгоценные камни украшали его шляпу и ножны кинжала. Все пальцы были унизаны перстнями. Когда же Мадам приходилось облачаться но какому-нибудь торжественному случаю, она надевала старый мужской парик на голову и напяливала костюм для охоты. А когда предстояли празднества, муж сам клал ей румяна и прикреплял мушки.
У Месье было триста брильянтовых украшений, сто двадцать – жемчужных, шестьдесят – с изумрудами, пятьдесят – с рубинами; Мадам предпочитала ружья и рогатины. Месье были противны все жестокие забавы, и он любил развлечения, балы, парады; Мадам находила удовольствие только в укрощении зверей. Месье предпочитал жить в Париже; Мадам чувствовала себя хорошо только в деревне. Месье был утонченным и слабым; Мадам – жестокой и властной. Месье легко лгал, разносил сплетни, строил интриги; Мадам отличалась нарочитой откровенностью. Месье был полон предрассудков; Мадам не верила ни во что.
Они относились друг к другу согласно правилам изысканного этикета и любили предаваться чревоугодию, доходящему до обжорства.
«О, я не смогу лечь с ней в постель», – прошептал в ужасе Филипп Орлеанский, увидев впервые мощные формы своей невесты.
А Елизавета-Шарлотта рыдала день и ночь, после того как покинула свою Германию.
Однако супруги остались вполне довольны медовым месяцем, вкусив «сладкой жизни», которую Людовик XIV вел в своих дворцах Сен-Жермен, Версаль и Фонтенбло.
Заря Великого века занималась среди новых дворцов, ослепительных фейерверков и водяных каскадов. Не лишенные напыщенности изысканные французские манеры рождались в полном соответствии с величием парковых ансамблей, в которых блестящие экипажи подчеркивали праздничную пышность обстановки. Многочисленные статуи возвышались среди клумб, игравших всеми оттенками радуги. Золото, эмблема Феба, переливалось на карнизах, им были расшиты камзолы, покрыты изображения богов, оно сверкало на столовых сервизах. Теплые ночи были наполнены музыкой и весельем, в беседках говорили о любви.
Король-Солнце, заботясь о том, чтобы праздность его близких ничем не омрачалась, осыпал Месье богатствами. И в Пале-Рояль, который был предоставлен в его полное распоряжение, и в своем поместье Сен-Клу герцог Орлеанский жил как халиф, швырял деньги на ветер, собирал многочисленные коллекции и устраивал празднества, на которые являлись слишком жеманные мужчины и слишком смелые женщины.
С замирающим сердцем, в длинной красной амазонке, развевающейся на ветру, Мадам участвовала в королевских охотах, пуская коня галопом и хмелея под взглядом своего повелителя, который подсмеивался над тем, что мужское занятие доставляет ей такое удовольствие. В субботу вечером Людовик пригласил ее «провести полночь» с ним и с мадам де Монтеспан, и сердце сентиментальной немки забилось под корсажем от чувств, которых она не скрывала.
Расположение монарха к своей золовке должно было продлить опалу герцога Лотарингского, злого гения Месье, которого молва винила в смерти Генриетты Английской. Но увы! Принца следовало держать в руках, и фаворит, всегда причинявший столько беспокойства, появился снова – вызывающий, алчный, полный коварных замыслов. Он быстро окружил своего господина неким подобием двора, где собирались люди опасные и где женщины ничего не значили.
От первого брака у Месье были лишь две дочери, и он нуждался в наследниках. Чтобы небо послало их, он строил часовни и прикреплял освященные медальоны на интимные части тела. Это оказалось действенным: в июне 1673 года, пока принц, в котором открылись военные достоинства Людовика XIII, покрывал себя славой в армии, Мадам родила на свет мальчика, герцога Валуа, а уже через шесть месяцев она снова была в тяжести. Война во Фландрии, где ее муж сражался против испанцев, неожиданно закончилась, поэтому на сей раз роды Мадам прошли как полагается.
В своих покоях в Сен-Клу 4 августа 1674 года – все двери распахнуты, король и королева у ее изголовья, – Мадам родила на свет крепкого мальчика, которого назвали Филиппом; титул его был герцог Шартрский. Его величество назначает новому отпрыску королевского дома Франции содержание в сто пятьдесят тысяч ливров, и Месье тут же прикидывает, что теперь у него хватит средств построить дворец, который мог бы соперничать с Версалем.

Работа над проектом дворца для новорожденного принца была делом государственной важности, и герцог Орлеанский поручает ее лучшим ученым. Что же касается герцогини, то она в первую очередь занята тем, чтобы защитить от врачей жизнь своих детей.
Эти ученики Гиппократа, вечно во всем черном и в париках, приносили несчастье королевской семье, более других подверженной влиянию их колдовства. Шло трагическое противоборство молодых матерей, даривших жизнь, и мрачных вампиров, провожавших невинных младенцев в мир иной. Они погубили пятерых детей королевы, троих – Генриетты Английской, двоих – Луизы де Лавальер. Удалось уцелеть только детям мадам де Монтеспан, и то благодаря бдительности их гувернантки – Франсуазы де Ментенон, вдовы поэта Скаррона.
Несмотря на все усилия, Мадам не удалось спасти своего старшего сына, герцога Валуа, который дожил только до трех лет. Филипп Шартрский оказался более выносливым.
Он был веселым, шаловливым, очаровательным ребенком; мать его обожала. Во время одной из болезней, когда казалось, что Филипп вот-вот умрет, она хотела заколоться шпагой. К счастью, жесткое немецкое представление о дисциплине и долге остановило ее.

Месье был очень горд своими детьми и всячески их баловал, но не пользовался у них большим авторитетом. Когда принц и его сестра, мадемуазель Шартрская, становились невыносимы, Месье звал на помощь Мадам: «Они никого не боятся, кроме вас», – жалобно говорил он.
Их счастливое детство протекает под сенью королевской славы. Военные победы в Голландии превратили Францию в ведущую державу Европы. Мадам оплакивала сожженную Тюренном Германию и, оставаясь в глубине души немкой, молилась за противников Франции. Месье, неожиданно для всех проявивший военный талант, разбил под Касселем Вильгельма Оранского; в Париж он вернулся с триумфом.
«Да здравствует Месье, разбивший врага!» – кричали в восторге парижане.
Людовик XIV хмурился – больше никогда он не доверит командование армией своему брату.
Рос престиж королевской власти – становились роскошнее дворцы. Сен-Клу превратился в дворец из «Тысяча и одной ночи». Герцог Шартрский играет в лабиринтах парка, разбитого Ленотром 4 , среди фонтанов, каскадов воды и гротов. Он восхищается Месье, который принимает иностранных послов под балдахином, расшитым золотом или серебром, а свои первые реверансы учится делать в просторных галереях, расписанных Миньяром 5 . Иногда отец удостаивал его чести и показывал свои «кабинеты», где стены были покрыты венецианскими зеркалами и стояла привезенная из Японии мебель; за стеклами красовались разные диковины. Мадам предпочитала собирать медали и книги, над которыми зевал ее муж.
Иногда жизнь во дворце оживлялась: место обычной мебели занимали золоченые каркассонские кровати, стулья и столики, в коридорах и залах расставлялись цветы – Людовик XIV приезжал на несколько дней к брату, и дни эти превращались в сплошные празднества, балы, концерты; потом король приглашал герцога Орлеанского полюбоваться красотами Версаля или Марли.
А пока шли эти бесконечные празднества, королевство менялось. Позади остались те времена, когда Валуа кочевали по дорогам Франции со всем двором или когда Генрих IV делил с крестьянами их простую трапезу, а Людовик XIII колесил по стране, переезжая из города в город, чтобы показать мятежному народу свое всемогущество. Чем дальше от столицы, тем живее были воспоминания о Фронде, однако Король-Солнце был монархом величественным и невозмутимым, как светило, выбранное им в качестве эмблемы.
Этикет, введенный Генрихом III, к великому возмущению дворянства, укротил амбиции и соперничество знати, и после целого века борьбы жадность и тщеславие заставили грандов склониться перед троном – блистательная победа, которая могла таить в себе известную опасность, если бы монархия не укрепляла союз с народом, призванный защищать ее от знати.
А главную угрозу для трона всегда представлял брат короля. Поэтому Людовик XIV поступал как плохой родственник, но осмотрительный монарх, радуясь тому, что Месье попал под абсолютное влияние герцога Лотарингского, особенно после того как появление на свет мадемуазель Шартрской дало свободу закабаленному супругу.
Мадам, безразличная к пороку своего мужа, ничего не имела против толпы болтливых фаворитов, если они не разжигали супружеских ссор. Но фавориты постоянно преследовали ее, следили за ее приближенными, распускали о ней сплетни. В ответ принцесса обвиняла Месье в том, что он заразил ее дурной болезнью – было много крика и слез.
Бедная Лизелотта! Пока обиды, нередко весьма чувствительные, терзали ее сердце, Франсуаза де Ментенон – глаза вечно опущены, в руках четки, волосы убраны в целомудренную прическу, и пахнет ладаном, – вытеснила из сердца короля мадам де Монтеспан! И если к «высокомерной Васти» Мадам еще питала некоторое подобие дружеских чувств и даже пыталась соперничать с нею, то в мягкой Франсуазе она видела лишь врага.
«Старая крыса! Тряпка! Сволочь!» – неистовствовала Мадам, глубоко уязвленная тем, что эта самозванка похищает у нее внимание обожаемого короля. Прощайте любимые охоты, прощайте полунощные бдения! Герцог Орлеанский, возмущенный тем, что «какая-то Скаррон» превращается в его невестку, чувствовал себя при дворе не лучше, и обида каждого из супругов еще сильнее настраивала их друг против друга.
В полузаточении, в котором оказалась Мадам, где компанию ей составляли лишь многочисленные портреты рейнской родни, ее единственной радостью стал сын. Около этого ребенка находил отдохновение и Месье, когда ему хотелось покоя и чистоты.
Ласковый ребенок питал к нему такую же нежность. С раннего детства он привык к роли, которая была отведена ему согласно жестким правилам этикета, и с важностью присутствовал в расшитой золотом одежде на свадьбах своих сводных сестер, одна из которых вышла за короля Испании, а другая – за герцога Савойского.
Его врожденные ум и сообразительность пугали окружающих. Гороскоп предсказывал ему тиару.

Когда Филиппу исполнилось шесть лет, попечение над ним перешло от женщин к гувернерам. В течение пяти лет эту должность по очереди занимали герцоги Навай, Эстрад, Ла Вьёвиль, сменяя один другого после смерти предшественника. Однако эти гранды, выбранные среди многих из-за знатности своих родов, оказывали на личность ученика гораздо меньшее влияние, нежели два воспитателя – Фонтенэ и Лабертьер. Мироощущение принца формирует его наставник Сен-Лоран, умный и достойный человек, «призванный воспитывать королей», но, к сожалению, находившийся уже в очень преклонном возрасте.
Сен-Лорану нужен помощник, который бы проверял домашние задания герцога Шартрского, исправлял ошибки, искал слова в словаре. Он советуется со своим другом, викарием архиепископа Реймсского, который рекомендует ему молодого Гийома Дюбуа, сына аптекаря из Брив-ля-Гайард. Этот молодой человек, образованный, но бедный, недавно получил стипендию коллежа Сен-Мишель, чтобы пополнить свои познания в истории и теологии. Не будучи посвящен в сан, он старался одеждой походить на служителя церкви, полагая, что так ему легче будет пробить себе дорогу в большой мир. Покоренный его умом, Сен-Лоран вводит молодого человека в дом принца.
Через несколько недель Дюбуа сделался совершенно незаменим. Изворотливость лисенка, попавшего в курятник, обаяние завоевали ему всеобщую симпатию – от Мадам до шевалье Лотарингского. Он так хорошо умел уладить трудности, оказать услугу, обронить ненавязчивый комплимент! Благодаря ему занятия становились такими увлекательными, что Филипп начал предпочитать их отдыху. Знатные и могущественные придворные – отец де Ла Шез, духовник его величества, и Фенелон, воспитатель герцога Бургундского, – прекрасно относились к юному аббату и восхищались его умом.
Сен-Лоран, очарованный своим помощником, все больше и больше расширял круг его обязанностей. Сам он в 1687 году умирает, к отчаянию герцога Шартрского. Долгое время обсуждается вопрос о преемнике, а пока было решено разрешить Гийому Дюбуа продолжать занятия. Интригану понадобилось совсем немного времени, чтобы закрепить за собой это место.
По своим знаниям, уму и работоспособности Дюбуа был вполне достоин его – но не по характеру и не по нравственным качествам. Он не был ни чудовищем, ни гением, да и не считал себя таковым. Это был просто честолюбивый, ловкий человек, умный, но лишенный какого-либо представления о морали.
Будучи низкого происхождения, что он считал неодолимым препятствием для карьеры, достойной его способностей, человек этот отказался смириться и отправился на завоевание мира – без излишней щепетильности. Путь его был усеян препятствиями, но он старался не упустить ни одного шанса. Все современники говорили, что у него вид загнанного зверя. Нервный, с пронзительным взглядом и саркастической усмешкой, Дюбуа постоянно был начеку, ловя и используя все – как доброе движение чьей-то души, так и дурной поступок.
Немногие оставляют после себя такой странный след. Если Сен-Симон 6 и вертится в гробу, то из-за того, что питал доверие к этому хамелеону, которому было поручено воспитание герцога Шартрского.
Два поколения бездумно повторяли, что Филипп был развращен своим воспитателем. Однако с близкого расстояния доводы обвинения кажутся не намного серьезнее доводов защиты.
Неверие будущего регента? Но Дюбуа даже не поручали воспитывать его религиозным. Скептичный, но терпимый в вопросах веры, Филипп доказал, сколь велико его уважение к янсенистам 7 , а незадолго до смерти начал склоняться к переходу в другую веру.
Его распущенность? Но он не переходит определенных границ, как это без всяких угрызений совести делал Людовик XV, столь превозносимый всеми. Он никогда не уводил жен от их мужей и никогда не разрешал своим любовницам вмешиваться в государственные дела.
Что еще? Дюбуа нисколько не повлиял на врожденную доброту Филиппа, на его великодушие, терпимость, уважение к отцу, чувствительность. И он сумел сделать принца самым храбрым, самым образованным, самым блестящим представителем своего поколения.
С того времени, как Сен-Симон стал приятелем Филиппа, аббату доставались лишь упреки. Однако все признают, что Дюбуа дал принцу гораздо больше, чем изысканные манеры и некоторые познания в области военного искусства. Естественные науки, математика, химия, право, география, дипломатическое искусство – это было, пожалуй, слишком для принца из младшей ветви королевского дома. Мадам горячо защищала наставника своего сына от всех нападок; ее поддерживал и духовник короля.
В свои пятнадцать лет Филипп был изысканным принцем – таких Франция не знала с того времени, когда занималась блистательная заря юности Генриха III. Филипп затмевал собой и наследника престола, неповоротливого тугодума, и герцога Бургундского, и болезненно робкого герцога Анжуйского, и герцога де Бёрри, красивого, но недалекого ребенка. Людовик XIV хмурился, видя эту непочтительность природы. Он утешался, лаская своего любимца, герцога Менского, старшего из незаконнорожденных сыновей мадам де Монтеспан. Но увы! Этот ученик мадам де Ментенон был очень одаренным, но зато не отличался храбростью и твердостью.
Все молодые люди королевского семейства отличались меланхоличностью – наследство Австрийского дома, а точнее их бабушки, Марии Терезии. И только юный герцог Шартрский напоминал Генриха IV.
Он очень быстро пошел по стопам Генриха IV. Уроки любовного искусства в четырнадцать лет ему преподала одна пятидесятилетняя графиня, и, вооруженный этими знаниями, он с головой ушел в развлечения. Дюбуа делал вид, что ничего не замечает.
Однажды привратник Пале-Рояль пришел жаловаться к их величеству: его дочь была беременна, и виновник этого – его светлость. Известие произвело некоторое замешательство. Мадам де Ментенон, втыкая иголку в свое огромное кресло, бросает замечание о распущенности современных нравов. Филиппа сурово отчитали, но это нисколько не улучшило его поведения.
После смерти Ла Вьёвиля долгое время не могут найти никого на должность гувернера для Филиппа. Наконец остановились на маркизе де Сийери, но тот отказался.
В отделанных золотом апартаментах шевалье Лотарингского вызревал заговор. Если фавориты приберут к рукам наследника, не поможет ли им это сохранить свои привилегии и свои деньги? И под их влиянием Месье предлагает королю в качестве гувернера для Филиппа своего фаворита, маркиза д’Эффиа.
Это была скандальная личность, его считали причастным к смерти Генриетты Английской. Воспоминания о Фронде и о Гастоне Орлеанском неотступно преследовали Людовика XIV, и в какое-то мгновение он уступил, поддавшись соблазну загубить таким образом все лучшее в племяннике, обещавшем слишком много. Милейшая Ментенон, заботясь о будущем герцога Менского, не видела в этом ничего дурного. Но Мадам подняла страшный крик.
И напрасно супруг обещал, что не пожалеет сил, дабы превратить ее существование в ад. Она настояла на встрече с королем с глазу на глаз; Мадам рыдала, умоляла короля самого выбрать гувернера для Филиппа. И Людовик, мучимый угрызениями совести, отступил, назначив безупречного дворянина, маркиза д’Арси.
Этот прекрасный наставник, к которому Филипп глубоко привязался, дополнил труды аббата. Он допустил только одну ошибку, хотя и весьма серьезную: герцог Шартрский был совершенно безразличен к светской жизни, и хотя не бежал ее, но проявлял склонность к робости, совсем как его кузены. Этот красивый юноша, которому суждено стать любимцем всех придворных дам, открыто посмеивался над ними. Слишком близорукий, он не узнавал людей, находящихся в одном шаге от него, не отвечал на реверансы принцесс. Ум его, такой проницательный и острый, когда Филипп находился в кругу друзей, томился среди париков, величественных жабо и расшитых платьев. И в довершение всего, он плохо танцевал.
И с каким удовольствием он увиливал от парадов в Версале, от балов в Зеркальной галерее дворца, от игорных столиков с золотыми луидорами, от агрессивной набожности окружения мадам де Ментенон, от глупости высокомерных аристократов, так заботившихся о своих накидках и плюмажах!
Часто по утрам он собирал писателей, художников, людей науки, выслушивал их предложения, участвовал в их спорах. По вечерам наступал черед других развлечений. Можно было наплевать на всех маркиз с их двусмысленными улыбками, к тому же опыт показывал, сколь опасны любовные связи с ними. В одном крыле Пале-Рояль располагалась опера. И Филиппу достаточно было пройти по коридору, чтобы оказаться в раю, населенном воздушными танцовщицами.
Они тут же кидались к нему, весело смеясь и окутывая его облаком духов. Из этого роскошного букета Филипп выбирал одну розу, и счастье его длилось до зари.

Брак поневоле
(1691–1692)

После 1688 года Франции, прочно укрепившейся в новых границах, пришлось еще раз сразиться с объединившейся против нее Европой. Вильгельм Оранский, смертельный враг Людовика XIV, надел корону Англии и нарушил существовавшее в мире равновесие, заставив фортуну склониться на свою сторону. Все столкнулись друг с другом: Стюарт и Нассау, Габсбурги и Бурбоны, католики и протестанты; право, данное монарху свыше, и право народа выбирать себе монарха, давнишние честолюбивые устремления Австрийского дома и недавно установившееся господство Франции. От Савойи до Ирландии, от Пиренеев до Шельды – всюду велись военные приготовления, что заставляло дрожать от нетерпения сердце Филиппа.
Весной 1691 года мечты его сбылись. Король, под впечатлением осады Мона, решает, что герцоги Шартрский и Менский отправятся служить во Фландрию под начало маршала Люксембургского.
Возбужденный, Филипп отправляется в путь с пышностью, которая могла соперничать с пышностью королевского кортежа; по правую руку ехал маркиз д’Арси, по левую – аббат Дюбуа, сзади следовал роскошный многочисленный двор. Ему сразу же понравился походный военный быт и маршал Люксембургский. Филипп восхищался не только характером этого необыкновенного горбуна с лицом Полишинеля, но и его острым умом и скептицизмом, склонностью к эпикурейству, в чем он предвосхитил XVIII век и что, несмотря на социальные различия, так сблизило маршала с аббатом Дюбуа.
Инструкции, данные маршалу Люксембургскому относительно каждого из двух принцев, вверенных его попечительству, были совершенно различны. «Мне кажется, – писал ему король о герцоге Менском, – что он стремится всегда быть первым. Предоставьте ему возможность действовать… Я нисколько не сомневаюсь ни в его устремлениях, ни в его отваге».
Иные указания содержались в той части послания, что касалась герцога Шартрского: «Воля его величества состоит в том, чтобы герцог ничего не знал о получаемых Вами распоряжениях, равно как и о приказах, отдаваемых войскам». К нему следовало относиться как к «простому волонтеру», а главное – не давать ему возможности действовать самостоятельно.
Но казалось, сама судьба была против намерений Людовика XIV: если начало жизненного пути Филиппа было тусклым, то его успехи на военном поприще оказались ошеломляющими. Каждый гонец привозил ко двору известия о «врожденном военном призвании» Филиппа, о его мужестве и неутомимости. Мадам плакала от радости. «Он бесподобен!» – писал не ведавший зависти герцог Менский, которого никто никогда так не хвалил.
В тот день, когда девятнадцать французских эскадронов, преследовавших врага, неожиданно столкнулись под Лезе с семьюдесятью двумя эскадронами голландцев, встревоженный маршал Люксембургский намеревался оставить принца в арьергарде. Но встретил резкие возражения маркиза д’Арси, настаивавшего на том, чтобы его воспитанник принял участие в грандиозном сражении, из которого, как говорил Расин, «каждый дворянин возвращается со шпагой, окровавленной по самую рукоять». Всегда помня о своем кумире Генрихе IV, Филипп проявляет храбрость, которая была не свойственна Беарнцу в его возрасте. За Филиппом всюду следует Дюбуа.

– Я имею право не твердить уроков, я король, – заявил как-то маленький Людовик XIV своему младшему брату Филиппу и убежал из классной комнаты.

– Где Его Величество? – строго спросил Филиппа наставник. – Почему вы молчите? Знаете, куда он скрылся, но таите правду? Что ж, боюсь, мне придется известить о случившемся вашу мать королеву, а уж она решит, как с вами поступить.

И бедного герцога наказали, хотя он ни в чем не был виноват.

Вечером того же дня Филипп попенял старшему брату на то, что тот оставил его наедине с учителем, а сам играл в дворцовом парке.

– И что с того? – надменно осведомился Людовик. – Я же все равно люблю тебя, а ты любишь меня, значит, можно и пострадать друг за друга.

Но это были только слова. Людовик никогда – вернее, почти никогда – не поступался собственными капризами и при этом требовал, чтобы окружающие строго блюли государственные интересы, напрочь забывая о собственных.

Несколько раз Филипп, герцог Орлеанский, пытался восстать против тирании старшего брата, но делал это так робко и неумело, что Людовик, можно сказать, ничего не замечал. И только однажды, как мы знаем, у них состоялся откровенный разговор, закончившийся крупной ссорой, во время которой у Филиппа случился удар. Может быть, герцог Орлеанский и почувствовал себя отомщенным, высказав наконец брату все, что он о нем думал, но цена откровенности оказалась слишком высока.

Принцесса Генриетта, дочь казненного в Лондоне английского короля Карла I Стюарта, приехала в Париж еще девочкой и почти сразу же влюбилась в юного Людовика. На Филиппа она даже не смотрела, а тот почти не замечал ее. Королевы-матери – Анна Австрийская и Генриетта Английская – довольно долго вынашивали планы о свадьбе Людовика и малышки Генриетты, тем более что видели их растущую взаимную склонность. То есть поначалу французский король почти не обращал внимания на худенькую и несколько угрюмую девочку, но со временем Генриетта превратилась в настоящую красавицу, и Людовик стал заметно отличать ее и даже приглашал участвовать в своем любимом развлечении – балетах.

– Не правда ли, принцесса очень мила? – неоднократно осведомлялась у сына Анна Австрийская и с удовольствием наблюдала, как он пристально разглядывает изящную девичью фигурку и при этом улыбается.

Однако получилось так, что Испания оказалась важнее Англии, и потому Людовик женился на инфанте Марии-Терезии. Генриетта была вне себя от горя, и ее совершенно не утешило известие о том, что ей предлагает свою руку младший брат короля.

– Фи, – сказала она матушке, – я и вообразить себе не могу, как Филипп войдет в супружескую опочивальню. Вы же знаете, что ему всегда были по вкусу юноши, а не девицы.

– Дочь моя, – остановила Генриетту изумленная и рассерженная английская королева-изгнанница, – не следует передавать мне все слухи, что ходят по Лувру. Мы же с вами не кухарки, которые никогда не преминут обсудить нравы и склонности своих господ.

– Но, матушка, – возразила Генриетта, – при чем тут кухарки и слухи? Вы же собираетесь выдавать меня замуж, а я вовсе не уверена, что мой будущий супруг в восторге от необходимости делить ложе с женщиной. Согласитесь, что я имею право поговорить о его привычках. У меня нет никакого желания мешаться в толпу красавчиков, что всегда окружают герцога!

Однако принцессе пришлось смириться с неизбежным. Ее брак с Филиппом никто не счел бы счастливым, но все же муж и жена терпели друг друга. А когда Генриетта умерла, насладиться вдовством герцогу было позволено только год.

Однажды герцог и его венценосный брат возвращались в Париж после удачной охоты. Стоял ясный осенний вечер; расположение духа у обоих охотников было превосходное. Свиты короля и герцога смешались, дворяне оживленно беседовали друг с другом, наперебой хвастаясь вооружением, собаками и лошадьми. Людовик насвистывал модный мотив и с улыбкой слушал брата, который в подробностях пересказывал последние дворцовые сплетни.

Когда кавалькада добралась уже до парижского предместья, король внезапно перебил Филиппа:

– А что, братец, не наскучила ли вам еще холостая жизнь?

Филипп поперхнулся и невольно поглядел назад, туда, где метрах в десяти от него скакал молодой маркиз де Гранье, недавно приехавший в столицу из Прованса и уже успевший заслужить благорасположение герцога.

Людовик перехватил его взгляд и недовольно нахмурился.

– Вот что, братец, – наставительно сказал он, – развлекайтесь так, как вам нравится, я вам никаких препятствий чинить не собираюсь, но об интересах Франции тоже забывать не след. Короче говоря, вам придется скоро жениться.

Герцог понуро молчал. Он понимал, что спорить бессмысленно и что надо бы хоть из любопытства спросить, кто невеста, но у него так испортилось настроение, что ему сейчас хотелось одного – уединиться в своих покоях и напиться. Или затравить еще одного оленя. А то и прибить кого-нибудь.

Не дождавшись вопроса брата, Людовик все рассказал ему сам.

– Вашей женой станет Елизавета-Шарлотта, или Лизелотта, если вам так больше нравится. Она дочь курфюрста Пфальцского Карла-Людовика и кузины вашей первой тещи Генриетты Английской. Сразу предупреждаю вас, Филипп, что девушка, к великому моему сожалению, нехороша собой. И к тому же бедна.

Король с некоторой опаской поглядел на своего спутника: не слишком ли много ударов было нанесено одновременно? Но Филипп, продолжая хранить молчание, невозмутимо смотрел прямо перед собой. Так прошло несколько минут. Наконец герцог проговорил:

– Сир, вы, наверное, удивлены, что я так спокоен? Однако спокойствие это только внешнее. Я весь киплю. Вы прекрасно знали, что я не терплю женщин, но вынудили меня сделаться мужем Генриетты, а теперь сообщаете о новой свадьбе, которую готовите для меня… Простите, мне осталось сказать вам всего несколько слов. Я закончу, хорошо? – торопливо произнес Филипп, заметив, что лицо Людовика багровеет от ярости. – Так вот, сир, разумеется, я женюсь на этой Лизелотте. И никаких вопросов задавать не стану. Мне все равно, какова она, ибо полюбить ее или хотя бы привязаться к ней я все равно не смогу. Поступайте так, как сочтете нужным, а я беспрекословно подчинюсь. В конце концов, я ничем не лучше последнего из ваших подданных и то обстоятельство, что я ваш брат, отнюдь не дает мне права спорить с вами. Разумеется, вы лучше знаете, что нужно для Франции…

А вот конь ваш, дорогой мой Людовик, – без всякого перехода продолжал Филипп, – сегодня дважды оступался. И я был прав, когда еще утром отговаривал вас садиться на него. Поглядите, у него бока до сих пор ходуном ходят, хотя мы едем шагом добрых полтора часа. Он болен, уверяю вас! Признайте, что в лошадях я разбираюсь недурно, и улыбнитесь! А то еще парижане подумают, что мы повздорили. Им же невдомек, как мы с вами любим друг друга. Ну же, сир! Я жду!

И Людовик улыбнулся брату и толпившимся на улицах зевакам, а потом сказал:

– Конечно, вы отлично разбираетесь в лошадях. Когда-то я даже завидовал этому вашему умению, но после перестал. Признал ваше превосходство. А что до грядущей свадьбы, то поверьте, друг мой: если бы не крайняя необходимость, я не стал бы принуждать вас. Вы же знаете, как мне дорого ваше душевное спокойствие.

И братья бок о бок въехали во двор Лувра.

Лизелотта, будущая жена герцога Орлеанского, всю жизнь вела дневник, в котором высказывалась более чем откровенно. Она была очень неглупа и прекрасно понимала, что уродлива и никак не может нравиться мужчинам.

«Зеркало краснеет, когда я заглядываю в него, – писала она. – Еще бы! Ему редко приходится видеть таких дурнушек. Я очень высокая, очень толстая, очень щекастая и вообще очень большая. Правда, глазки у меня маленькие и, как многие говорят, хитрые, но мне кажется, что это обстоятельство вряд ли делает меня привлекательнее. Я знаю, что придворные дамы хихикают надо мной. Их веселит моя красная кожа, покрытая желтыми пятнами, нос в оспинах и то, что я похожа на кубарь. Да, у меня совершенно нет талии и вдобавок безнадежно испорченные зубы, но это не мешает мне радоваться божьему миру и быть остроумной собеседницей. Не сомневаюсь, что брат французского короля будет доволен, когда женится на мне, хотя сейчас он наверняка волосы на себе рвет – особенно если успел уже увидеть мой портрет».

И Елизавета-Шарлотта оказалась в обоих отношениях права. Филиппу действительно стало дурно, когда он впервые посмотрел на невесту. Однако уже очень скоро муж и жена стали друзьями и без отвращения делили супружеское ложе. У них родилось трое детей, а это кое-что да значит!

– Какое счастье, что Людовику понадобилось прибрать к рукам Пфальц, – сказал как-то герцог Орлеанский. – Вот уж воистину – не знаешь, где найдешь, а где потеряешь. С виду эта женщина поразительно напоминает швейцарского наемника, но до чего же она умна и весела!

Однако эти слова Филипп произнес лишь спустя несколько лет после свадьбы, а поначалу новобрачные отнеслись друг к другу с настороженностью и опаской. Когда в августе 1671 года маршал дю Плесси-Прален по доверенности женился в Меце на только что перешедшей в католичество Лизелотте, она без промедления отправилась навстречу герцогу Орлеанскому и впервые увидела его на дороге между Белле и Шалоном. Филипп ехал к молодой жене в роскошной карете и, надо сказать, немало изумил Лизелотту тем количеством украшений, которые умудрился надеть на себя. Девушка-то происходила из Пфальца, и казна ее отца всегда была пуста. Несколько колец, пара серег да шесть не самого тонкого полотна ночных сорочек – вот и все приданое Лизелотты. Конечно же, она удивилась, когда увидела, что бриллианты сияли не только на шляпе и пальцах герцога, но и на эфесе его шпаги.

– Господи, до чего же он мал ростом! – прошептала Лизелотта, невольно меряя взглядом и впрямь невысокого Филиппа. – А телосложение у него довольно плотное, и это хорошо, потому что заморышей я не жалую…

Девушка также отметила про себя удивительно черный цвет волос и бровей герцога и его огромные глаза. На плохие зубы жениха она даже внимания не обратила – в XVII веке это было делом обычным.

Филипп же, завидев огромную светловолосую немку, слегка попятился. «Сотворил же Господь этакое страшилище!» – промелькнуло у него в голове, и он охнул, потому что угодил каблуком в выбоину на дороге.

– Осторожнее, Ваше Высочество, не упадите, – прошелестело у него над ухом, и де Гранье ловко подхватил своего господина под руку. Но Филипп даже не поблагодарил маркиза. Он попросту сделал вид, что ничего не произошло. Герцог вот уже несколько дней – с самого отъезда из Парижа – дулся на Гранье, потому что тот упросил взять его с собой. И теперь Филипп всякий раз, когда смотрел на юношу, вспоминал о привольной холостяцкой жизни, которой лишился из-за прихоти Людовика, и расстраивался.

Раздвинув губы в улыбке, герцог пошел навстречу Лизелотте. И буквально в двух шагах от нее в отчаянии прошептал:

– О Боже, как же я буду спать с ней?!

«Я поняла, – записала Лизелотта в дневнике, – что не понравилась моему супругу. Что ж, такой девице, как я, этого следовало ожидать. Но я сразу решила, что заставлю герцога забыть о моей внешности. Ума у меня на это достанет».

И новоиспеченной герцогине быстро удалось привязать мужа к себе.

– Понимаете, братец, – сказал однажды Филипп королю, который захотел узнать, почему устроенный им брак оказался удачным, – иметь такую жену очень удобно. Поводов для ревности она не дает, на хорошеньких мальчиков не заглядывается, интриговать против меня ей резону нет – она сама мне это объяснила, и я ей верю. Конечно, иногда она мне советует, но этак ненавязчиво, между прочим, хотя голова у нее ясная и в политике она смыслит не хуже моего. А еще Лизелотта – отменная рассказчица и шутить умеет так, что многие записные остроумцы только рты бы пораскрывали, если бы ее услышали. Короче говоря, – закончил Филипп серьезно, – вы опять проявили себя мудрым правителем, и Франция должна быть благодарна небу, ниспославшему ей такого государя.

Людовик польщенно улыбнулся. Он был уверен, что Филипп не преувеличивает: ведь Король-Солнце не может ошибаться и всегда знает, как следует поступать. Людовик уже полагал, что его царствование войдет в историю как самое блестящее и самое справедливое.

Лизелотта решила не приподнимать в дневнике завесу тайны над тем, как проходила ее брачная ночь, но на протяжении супружеской жизни она много раз поверяла заветным страницам всяческие альковные тайны.

«Мой муж всегда казался мне очень набожным, – написала она как-то. – Он даже брал четки, с которых свешивалось множество образков, с собой в постель…»

Слуги уже ушли. Кроватный полог был задернут, и сквозь него просвечивало пламя оставленной на ночь свечи. Лизелотте хотелось спать, потому что нынче она была на охоте и очень утомилась. Однако Филипп непременно желал выполнить свой супружеский долг, и потому герцогиня, зевая, глядела на резной высокий балдахин и гадала, чем занят ее муж.

– Раздвиньте-ка ноги, женушка, – послышался наконец его голос. – Я сейчас войду в вас. Вот только закончу молиться.

Но тут Лизелотта, которая было уже послушно задрала рубашку, приподняла голову и негромко засмеялась.

– Какие странные звуки доносятся из-под одеяла, друг мой! Да простит мне Господь, если ваши четки не разгуливают сейчас по совершенно чужой для них стране!

– Вы ничего не понимаете, – сердито отозвался герцог. – Потерпите минутку, я вот-вот буду готов.

И Лизелотта опять услышала тихое позвякивание медальонов и образков, которые прикасались к телу Филиппа и помогали ему стать мужественнее.

Лизелотта стремительно перекатилась на другую половину обширной кровати и схватила супруга за руку.

– Ага! – с торжеством воскликнула она. – Значит, я не ошиблась! Ну-ка ответьте, что это вы такое делаете?

Филипп смущенно хмыкнул и ущипнул жену за толстую щеку.

– Вам не понять, душа моя! Ведь вы же были прежде гугеноткой и потому не представляете, как велика сила святых мощей и в особенности образка Богоматери. Они охраняют меня от всякого зла.

Задумавшись ненадолго, герцогиня скоро опять засмеялась:

– Извините, сударь, но как же такое может быть? Вы молитесь Деве Марии и одновременно прикасаетесь ее ликом к той части тела, коей лишают девственности!

Филипп тоже не смог удержаться от смеха и попросил:

– Пожалуйста, не рассказывайте об этом никому. Меня могут счесть святотатцем.

Супруги обнялись, и герцог не преминул доказать Лизелотте, что четки оказали на него нужное действие.

Итак, у них родилось трое детей, хотя Лизелотта всю жизнь жалела о том, что судьба сделала ее женщиной, а не мужчиной. Она ругалась, как наемник, лихо ездила верхом, обожала скабрезные истории и всем изысканным яствам предпочитала кислую капусту и пиво.

Когда на свет появился третий ребенок, Филипп твердо решил не прибегать больше к услугам четок.

– Вы чуть не умерли, рожая нашу Елизавету-Шарлотту, нашу мадемуазель де Шартр, – с ласковой улыбкой сказал он жене, которая лежала в постели и то и дело морщилась от боли. – Станемте-ка ночевать в разных спальнях… Нет-нет, душа моя, если вам этого не хочется, то я, конечно, готов умножать своих наследников! – испуганно добавил он, заметив, что лицо недавней роженицы исказила гримаса.

– Я согласна, сударь, – прошептала Лизелотта. – Просто у меня все тело ноет, вот я и кривляюсь, как балаганный шут. – И герцогиня тихонько засмеялась.

…А Елизавета-Шарлотта спустя много лет вышла замуж за герцога Лотарингского Леопольда и основала династию Габсбургов, которая не пресеклась до наших дней.

«Как хорошо, что муж больше не посещает меня в моей опочивальне, – написала Лизелотта в дневнике. – Когда он предложил мне не делить с ним ложе, я обрадовалась, хотя и опасалась обидеть его, выказав свою радость. Потом я попросила Его Высочество и впредь питать ко мне добрые чувства, и он твердо обещал это. Никогда, никогда не нравилось мне рожать! Да и, по правде говоря, спать с герцогом в одной кровати тоже было нелегко. Он очень не любил, когда его тревожили, и я часто вынуждена была лежать на самом краешке. Однажды я даже упала на пол, чем немало огорчила супруга, который винил во всем себя, а вовсе не мою неуклюжесть».

Лизелотта закрыла дневник и задумалась. Она была благодарна мужу за многое и корила себя за то, что так и не смогла полюбить его. Дело было в том, что сердце ее давно принадлежало королю.

– Как же он прекрасен! – с чувством проговорила Лизелотта, и перед ее мысленным взором предстал этот великолепный монарх – красивый, статный, умевший быть то приветливым, то грозным. – Если бы не Людовик, я всю жизнь прозябала бы в своем Богом забытом Пфальце. А Филипп… Что Филипп? Он ведь женился на мне не по собственной воле, а по воле брата. Так что мою судьбу устроил Людовик, и немудрено, что я преисполнена признательности к нему.

Но это, разумеется, было нечто большее, чем признательность. Лизелотта любила Короля-Солнце и не упускала ни единой возможности сопроводить его или на охоту, или на прогулку. Людовик частенько подшучивал над невесткой, но так, чтобы не обидеть. Ему нравились ее язвительный ум и находчивость. Вряд ли Лизелотта надеялась, что король предложит ей сделаться его любовницей, но когда она узнала о некоем событии, то не смогла сдержать своих чувств.

– Ваше Высочество, – прощебетала как-то утром дежурная фрейлина, помогая герцогине спустить ноги с кровати, – совершенно удивительное известие! Его Величество тайно женился на госпоже Ментенон, вдове нашего поэта Скаррона! Подумать только – на гувернантке своих незаконнорожденных детей!.. О Господи, что с вами?! Это я виновата, я ненароком сделала вам больно! Да помогите же мне кто-нибудь! – обернулась фрейлина к остальным присутствовавшим при утреннем туалете герцогини придворным, которые стояли в отдалении.

– Идите прочь! – прошипела Лизелотта вестнице несчастья. – Я не хочу вас видеть!

Женщина испуганно присела в реверансе, а потом, пятясь, удалилась. В передней она дала волю слезам.

– Сошлют меня, сошлют, – причитала провинившаяся. – И хорошо еще, если в имение! Кто меня за язык дернул? Хотела первой быть, вот и поплатилась!

Но тут передняя стала заполняться теми дамами и кавалерами, что еще совсем недавно находились в опочивальне герцогини. Оказалось, она всех выгнала, заявив, что сегодня вообще не покинет спальню. Придворные, разбившись на кучки, принялись судачить, а бедная Лизелотта тем временем металась по комнате и бушевала.

– Мерзавка! – кричала она. – Свинья! Ведьма! Околдовала короля! Опоила его! Сжечь ее надобно! Четвертовать! У-у, негодяйка!

Впрочем, надо отдать справедливость госпоже де Ментенон. Она платила герцогине Орлеанской той же монетой. Мало нашлось бы во французском языке бранных слов, которыми не поносили бы друг друга две эти высокородные дамы. Но новая жена Людовика была хитрее Лизелотты и потому сумела вдребезги разбить ее дружбу с королем. Ей удалось даже на время поссорить герцога Орлеанского с женой, хотя Филипп ненавидел госпожу де Ментенон столь же яростно, как и Лизелотта.

План
Введение
1 Биография
2 Личная жизнь
3 При дворе и в армии
4 Смерть
5 Браки и дети
6 Изображения в литературе и кино

Введение

Филипп I, герцог Орлеанский (фр. Philippe, duc d"Orléans ; 21 сентября 1640(16400921), Сен-Жермен-ан-Лэ - 8 июня 1701, Сен-Клу) - сын Людовика XIII Французского и Анны Австрийской, младший брат Людовика XIV Французского. Имел титулы «Единственный брат короля» (фр. le Frère unique du Roi ) и «Месье» (фр. Monsieur ). Родоначальник Орлеанской ветви дома Бурбонов.

1. Биография

Он родился в Сен-Жермен-ан-Лэ. В 1661 году, после смерти своего дяди герцога Гастона Орлеанского, Филипп стал герцогом Орлеанским, до этого он носил титул герцога Анжуйского. Женился на Анне Генриетте Стюарт, сестре Карла II Английского, также известной как "Minette". Их брак не был счастливым, в значительной степени из-за гомосексуальных отношений Филиппа с шевалье де Лорреном. Герцогиня умерла в 1670 году, ходили слухи, что её отравили, но это маловероятно. Впоследствии Филипп женился вторым браком на Елизавете Шарлотте, принцессе Пфальцской, дочери Людовика Карла, курфюрста Пфальца.

2. Личная жизнь

В эпоху, когда смертность младенцев составляла 50 %, наличие двух детей в королевской семье рассматривалось мудрым решением для королевского семейства, поскольку был наследник и «запасной». Так как Людовик рос здоровым и у него рано родился сын, то кандидатура Филиппа как запасного не рассматривалась всерьёз. Вообще к младшим сыновьям относились с меньшей ответственностью, и Филипп не был исключением из этого правила. Филипп имел естественно женские наклонности и это поощрялось его матерью, Анной Австрийской, он носил платья, косметику. Уже будучи взрослым, Филипп продолжал любить носить женскую одежду и примерять различные ароматы.

3. При дворе и в армии

Филипп обладал полководческими талантами. Он участвовал во Фландрской кампании, но возвратился в Париж почти немедленно после того, как победа была одержана. Причиной для этого резкого ухода была смертельная болезнь его жены. Месье вновь вернулся к командованию в 1672 году, а в 1677 году одержал большую победу при Касселе и взял Сен-Омер. Людовик XIV, как говорили, завидовал военным успехам брата, поэтому Филипп никогда больше не командовал армией.

Филипп был коллекционером произведений искусства и блестящим собеседником, поддерживавшим постоянные светские разговоры при дворе своего брата. Он мог бы проявить себя и на политическом поприще, однако Людовик XIV ревновал брата как политика и не давал ему выдвигаться. Хотя и любил по-своему, закрывая глаза на его скандальные сексуальные похождения.

Филипп умер в Сен-Клу в 1701 году от апоплексического удара, произошедшего после яростного спора с королём по поводу браков их детей. В этот период Людовик XIV уже оставил прежнюю роскошь двора и придерживался строгого религиозного благочестия. Легендарная и отвергнутая Людовиком хозяйка Версаля, бывшая фаворитка короля маркиза де Монтеспан, горько оплакивала потерю того, кто оставался единственным её другом из прошлого золотого времени Короля-Солнца.

5. Браки и дети

· Мария Луиза Орлеанская (27 марта 1662 − 1689), жена Карла II, короля Испании. Она умерла еще при жизни отца.

· Анна Мария (27 августа 1669 − 1728), первая жена (с 1679 г.) герцога Виктора Амадея II Савойского.

· Людовик Александр, герцог Валуа, (1673-1676).

· Елизавета Шарлотта (13 сентября 1676 − 1744), жена Леопольда герцога Лотарингского. Их сын стал Францем I, императором Священной Римской империи (1708 − 1765) - муж Марии Терезии, отец Марии Антуанетты (1755 − 1793) и императоров Иосифа II и Леопольда II.

6. Изображения в литературе и кино

В книге «Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя» Александра Дюма действуют два брата Людовика XIV, с именем Филипп - младший, реально существовавший, и близнец короля, узник в железной маске, подвергнутый заключению по политическим соображениям.

В фильмах об Анжелике («Анжелика - маркиза ангелов», «Путь в Версаль») изображен злобным и неумным интриганом, вместе со своим фаворитом де Лорреном преследующим героиню, распущенным гулякой, способным на убийство.

В фильме Роланда Жоффе «Ватель», вышедшем в 2000 году, Принца Орлеанского играл Мюррей Лахлан Янг. В фильме принц изображен как открытый гомосексуалист, окруженный свитой льстецов. Сперва он настраивает Вателя (которого играет Жерар Депардье) против себя, попросив у него себе в пажи Колина - мальчика с кухни. Ватель на это отвечает: «Своих помощников я получаю не от него, и поставлять их ему в бордель я не собираюсь». Позже принц показывает себя другом, предотвратив попытку маркиза де Лозана искалечить Вателя. В фильме показаны и гомосексуальные наклонности принца, и его дар полководца.

Он также является одним из героев французского мюзикла «Король-Солнце» («Le Roi Soleil»), где он также показан как открытый гомосексуалист и близкий друг своего брата, Людовика XIV.