Шесть загадочных строк. Он верил, что душа родная Друзья готовы за честь его принять оковы

Hor.

О деревня!

Гораций ( лат .)

Деревня, где скучал Евгений,

Была прелестный уголок;

Там друг невинных наслаждений

Благословить бы небо мог.

Господский дом уединенный,

Горой от ветров огражденный,

Стоял над речкою. Вдали

Пред ним пестрели и цвели

Луга и нивы золотые,

Мелькали сёлы; здесь и там

Стада бродили по лугам,

И сени расширял густые

Огромный, запущенный сад,

Приют задумчивых дриад Дриады – лесные духи, нимфы деревьев. .

Почтенный замок был построен,

Как замки строиться должны:

Отменно прочен и спокоен

Во вкусе умной старины.

Везде высокие покои,

В гостиной штофные обои,

Царей портреты на стенах,

И печи в пестрых изразцах.

Всё это ныне обветшало,

Не знаю, право, почему;

Да, впрочем, другу моему

В том нужды было очень мало,

Затем, что он равно зевал

Средь модных и старинных зал.

Он в том покое поселился,

Где деревенский старожил

Лет сорок с ключницей бранился,

В окно смотрел и мух давил.

Всё было просто: пол дубовый,

Два шкафа, стол, диван пуховый,

Нигде ни пятнышка чернил.

Онегин шкафы отворил;

В одном нашел тетрадь расхода,

В другом наливок целый строй,

Кувшины с яблочной водой

И календарь осьмого года:

Старик, имея много дел,

В иные книги не глядел.

Один среди своих владений,

Чтоб только время проводить,

Сперва задумал наш Евгений

Порядок новый учредить.

В своей глуши мудрец пустынный,

Ярем он барщины старинной

Оброком легким заменил;

И раб судьбу благословил.

Зато в углу своем надулся,

Увидя в этом страшный вред,

Его расчетливый сосед;

Что он опаснейший чудак.

Сначала все к нему езжали;

Но так как с заднего крыльца

Обыкновенно подавали

Ему донского жеребца,

Лишь только вдоль большой дороги

Заслышат их домашни дроги, -

Поступком оскорбясь таким,

Все дружбу прекратили с ним.

«Сосед наш неуч; сумасбродит;

Он фармазон; он пьет одно

Стаканом красное вино;

Он дамам к ручке не подходит;

Всё да да нет; не скажет да-с

Иль нет-с». Таков был общий глас.

В свою деревню в ту же пору

Помещик новый прискакал

И столь же строгому разбору

В соседстве повод подавал.

По имени Владимир Ленской,

С душою прямо геттингенской С душою прямо геттингенской – Геттингенский университет в Германии был одним из наиболее либеральных университетов в Европе. ,

Красавец, в полном цвете лет,

Поклонник Канта и поэт.

Он из Германии туманной

Привез учености плоды:

Вольнолюбивые мечты,

Дух пылкий и довольно странный,

Всегда восторженную речь

И кудри черные до плеч.

От хладного разврата света

Еще увянуть не успев,

Его душа была согрета

Приветом друга, лаской дев;

Он сердцем милый был невежда,

Его лелеяла надежда,

И мира новый блеск и шум

Еще пленяли юный ум.

Он забавлял мечтою сладкой

Сомненья сердца своего;

Цель жизни нашей для него

Была заманчивой загадкой,

Над ней он голову ломал

И чудеса подозревал.

Он верил, что душа родная

Соединиться с ним должна,

Что, безотрадно изнывая,

Его вседневно ждет она;

Он верил, что друзья готовы

За честь его приять оковы

И что не дрогнет их рука

Разбить сосуд клеветника;

Что есть избранные судьбами,

Людей священные друзья;

Что их бессмертная семья

Неотразимыми лучами

Когда-нибудь нас озарит

И мир блаженством одарит.

Негодованье, сожаленье,

Ко благу чистая любовь

И славы сладкое мученье

В нем рано волновали кровь.

Он с лирой странствовал на свете;

Под небом Шиллера и Гете

Их поэтическим огнем

Душа воспламенилась в нем;

И муз возвышенных искусства,

Счастливец, он не постыдил:

Он в песнях гордо сохранил

Всегда возвышенные чувства,

Порывы девственной мечты

И прелесть важной простоты.

Он пел любовь, любви послушный,

И песнь его была ясна,

Как мысли девы простодушной,

Как сон младенца, как луна

В пустынях неба безмятежных,

Богиня тайн и вздохов нежных;

Он пел разлуку и печаль,

И нечто, и туманну даль,

И романтические розы;

Он пел те дальные страны,

Где долго в лоно тишины

Лились его живые слезы;

Он пел поблеклый жизни цвет

Без малого в осьмнадцать лет.

В пустыне, где один Евгений

Мог оценить его дары,

Господ соседственных селений

Ему не нравились пиры;

Бежал он их беседы шумной,

Их разговор благоразумный

О сенокосе, о вине,

О псарне, о своей родне,

Конечно, не блистал ни чувством,

Ни поэтическим огнем,

Ни остротою, ни умом,

Ни общежития искусством;

Но разговор их милых жен

Гораздо меньше был умен.

Богат, хорош собою, Ленский

Везде был принят как жених;

Таков обычай деревенский;

Все дочек прочили своих

За полурусского соседа;

Взойдет ли он, тотчас беседа

Заводит слово стороной

О скуке жизни холостой;

Зовут соседа к самовару,

А Дуня разливает чай,

Ей шепчут: «Дуня, примечай!»

Потом приносят и гитару;

И запищит она (Бог мой!):

Приди в чертог ко мне златой !.. Из первой части Днепровской русалки.

Но Ленский, не имев, конечно,

Охоты узы брака несть,

С Онегиным желал сердечно

Знакомство покороче свесть.

Они сошлись. Волна и камень,

Стихи и проза, лед и пламень

Не столь различны меж собой.

Сперва взаимной разнотой

Они друг другу были скучны;

Потом понравились; потом

Съезжались каждый день верхом

И скоро стали неразлучны.

Так люди (первый каюсь я)

От делать нечего друзья.

Но дружбы нет и той меж нами.

Все предрассудки истребя,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами – себя.

Мы все глядим в Наполеоны;

Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно,

Нам чувство дико и смешно.

Сноснее многих был Евгений;

Хоть он людей, конечно, знал

И вообще их презирал, -

Но (правил нет без исключений)

Иных он очень отличал

И вчуже чувство уважал.

Он слушал Ленского с улыбкой.

Поэта пылкий разговор,

И ум, еще в сужденьях зыбкой,

И вечно вдохновенный взор, -

Онегину всё было ново;

Он охладительное слово

В устах старался удержать

И думал: глупо мне мешать

Его минутному блаженству;

И без меня пора придет,

Пускай покамест он живет

Да верит мира совершенству;

Простим горячке юных лет

И юный жар и юный бред.

Меж ими всё рождало споры

И к размышлению влекло:

Племен минувших договоры,

Плоды наук, добро и зло,

И предрассудки вековые,

И гроба тайны роковые,

Судьба и жизнь в свою чреду, -

Всё подвергалось их суду.

Поэт в жару своих суждений

Читал, забывшись, между тем

Отрывки северных поэм,

И снисходительный Евгений,

Хоть их не много понимал,

Прилежно юноше внимал.

Но чаще занимали страсти

Умы пустынников моих.

Ушед от их мятежной власти,

Онегин говорил об них

С невольным вздохом сожаленья;

Блажен, кто ведал их волненья

И наконец от них отстал;

Блаженней тот, кто их не знал,

Кто охлаждал любовь – разлукой,

Вражду – злословием; порой

Зевал с друзьями и с женой,

Ревнивой не тревожась мукой,

И дедов верный капитал

Коварной двойке не вверял.

Когда прибегнем мы под знамя

Благоразумной тишины,

Когда страстей угаснет пламя

И нам становятся смешны

Их своевольство иль порывы

И запоздалые отзывы, -

Смиренные не без труда,

Мы любим слушать иногда

Страстей чужих язык мятежный,

И нам он сердце шевелит.

Так точно старый инвалид

Охотно клонит слух прилежный

Рассказам юных усачей,

Забытый в хижине своей.

Зато и пламенная младость

Не может ничего скрывать.

Вражду, любовь, печаль и радость

Она готова разболтать.

В любви считаясь инвалидом,

Онегин слушал с важным видом,

Как, сердца исповедь любя,

Поэт высказывал себя;

Свою доверчивую совесть

Он простодушно обнажал.

Евгений без труда узнал

Его любви младую повесть,

Обильный чувствами рассказ,

Давно не новыми для нас.

Ах, он любил, как в наши лета

Уже не любят; как одна

Безумная душа поэта

Еще любить осуждена:

Всегда, везде одно мечтанье,

Одно привычное желанье,

Одна привычная печаль.

Ни охлаждающая даль,

Ни долгие лета разлуки,

Ни музам данные часы,

Ни чужеземные красы,

Ни шум веселий, ни науки

Души не изменили в нем,

Согретой девственным огнем.

Чуть отрок, Ольгою плененный,

Сердечных мук еще не знав,

Он был свидетель умиленный

Ее младенческих забав;

В тени хранительной дубравы

Он разделял ее забавы,

И детям прочили венцы

Друзья-соседи, их отцы.

В глуши, под сению смиренной,

Невинной прелести полна,

В глазах родителей, она

Цвела как ландыш потаенный,

Не знаемый в траве глухой

Ни мотыльками, ни пчелой.

Она поэту подарила

Младых восторгов первый сон,

И мысль об ней одушевила

Его цевницы первый стон.

Простите, игры золотые!

Он рощи полюбил густые,

Уединенье, тишину,

И ночь, и звезды, и луну,

Луну, небесную лампаду,

Которой посвящали мы

Прогулки средь вечерней тьмы,

И слезы, тайных мук отраду…

Но нынче видим только в ней

Замену тусклых фонарей.

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда как утро весела,

Как жизнь поэта простодушна,

Как поцелуй любви мила,

Глаза как небо голубые;

Улыбка, локоны льняные,

Всё в Ольге… но любой роман

Возьмите и найдете, верно,

Ее портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно.

Позвольте мне, читатель мой,

Заняться старшею сестрой.

Ее сестра звалась Татьяна… Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами.

Впервые именем таким

Страницы нежные романа

Мы своевольно освятим.

И что ж? оно приятно, звучно;

Но с ним, я знаю, неразлучно

Воспоминанье старины

Иль девичьей! Мы все должны

Признаться: вкусу очень мало

У нас и в наших именах

(Не говорим уж о стихах);

Нам просвещенье не пристало,

И нам досталось от него

Жеманство, – больше ничего.

Итак, она звалась Татьяной.

Ни красотой сестры своей,

Ни свежестью ее румяной

Не привлекла б она очей.

Дика, печальна, молчалива,

Как лань лесная, боязлива,

Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

Она ласкаться не умела

К отцу, ни к матери своей;

Дитя сама, в толпе детей

Играть и прыгать не хотела

И часто целый день одна

Сидела молча у окна.

Задумчивость, ее подруга

От самых колыбельных дней,

Теченье сельского досуга

Мечтами украшала ей.

Ее изнеженные пальцы

Не знали игл; склонясь на пяльцы,

Узором шелковым она

Не оживляла полотна.

Охоты властвовать примета,

С послушной куклою дитя

Приготовляется шутя

К приличию, закону света,

И важно повторяет ей

Уроки маменьки своей.

Но куклы даже в эти годы

Татьяна в руки не брала;

Про вести города, про моды

Беседы с нею не вела.

И были детские проказы

Ей чужды: страшные рассказы

Зимою в темноте ночей

Пленяли больше сердце ей.

Когда же няня собирала

Для Ольги на широкий луг

Всех маленьких ее подруг,

Она в горелки не играла,

Ей скучен был и звонкий смех,

И шум их ветреных утех.

Она любила на балконе

Предупреждать зари восход,

Когда на бледном небосклоне

Звезд исчезает хоровод,

И тихо край земли светлеет,

И, вестник утра, ветер веет,

И всходит постепенно день.

Зимой, когда ночная тень

Полмиром доле обладает,

И доле в праздной тишине,

При отуманенной луне,

Восток ленивый почивает,

В привычный час пробуждена

Вставала при свечах она.

Ей рано нравились романы;

Они ей заменяли всё;

Она влюблялася в обманы

И Ричардсона и Руссо.

Отец ее был добрый малый,

В прошедшем веке запоздалый;

Но в книгах не видал вреда;

Он, не читая никогда,

Их почитал пустой игрушкой

И не заботился о том,

Какой у дочки тайный том

Дремал до утра под подушкой.

Жена ж его была сама

От Ричардсона без ума.

Она любила Ричардсона

Не потому, чтобы прочла,

Не потому, чтоб Грандисона

Она Ловласу предпочла Грандисон и Ловлас, герои двух славных романов. ;

Но в старину княжна Алина,

Ее московская кузина,

Твердила часто ей об них.

В то время был еще жених

Ее супруг, но по неволе;

Она вздыхала о другом,

Который сердцем и умом

Ей нравился гораздо боле:

Сей Грандисон был славный франт,

Игрок и гвардии сержант.

Как он, она была одета

Всегда по моде и к лицу;

Но, не спросясь ее совета,

Девицу повезли к венцу.

И, чтоб ее рассеять горе,

Разумный муж уехал вскоре

В свою деревню, где она,

Бог знает кем окружена,

Рвалась и плакала сначала,

С супругом чуть не развелась;

Потом хозяйством занялась,

Привыкла и довольна стала.

Привычка свыше нам дана:

Замена счастию она Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude (Шатобриан) Если бы я имел безрассудство еще верить в счастье, я бы искал его в привычке (фр.) . .

Акулькой прежнюю Селину

И обновила наконец

На вате шлафор и чепец.

Но муж любил ее сердечно,

В ее затеи не входил,

Во всем ей веровал беспечно,

А сам в халате ел и пил;

Покойно жизнь его катилась;

Под вечер иногда сходилась

Соседей добрая семья,

Нецеремонные друзья,

И потужить, и позлословить,

И посмеяться кой о чем.

Проходит время; между тем

Прикажут Ольге чай готовить,

Там ужин, там и спать пора,

И гости едут со двора.

Они хранили в жизни мирной

Привычки милой старины;

У них на масленице жирной

Водились русские блины;

Два раза в год они говели;

Любили круглые качели,

Подблюдны песни, хоровод;

В день Троицын, когда народ

Зевая слушает молебен,

Умильно на пучок зари

Он на руках меня держал.

Как часто в детстве я играл

Его Очаковской медалью!

Он Ольгу прочил за меня,

Он говорил: дождусь ли дня?..»

И, полный искренней печалью,

Владимир тут же начертал

Ему надгробный мадригал.

И там же надписью печальной

Отца и матери, в слезах,

Почтил он прах патриархальный…

Увы! на жизненных браздах

Мгновенной жатвой поколенья,

По тайной воле провиденья,

Восходят, зреют и падут;

Другие им вослед идут…

Так наше ветреное племя

Растет, волнуется, кипит

И к гробу прадедов теснит.

Придет, придет и наше время,

И наши внуки в добрый час

Из мира вытеснят и нас!

Покамест упивайтесь ею,

Сей легкой жизнию, друзья!

Ее ничтожность разумею

И мало к ней привязан я;

Для призраков закрыл я вежды;

Но отдаленные надежды

Тревожат сердце иногда:

Без неприметного следа

Мне было б грустно мир оставить.

Живу, пишу не для похвал;

Но я бы, кажется, желал

Печальный жребий свой прославить,

Чтоб обо мне, как верный друг,

Напомнил хоть единый звук.

И чье-нибудь он сердце тронет;

И, сохраненная судьбой,

Быть может, в Лете не потонет

Строфа, слагаемая мной;

Быть может (лестная надежда!),

Укажет будущий невежда

На мой прославленный портрет

И молвит: то-то был поэт!

Прими ж мои благодаренья,

Поклонник мирных аонид,

О ты, чья память сохранит

Мои летучие творенья,

Чья благосклонная рука

Потреплет лавры старика!

Здравствуйте уважаемые.
Продолжим с Вами разговор о 2 части замечательного произведения АС Пушкина. Предыдущий пост можно увидеть вот тут вот:
Сегодня не будет много пояснений. Просто наслаждайтесь текстом.
Итак, начнем:-)

В свою деревню в ту же пору
Помещик новый прискакал
И столь же строгому разбору
В соседстве повод подавал:
По имени Владимир Ленской,
С душою прямо геттингенской,
Красавец, в полном цвете лет,
Поклонник Канта и поэт.
Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Вольнолюбивые мечты,
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь
И кудри черные до плеч.

Альма матер Ленского

Как говорится - вот Вам явление и нового героя. Помещик, красавец с длинными волосами, поэт и хорошего образования. Учился в Германии в знаменитом Геттингенском Университете в Нижней Саксонии, который работает и по сей день. там учился, к примеру, Великий Гейне, поэтому и неудивительно германофильство Ленского.

От хладного разврата света
Еще увянуть не успев,
Его душа была согрета
Приветом друга, лаской дев;
Он сердцем милый был невежда,
Его лелеяла надежда,
И мира новый блеск и шум
Еще пленяли юный ум.
Он забавлял мечтою сладкой
Сомненья сердца своего;
Цель жизни нашей для него
Была заманчивой загадкой,
Над ней он голову ломал
И чудеса подозревал.

Он верил, что душа родная
Соединиться с ним должна,
Что, безотрадно изнывая,
Его вседневно ждет она;
Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника;
Что есть избранные судьбами,
Людей священные друзья;
Что их бессмертная семья
Неотразимыми лучами
Когда-нибудь нас озарит
И мир блаженством одарит.

Романтик и идеалист. Особо хочу обратить Ваше внимание на блестящий оборот "сердцем милый был невежда ". По-моему, блестяще.

Негодованье, сожаленье,
Ко благу чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.

Он пел любовь, любви послушный,
И песнь его была ясна,
Как мысли девы простодушной,
Как сон младенца, как луна
В пустынях неба безмятежных,
Богиня тайн и вздохов нежных.
Он пел разлуку и печаль,
И нечто, и туманну даль,
И романтические розы;
Он пел те дальные страны,
Где долго в лоно тишины
Лились его живые слезы;
Он пел поблеклый жизни цвет
Без малого в осьмнадцать лет.

Такая неслабая характеристика,и очень даже лестная. Видимо, что ленский был очень перспективен. И очень молод. 18 лет.

В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры;
Бежал он их беседы шумной.
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнем,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жен
Гораздо меньше был умен.

Богат, хорош собою, Ленский
Везде был принят как жених;
Таков обычай деревенский;
Все дочек прочили своих
За полурусского соседа;
Взойдет ли он, тотчас беседа
Заводит слово стороной
О скуке жизни холостой;
Зовут соседа к самовару,
А Дуня разливает чай;
Ей шепчут: «Дуня, примечай!»
Потом приносят и гитару:
И запищит она (бог мой!):
Приди в чертог ко мне златой!...

Молод, интересен, не беден - конечно же завидный жених. Но разве ему были интересны эти провинциальные амбиции и местные красотки? Несмотря на молодой возраст - вовсе нет. Пищит дама, кстати, арию русалки Лесты из русской переработки оперы Кауэра "Фея Дуная", которая называлась "Днепровская Русалка" и которую считали большой пошлостью.

Но Ленский, не имев, конечно,
Охоты узы брака несть,
С Онегиным желал сердечно
Знакомство покороче свесть.
Они сошлись. Волна и камень,
Стихи и проза, лед и пламень
Не столь различны меж собой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны;
Потом понравились; потом
Съезжались каждый день верхом
И скоро стали неразлучны.
Так люди (первый каюсь я)
От делать нечего друзья.

Но дружбы нет и той меж нами.
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех нулями,
А единицами — себя.
Мы все глядим в Наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.
Сноснее многих был Евгений;
Хоть он людей, конечно, знал
И вообще их презирал, —
Но (правил нет без исключений)
Иных он очень отличал
И вчуже чувство уважал.

Ну вот и сошлись 2 героя... столь разные по темпераменту и возрасту.
Продолжение следует...
Приятного времени суток.

Перечитывая отдельные главы «Евгения Онегина», я заинтересовался строками во 2-й главе, VII строфе романа, где поэт полуиронично пишет о Ленском, юном мечтателе-романтике, горячо верившем в родство душ и крепость дружеских уз. Полностью строфа звучит так:

Он верил, что душа родная

Соединиться с ним должна;

Что безотрадно изнывая

Его вседневно ждет она;

Он верил, что друзья готовы

За честь его принять оковы,

И что не дрогнет их рука

Разбить сосуд клеветника;

Что есть избранные судьбою

Людей священные друзья,

Что их бессмертная семья

Неотразимыми лучами

Когда-нибудь нас озарит

И мир блаженством одарит.

Выделенные мною шесть строк загадочны и прекрасны. Чтобы лучше понять мысль поэта, пришлось обратиться к черновым вариантам — раннему и позднему:

Что мало избранных Судьбами

Что жизнь их лучший Неба дар

И сердца неподкупный жар

И Гений власти над умами

Любви, добру посвящены

И Силе доблестью равны.

Что есть избранные судьбами

Что жизнь их — лучший неба дар

И мыслей неподкупный жар

И Гений власти над умами

Добру людей посвящены,

И славе доблестно равны.

Эти шесть строк пушкиноведы объясняют по-разному. Ю.Н.Тынянов сопоставляет их со стихотворением В.ККюхельбекера «Поэты» (1820). Для этого есть некоторое основание: в стихотворении говорится о том, что Кронион, владыка небес, видя страдающее падшее человечество, посылает на землю поэтов, которые должны вновь родиться среди людей и спасти человечество; они призваны обратить взгляд людей к божественному миру.

Страница рукописи 2-й главы «Евгения Онегина»

Ю.М.Лотман считает неверным такое сопоставление. Здесь, по его мнению, Пушкин намеренно туманно пишет о своих друзьях-декабристах. Шесть строчек VIII строфы печатались при жизни поэта только один раз — в альманахе «Северные Цветы» в 1825 году, в двух же отдельных изданиях романа, в 1833 и 1837 годах, строчки отсутствуют. Вместо них Пушкин после строки: «Что есть избранные судьбою» поставил пять рядов точек. В.Кошелев полагает, что окончание строфы является началом неизвестной полемики.

Поэзия Пушкина многозначна. Ее музыкальная изящная форма часто скрывает несколько художественных и философских уровней содержания, вместе представляющих нерасторжимое единство. Нередко исследователи, понимая сложность пушкинской поэзии, берутся за изучение только ближайших ее уровней, так как и они часто многосоставны и многозначны. Об этой особенности поэтического наследия Пушкина прекрасно писал русский философ С.Л.Франк.

Но попытаемся понять ближайший смысл загадочных строк, соединим различные их варианты и прочтём волнующую весть (пусть оттенённую лёгкой иронией поэта, но оттого не менее живую и радостную):

— На свете есть святые Покровители человечества.

— Их мало.

— Они избраны Высоким Предопределением.

— Их жизнь — дар Неба (космоса) Земле, их огненные, неподкупные сердца и мысли, их Высшие Дарования, имеющие влияние на умы, посвящены добру, любви к людям, равно могучи и доблестны.

— Избранники связаны между собкй узами духовного родства, потому вместе они составляют единую семью.

— Семья эта бессмертна, потому что живет по космическим законам.

— Избранники обладают лучами настолько мощными, что их нельзя отразить или уклониться от них.

— Наступит время, когда избранники осветят человечество неотразимыми лучами и подарят миру высшее счастье.

Что же хотел сказать миру этими строками Пушкин? Верил ли он в существование Бессмерной Семьи? Если это начало полемики, то о чём и с кем?

Вербный херувим, васисдас и облаткаАлександр Сергеевич Пушкин писал роман «Евгений Онегин» с 1823 по 1831 годы и, как известно, стал создателем русского литературного языка. Язык - пространство живое и развивающееся. Так ли понятен пушкинский язык сегодня? Значение ряда слов мы угадываем по контексту, и то не всегда правильно. Ко дню рождения поэта мы выбрали 10 слов из романа «Евгений Онегин». Попробуйте ответить на вопрос, что они означают, до того, как заглянете в комментарий.

1. Анекдот

Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.

(Глава 1, VI)

Анекдот здесь - вовсе не короткий рассказ, призванный рассмешить собеседника, а просто занимательная, интересная, увлекательная история.

1. Записная кокетка

Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных !

(Глава 1,XII)

В тексте романа «записной» значит «завзятый, отъявленный, общепризнанный» (Словарь языка П . Т. 2.С. 84). «Кокетка записная» — выражение, имевшее почти терминологическое значение.

3.Ученик Фобласа

(Глава 1, XII)

Фоблас — герой романа Ж.-Б. Луве де Кувре (1760—1797) «Похождения кавалера Фобласа». Нарицательное имя женского соблазнителя.

1. Плошка

Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят:
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;

(Глава 1, XXVII)I

Плошки — плоские блюдца с укрепленными на них светильниками или свечками. Плошками, расставленными по карнизам, иллюминировались дома в праздничные дни.

1. Васисдас

И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас .

(Глава 1, XXXV)

Васисдас (искаж. франц.) — форточка, германизм во французском языке, здесь: игра слов между значением слова «форточка» и русской жаргонной кличкой немца: Wasistdas? — Что это? (нем.).

1. Инвалид

Так точно старый инвалид
Охотно клонит слух прилежный
Рассказам юных усачей,
Забытый в хижине своей.

(Глава 2, XVIII)

В любви считаясь инвалидом ,
Онегин слушал с важным видом,
Как, сердца исповедь любя,
Поэт высказывал себя;

(Глава 2, XIX)

Инвалид в языке начала XIX в. равнялось по содержанию современному «ветеран».

1. Облатка

Глава 2, XXXII)

Облатка — кружок из клейкой массы или проклеенной бумаги, которым запечатывали конверты.

1. Сосуд клеветника

Он верил, что друзья готовы
За честь его приять оковы,
И что не дрогнет их рука
Разбить сосуд клеветника

(Глава 2, VIII )

Сосуд (церковносл.) здесь: оружие (ср.: Псалтирь, псалом 7, стих 14:«Уготова сосуды смертныя»), то есть Ленский верил, что друзья готовы разбить оружие клеветы.

1. Автомедон

За то зимы порой холодной
Езда приятна и легка.
Как стих без мысли в песне модной
Дорога зимняя гладка.
Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор…

(Глава 7, XXXV)

Автомедон — возница Ахиллеса из «Илиады» Гомера, здесь (ирон.): извозчик, кучер.

1. Вербный херувим

Тут был Проласов, заслуживший
Известность низостью души,
Во всех альбомах притупивший,
St.-Priest, твои карандаши;
В дверях другой диктатор бальный
Стоял картинкою журнальной,
Румян, как вербный херувим

(Глава 8, XXVI)

Вербный херувим - фигурка ангела из воска, которая продавалась на «вербных базарах».

1.1.3. Сопоставьте данный фрагмент романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин» с приведенным ниже фрагментом из романа М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». К каким выводам привело вас это сопоставление?

1.2.3. Сопоставьте стихотворение М. Ю. Лермонтова «Дума» с приведенным ниже одноименным стихотворением Н. А. Некрасова. К каким выводам привело вас это сопоставление?

Прочитайте приведённые ниже фрагменты произведений и выполните задание 1.1.3.

А. С. Пушкин «Евгений Онегин»

**********************************

Грушницкий - юнкер. Он только год в службе, носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель. У него георгиевский солдатский крестик. Он хорошо сложен, смугл и черноволос; ему на вид можно дать двадцать пять лет, хотя ему едва ли двадцать один год. Он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой, ибо правою опирается на костыль. Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект - их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. Под старость они делаются либо мирными помещиками, либо пьяницами - иногда тем и другим. В их душе часто много добрых свойств, но ни на грош поэзии. Грушницкого страсть была декламировать: он закидывал вас словами, как скоро разговор выходил из круга обыкновенных понятий; спорить с ним я никогда не мог. Он не отвечает на ваши возражения, он вас не слушает. Только что вы остановитесь, он начинает длинную тираду, по-видимому имеющую какую-то связь с тем, что вы сказали, но которая в самом деле есть только продолжение его собственной речи.

Он довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьет одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. Его цель - сделаться героем романа. Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что он сам почти в этом уверился. Оттого-то он так гордо носит свою толстую солдатскую шинель. Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях. Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле; он махает шашкой, кричит и бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!..

Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать.

Приезд его на Кавказ - также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что... тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?» - и так далее. Он мне сам говорил, что причина, побудившая его вступить в К. полк, останется вечною тайной между им и небесами.

М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени»

Прочитайте приведённые ниже произведения и выполните задание 1.2.3.

Пояснение.

1.1.3. Между Грушницким и Ленским можно без труда обнаружить поразительное сходство. «Производить эффект - их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. Под старость они делаются либо мирными помещиками, либо пьяницами - иногда тем и другим», - пишет о своем герое Лермонтов. А далее строки еще более знаменательные: «Его цель - сделаться героем романа. Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что он сам почти в этом уверился».

В «Евгении Онегине» о Ленском читаем:

Негодованье, сожаленье,

Ко благу чистая любовь

И славы сладкое мученье

В нем рано волновали кровь.

Похожи? Без сомнения!

И Грушницкий, и Ленский скорее зрители, нежели на участники бурлящей вокруг них жизни, у них нет будущего, они лишь помогают раскрыть другой, более значимый характер. Поэтому их участь предрешена.

1.2.3. Центральная идея обоих стихотворений - осуждение духовной апатии поколения, неспособного «угадать» свое предназначение и найти высокие гражданские и нравственные идеалы. Лермонтов осуждает свое поколение за ничтожность бесцельного существования:

И ненавидим мы, и любим мы случайно,

Ничем не жертвуя ни злобе, ни любви,

И царствует в душе какой-то холод тайный,

Когда огонь кипит в крови.

Некрасов призывает одуматься, вспомнить о великом предназначении человека и смело вступить на путь борьбы:

Зачем же ропот на страданья,

Зачем по мрачному пути

Мятежной жизни без роптанья,

С отвагой той же не идти…

В лермонтовском стихотворении звучит безысходность, неверие в то, что возможны изменения, что есть силы, способные что-то изменить. У Некрасова все же отмечаются и положительный стороны своего поколения:

Не часто ль ходим мы с отвагой

По топким тундрам и горам,

Когда хоть мир единый блага

Найти за ними мнится нам?

Поэтому Некрасов верит:

И побеждать земное горе

Довольно силы нам дано.