Любовь романтизм гниль и чепуха. Любовь – «романтизм, чепуха, гниль, художество»? (по роману «Отцы и дети» И.С.Тургенева)


1. Отношение к женщинам (любви, браку)

… человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и, когда ему эту карту убили, раскис …, этакой человек – не самец, не мужчина.

Откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха. гниль, художество.

Ты придаешь значение браку; я этого от тебя не ожидал.

Хорошенькая она? … Так для какого же дьявола вы нас к ней зовете?

Да им [женщинам] совсем не нужно понимать нашу беседу.

Нет, зачем говорить о любви.

Это что за фигура? На остальных баб не похожа.

Мне сейчас сказывал один барин, что эта госпожа – ой-ой-ой. Ну, и по-твоему, что она, точно – ой-ой-ой?

В тихом омуте … ты знаешь! Ты говоришь, она холодна. В этом-то самый вкус и есть.

Оттого, братец, что, по моим замечаниям, свободно мыслят между женщинами только уроды.

Посмотрим, к какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа.

Вот тебе раз – бабы испугался!

Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр.

Да, баба с мозгом.

Это вот свежо, и нетронуто, и пугливо, и молчаливо, и все что хочешь.

из этой еще что вздумаешь, то и сделаешь.

Нравится тебе женщина – старайся добиться толку, а нельзя – ну, не надо, отвернись – земля не клином сошлась.

По-моему, лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.

Мы вот с тобой попали в женское общество, и нам было приятно; но бросить подобное общество – все равно что в жаркий день водой окатиться.

Сам себя не сломал, так и бабенка меня не сломает.

Да притом любовь … ведь это чувство напускное.

Коли может женщина получасовую беседу поддержать, это уже знак хороший.

Я любил вас, это и прежде не имело никакого смысла, а теперь и подавно. Любовь – форма, а моя собственная форма уже разлагается.

Романтик сказал бы: я чувствую, что наши дороги начинают расходиться, а я просто говорю, что мы друг другу приелись.

2. Отношение к дружбе, людям

Ты, брат, глуп еще, я вижу…

Всякий человек сам себя воспитать должен.

Русский человек только тем и хорош, что он сам о себе прескверного мнения.

Экой ты чудак!

Ну, не сердись, неженка

О людях вообще жалеть не стоит, а обо мне и подавно.

… точно, всякий человек – загадка.

… разве человек всегда может громко сказать все, что в нем происходит?

Мне, пойми ты это, - мне нужны подобные олухи.

Хочется с людьми возиться, хоть ругать их, да возиться с ними.

Настоящий человек тот, о котором думать нечего, а которого надобно слушаться или ненавидеть.

Ты нежная душа, размазня, где тебе ненавидеть!

Какую клевету не возведи на человека, он, в сущности, заслуживает в двадцать раз хуже того.

3. Отношение к природе

И природа пустяки, в том значении, в каком ты ее понимаешь. Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник.

Я лягушку распластаю да посмотрю, что у нее там внутри делается; а так как мы с тобой те же лягушки, только что на ногах ходим, я и буду знать, что и у нас внутри делается.

Я гляжу в небо только тогда. когда хочу чихнуть.

Люди что деревья в лесу; ни один ботаник не станет заниматься каждой отдельной березой.

4. Отношение к искусству, к науке

Порядочный человек в двадцать раз полезнее всякого поэта.

Искусство наживать деньги, или нет более геморроя!

По-моему, и Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше него.

Вы это сказали оттого, что не видите во мне художественного смысла, - да во мне действительно его нет.

Третьего дня, я смотрю, он Пушкина читает … растолкуй ему, пожалуйста, что это никуда не годится.

… и что такое наука – наука вообще? Есть науки, как есть ремесла, звания; а наука вообще не существует вовсе.

Сперва надо азбуке выучиться и потом уже взяться за книгу, а мы еще аза в глаза не видали.

Обновлено: 2017-08-08

Внимание!
Если Вы заметили ошибку или опечатку, выделите текст и нажмите Ctrl+Enter .
Тем самым окажете неоценимую пользу проекту и другим читателям.

Спасибо за внимание.

В «Отцах и детях» Тургенев применил уже отработанный в предыдущих повестях («Фауст» 1856, «Ася» 1857) и романах способ раскрытия характера главного героя. Сначала автор изображает идейные убеждения и сложную духовную и умственную жизнь героя, для чего включает в произведение беседы или споры идейных противников, потом создаёт любовную ситуацию, и герой проходит «испытание любовью», которое Н.Г.Чернышевский назвал «русский человек на rendez-vous». То есть героя, уже продемонстрировавшего значительность своего характера и идей, Тургенев помещает в жизненные обстоятельства, требующие характера и применения идей на практике - для преодоления конкретных жизненных препятствий. При этом ни в одном из тургеневских произведений обстоятельства «испытания любовью» не повторяются. Так, Дмитрия Рудина в одноимённом романе (1855) полюбила замечательная девушка Наталья Ласунская. Она первая признаётся в любви, и тут Рудин, который и сам влюблён, отступает. Он не уверен, что сможет устроить достойную жизнь для Натальи, боится взять на себя ответственность за её судьбу, поэтому советует ей покориться воле матери-аристократки, которая никогда не согласится на брак своей дочери и нищего философа Рудина. «Покориться!

Так вот как вы применяете на деле ваши толкования о свободе, о жертвах…» (IX), - подводит итог возвышенным рудинским призывам Наталья. Сцена последнего объяснения у заброшенного пруда доказывает жизненную несостоятельность Рудина, прекрасного оратора и неуверенного в себе, беспомощного в реальных обстоятельствах человека. Фёдор Лаврецкий в романе «Дворянское гнездо» (1858) изображён зрелым человеком, много повидавшим (Россию и Францию, столицы и провинцию), много передумавшим (идеи западников и славянофилов, отношения дворянства и народа), много пережившим (любовь к жене и её измену). Лаврецкий знакомится с Лизой Калитиной, отличающейся необыкновенной душевной и нравственной чуткостью. Он влюбляется в Лизу сначала безнадёжно, а после известия о смерти жены начинает мечтать о личном счастье.

Но внезапный приезд жены (известие о её смерти оказалось ложным) разбивает все его надежды. Герой и не пытается что-нибудь предпринять в сложившейся ситуации, сразу смиряется со своей трагической судьбой, о чём свидетельствует последнее свидание-прощание главных героев (ХLII). Лиза уходит в монастырь, а Лаврецкий остаётся одиноким, неприкаянным человеком. Главным героем романа «Накануне» (1859) становится бедный студент Московского университета, болгарин по национальности Дмитрий Инсаров, человек с сильным характером, целеустремлённый, воодушевлённый великой идеей борьбы за свободу родины. Этот герой противостоит «грызунам, гамлетикам, самоедам» - русским дворянам-интеллигентам, героям первых романов Тургенева. В Инсарова влюбляется молодая дворянка Елена Стахова, покорённая героической личностью болгарина, его страстной любовью и одновременно гордой скромностью, уверенностью в себе (чего не было в Лаврецком), отсутствием позёрства (чем грешил Рудин). В сцене объяснения в любви Инсаров заявляет, что не может отказаться от главной цели своей жизни - борьбы за освобождение Болгарии от турецкого ига, но Елена, одобряя эту высокую и благородную цель, готова разделить вместе с ним все трудности опасной героической борьбы (XVIII). Так Инсаров и Елена находят счастье, не противопоставляя свою любовь другой важной цели - борьбе за свободу Болгарии.

Павел Петрович Кирсанов воспитывался сперва дома, так же как и младший брат его Николай, потом в пажеском корпусе. Он с детства отличался замечательною красотой; к тому же он был самоуверен, немного насмешлив и как-то забавно желчен — он не мог не нравиться. Он начал появляться всюду, как только вышел в офицеры. Его носили на руках, и он сам себя баловал, даже дурачился, даже ломался; но и это к нему шло. Женщины от него с ума сходили, мужчины называли его фатом и втайне завидовали ему. Он жил, как уже сказано, на одной квартире с братом, которого любил искренно, хотя нисколько на него не походил. Николай Петрович прихрамывал, черты имел маленькие, приятные, но несколько грустные, небольшие черные глаза и мягкие жидкие волосы; он охотно ленился, но и читал охотно, и боялся общества. Павел Петрович ни одного вечера не проводил дома, славился смелостию и ловкостию (он ввел было гимнастику в моду между светскою молодежью) и прочел всего пять, шесть французских книг. На двадцать восьмом году от роду он уже был капитаном; блестящая карьера ожидала его. Вдруг все изменилось. В то время в петербургском свете изредка появлялась женщина, которую не забыли до сих пор, княгиня Р. У ней был благовоспитанный и приличный, но глуповатый муж и не было детей. Она внезапно уезжала за границу, внезапно возвращалась в Россию, вообще вела странную жизнь. Она слыла за легкомысленную кокетку, с увлечением предавалась всякого рода удовольствиям, танцевала до упаду, хохотала и шутила с молодыми людьми, которых принимала перед обедом в полумраке гостиной, а по ночам плакала и молилась, не находила нигде покою и часто до самого утра металась по комнате, тоскливо ломая руки, или сидела, вся бледная и холодная, над псалтырем. День наставал, и она снова превращалась в светскую даму, снова выезжала, смеялась, болтала и точно бросалась навстречу всему, что могло доставить ей малейшее развлечение. Она была удивительно сложена; ее коса золотого цвета и тяжелая, как золото, падала ниже колен, но красавицей ее никто бы не назвал; во всем ее лице только и было хорошего, что глаза, и даже не самые глаза — они были невелики и серы, — но взгляд их, быстрый, глубокий, беспечный до удали и задумчивый до уныния, — загадочный взгляд. Что-то необычайное светилось в нем даже тогда, когда язык ее лепетал самые пустые речи. Одевалась она изысканно. Павел Петрович встретил ее на одном бале, протанцевал с ней мазурку, в течение которой она не сказала ни одного путного слова, и влюбился в нее страстно. Привыкший к победам, он и тут скоро достиг своей цели; но легкость торжества не охладила его. Напротив: он еще мучительнее, еще крепче привязался к этой женщине, в которой даже тогда, когда она отдавалась безвозвратно, все еще как будто оставалось что-то заветное и недоступное, куда никто не мог проникнуть. Что гнездилось в этой душе — Бог весть! Казалось, она находилась во власти каких-то тайных, для нее самой неведомых сил; они играли ею, как хотели; ее небольшой ум не мог сладить с их прихотью. Все ее поведение представляло ряд несообразностей; единственные письма, которые могли бы возбудить справедливые подозрения ее мужа, она написала к человеку почти ей чужому, а любовь ее отзывалась печалью; она уже не смеялась и не шутила с тем, кого избирала, и слушала его и глядела на него с недоумением. Иногда, большею частью внезапно, это недоумение переходило в холодный ужас; лицо ее принимало выражение мертвенное и дикое; она запиралась у себя в спальне, и горничная ее могла слышать, припав ухом к замку, ее глухие рыдания. Не раз, возвращаясь к себе домой после нежного свидания, Кирсанов чувствовал на сердце ту разрывающую и горькую досаду, которая поднимается в сердце после окончательной неудачи. «Чего же хочу я еще?» — спрашивал он себя, а сердце все ныло. Он однажды подарил ей кольцо с вырезанным на камне сфинксом. — Что это? — спросила она, — сфинкс? — Да, — ответил он, — и этот сфинкс — вы. — Я? — спросила она и медленно подняла на него свой загадочный взгляд. — Знаете ли, что это очень лестно? — прибавила она с незначительною усмешкой, а глаза глядели все так же странно. Тяжело было Павлу Петровичу даже тогда, когда княгиня Р. его любила; но когда она охладела к нему, а это случилось довольно скоро, он чуть с ума не сошел. Он терзался и ревновал, не давал ей покою, таскался за ней повсюду; ей надоело его неотвязное преследование, и она уехала за границу. Он вышел в отставку, несмотря на просьбы приятелей, на увещания начальников, и отправился вслед за княгиней; года четыре провел он в чужих краях, то гоняясь за нею, то с намерением теряя ее из виду; он стыдился самого себя, он негодовал на свое малодушие... но ничто не помогало. Ее образ, этот непонятный, почти бессмысленный, но обаятельный образ слишком глубоко внедрился в его душу. В Бадене он как-то опять сошелся с нею по-прежнему; казалось, никогда еще она так страстно его не любила... но через месяц все уже было кончено: огонь вспыхнул в последний раз и угас навсегда. Предчувствуя неизбежную разлуку, он хотел, по крайней мере, остаться ее другом, как будто дружба с такою женщиной была возможна... Она тихонько выехала из Бадена и с тех пор постоянно избегала Кирсанова. Он вернулся в Россию, попытался зажить старою жизнью, но уже не мог попасть в прежнюю колею. Как отравленный, бродил он с места на место; он еще выезжал, он сохранил все привычки светского человека; он мог похвастаться двумя, тремя новыми победами; но он уже не ждал ничего особенного ни от себя, ни от других и ничего не предпринимал. Он состарился, поседел; сидеть по вечерам в клубе, желчно скучать, равнодушно поспорить в холостом обществе стало для него потребностию, — знак, как известно, плохой. О женитьбе он, разумеется, и не думал. Десять лет прошло таким образом, бесцветно, бесплодно и быстро, страшно быстро. Нигде время так не бежит, как в России; в тюрьме, говорят, оно бежит еще скорей. Однажды, за обедом, в клубе, Павел Петрович узнал о смерти княгини Р. Она скончалась в Париже, в состоянии близком к помешательству. Он встал из-за стола и долго ходил по комнатам клуба, останавливаясь как вкопанный близ карточных игроков, но не вернулся домой раньше обыкновенного. Через несколько времени он получил пакет, адресованный на его имя: в нем находилось данное им княгине кольцо. Она провела по сфинксу крестообразную черту и велела ему сказать, что крест — вот разгадка. Это случилось в начале 48-го года, в то самое время, когда Николай Петрович, лишившись жены, приезжал в Петербург. Павел Петрович почти не видался с братом с тех пор, как тот поселился в деревне: свадьба Николая Петровича совпала с самыми первыми днями знакомства Павла Петровича с княгиней. Вернувшись из-за границы, он отправился к нему с намерением погостить у него месяца два, полюбоваться его счастием, но выжил у него одну только неделю. Различие в положении обоих братьев было слишком велико. В 48-м году это различие уменьшилось: Николай Петрович потерял жену, Павел Петрович потерял свои воспоминания; после смерти княгини он старался не думать о ней. Но у Николая оставалось чувство правильно проведенной жизни, сын вырастал на его глазах; Павел, напротив, одинокий холостяк, вступал в то смутное, сумеречное время, время сожалений, похожих на надежды, надежд, похожих на сожаления, когда молодость прошла, а старость еще не настала. Это время было труднее для Павла Петровича, чем для всякого другого: потеряв свое прошедшее, он все потерял. — Я не зову теперь тебя в Марьино, — сказал ему однажды Николай Петрович (он назвал свою деревню этим именем в честь жены), — ты и при покойнице там соскучился, а теперь ты, я думаю, там с тоски пропадешь. — Я был еще глуп и суетлив тогда, — отвечал Павел Петрович, — с тех пор я угомонился, если не поумнел. Теперь, напротив, если ты позволишь, я готов навсегда у тебя поселиться. Вместо ответа Николай Петрович обнял его; но полтора года прошло после этого разговора, прежде чем Павел Петрович решился осуществить свое намерение. Зато, поселившись однажды в деревне, он уже не покидал ее даже и в те три зимы, которые Николай Петрович провел в Петербурге с сыном. Он стал читать, все больше по-английски; он вообще всю жизнь свою устроил на английский вкус, редко видался с соседями и выезжал только на выборы, где он большею частию помалчивал, лишь изредка дразня и пугая помещиков старого покроя либеральными выходками и не сближаясь с представителями нового поколения. И те и другие считали его гордецом; и те и другие его уважали за его отличные, аристократические манеры, за слухи о его победах; за то, что он прекрасно одевался и всегда останавливался в лучшем номере лучшей гостиницы; за то, что он вообще хорошо обедал, а однажды даже пообедал с Веллингтоном у Людовика-Филиппа; за то, что он всюду возил с собою настоящий серебряный несессер и походную ванну; за то, что от него пахло какими-то необыкновенными, удивительно «благородными» духами; за то, что он мастерски играл в вист и всегда проигрывал; наконец, его уважали также за его безукоризненную честность. Дамы находили его очаровательным меланхоликом, но он не знался с дамами... — Вот видишь ли, Евгений, — промолвил Аркадий, оканчивая свой рассказ, — как несправедливо ты судишь о дяде! Я уже не говорю о том, что он не раз выручал отца из беды, отдавал ему все свои деньги, — имение, ты, может быть, не знаешь, у них не разделено, — но он всякому рад помочь и, между прочим, всегда вступается за крестьян; правда, говоря с ними, он морщится и нюхает одеколон... — Известное дело: нервы, — перебил Базаров. — Может быть, только у него сердце предоброе. И он далеко не глуп. Какие он мне давал полезные советы... особенно... особенно насчет отношений к женщинам. — Ага! На своем молоке обжегся, на чужую воду дует. Знаем мы это! — Ну, словом, — продолжал Аркадий, — он глубоко несчастлив, поверь мне; презирать его — грешно. — Да кто его презирает? — возразил Базаров. — А я все-таки скажу, что человек, который всю свою жизнь поставил на карту женской любви и когда ему эту карту убили, раскис и опустился до того, что ни на что не стал способен, этакой человек — не мужчина, не самец. Ты говоришь, что он несчастлив: тебе лучше знать; но дурь из него не вся вышла. Я уверен, что он не шутя воображает себя дельным человеком, потому что читает Галиньяшку и раз в месяц избавит мужика от экзекуции. — Да вспомни его воспитание, время, в которое он жил, — заметил Аркадий. — Воспитание? — подхватил Базаров. — Всякий человек сам себя воспитать должен — ну хоть как я, например... А что касается до времени — отчего я от него зависеть буду? Пускай же лучше оно зависит от меня. Нет, брат, это все распущенность, пустота! И что за таинственные отношения между мужчиной и женщиной? Мы, физиологи, знаем, какие это отношения. Ты проштудируй-ка анатомию глаза: откуда тут взяться, как ты говоришь, загадочному взгляду? Это все романтизм, чепуха, гниль, художество. Пойдем лучше смотреть жука. И оба приятеля отправились в комнату Базарова, в которой уже успел установиться какой-то медицинско-хирургический запах, смешанный с запахом дешевого табаку.

Темы эссе по русскому языку и литературе

(общественно-гуманитарное направление)

1. «Если душа родилась крылатой…» (по лирике М.Цветаевой)

2. «Мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!» (А. С. Пушкин «К Чаадаеву»)

3. Что такое патриотизм? (по роману Л. Толстого «Война и мир»)

4. Какие произведения М.Ю.Лермонтова Вы бы посоветовали прочитать другу?

5. «В жизни всегда есть место подвигу»? (М. Горький)

6. Любовь «бескорыстная, самоотверженная, не ждущая награды» (по рассказу И.А. Куприна «Гранатовый браслет»)

7. «Человек – это звучит гордо!» (по пьесе М.Горького «На дне»)

8. Нет уз святее товарищества» (Н.В.Гоголь)

9. «Душа обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь» (Н.Заболоцкий)

10. Моё понимание поэзии «чистого искусства» в лирике А.Фета и Ф.Тютчева

11. Современен ли образ «Прекрасной Дамы» А.Блока?

12. Правда в смирении или бунте? (по произведениям Ф.М.Достоевского)

13. Любовь – «романтизм, чепуха, гниль, художество»? (по роману «Отцы и дети» И.С.Тургенева)

14. В чём своеобразие гражданской лирики Н.А.Некрасова?

15. Почему М.Ю. Лермонтов называет свою любовь к родине «странной»?

16. «Сын за отца не отвечает» (А.Твардовский «По праву памяти»)

17. В чём суть поэзии? (по творчеству Б.Пастернака)

18. «И дым Отечества нам сладок и приятен» (по комедии А. Грибоедова «Горе от ума»)

19. «Пою моё Отечество, республику мою!» (В. Маяковский)

20. Какой предстаёт природа в лирике С. Есенина?

21. «Досадно мне, коль слово «честь» забыто…» (В. Высоцкий)

22. Спор поколений в литературе и жизни

23. Любить – значит жертвовать собой (по произведениям А.Куприна, И.Бунина)

24. Литература выпрямляет душу?

25. Классика устарела?

26. Проблема поиска жизненного пути в литературе и в жизни

27. Человек эпохи Независимости

28. Что следует ожидать Казахстану от ЭКСПО-2017?

29. В чём сила материнской любви?

30. Профессия моей мечты

31. Детское и взрослое мировоззрение: общее и различное

32. Мои размышления на пороге взрослой жизни

33. В чем задача искусства: успокаивать человека или тревожить его?

34. Может ли победа стать поражением?

35. Почему труд необходим для каждого человека?

36. Хорошо или плохо быть эгоистом?

37. Моя семья – моя опора

38. Роскошь разъедает душу человека?

39. Как красота природы может повлиять на человека?

40. Нужно ли разрушать, чтобы строить новое?

41. Мой современник… Каков он?

42. Быть на Земле Человеком

43. Будущее за профессионалами

44. Мир скучен для скучных людей

45. Может ли телевидение заменить книгу?

46. Мой жизненный принцип

47. Влияют ли богатство и бедность на нравственность?

48. Человек в вихре исторических событий

49. Легко ли быть молодым?

50. В чём заключаются ценности жизни?

Скачать Размер файла

Базаров боготворит естественнонаучные знания. В запальчивости ему кажется, что с помощью естественных наук можно легко разрешить все вопросы, касающиеся сложных проблем общественной жизни, искусства, философии. Но Тургенев, знавший труды немецких естествоиспытателей, кумиров революционных шестидесятников, из первых рук, лично знакомый с Карлом Фогтом, обращает внимание не только на сильные, но и на слабые стороны вульгарного материализма Фогта, Вюхнера и Молешотта. Так, грубой ошибкой вульгарных материалистов было упрощенное представление о природе человеческого сознания, о сути психических процессов, которые сводились к элементарным, физиологическим.

Обратим внимание, что и, с точки зрения Базарова, искусство - болезненное извращение, чепуха. Романтической чепухой считает Базаров и духовную утонченность любовного чувства: "Нет, брат, все это распущенность и пустота... Это все романтизм, чепуха, гниль, художество" - говорит он Аркадию. Рассказ о любви Павла Петровича к княгине Р. вводится в роман не как вставной эпизод. Он является в романе как предупреждение заносчивому Базарову. Базаров легко разделывается со всеми загадками бытия.

Нет любви, а есть лишь физиологическое влечение, нет никакой красоты в природе, а есть лишь вечный круговорот химических процессов. Он завидует муравью, который в качестве насекомого имеет право "не признавать чувство сострадания, не то что наш брат, самоломанный". Но кроме правды физиологических законов, есть правда человеческой, одухотворенной природности. И человек должен считаться с тем, что природа на высших уровнях - "храм", а не только "мастерская". Да и склонность того же Николая Петровича к мечтательности - не гниль и не чепуха. Мечты - не простая забава, а естественная потребность человека, одно из проявлений творческой силы его Духа.

С тринадцатой главы в романе назревает поворот: непримиримые противоречия обнаружатся со всей остротой в характере главного героя. Конфликт произведения из внешнего (Базаров и Павел Петрович) переводится во внутренний план ("поединок роковой") в душе Базарова.

Виновницей этих перемен оказывается Анна Сергеевна Одинцова. Любовь к Одинцовой - начало трагического возмездия заносчивому Базарову: она раскалывает его душу на две половины.

Отныне в нем живут и действуют два человека. Один из них - убежденный противник романтических чувств, отрицатель духовной природы любви. Другой - страстно и одухотворённо любящий человек, столкнувшийся с подлинным таинством этого высокого чувства Дорогие его уму "естественнонаучные" убеждения превращаются в принцип, которому он, отрицатель всякого рода принципов, теперь служит, тайно ощущая, что служба эта слепа, что жизнь оказалась сложнее того, что знают о ней "физиологи".

Обычно истоки трагизма базаровской любви ищут в характере Одинцовой, изнеженной барыни, аристократки; не способной откликнуться на чувство Базарова, робеющей и пасующей перед ним. Но Одинцова хочет и не может полюбить Базарова не только потому, что она аристократка, но и потому, что этот демократ, полюбив, не хочет любви и бежит от нее. Интересно, что в вопросе любви пути Базарова и Павла Петровича однажды пересекаются.

Это связано с их отношением к Фенечке. Павла Петровича привлекает в Фенечке демократическая непосредственность: он задыхается в пустоте своего аристократического интеллектуализма. Но любовь его к Фенечке слишком заоблачна и бесплотна: "Так тебя холодом и обдает", - жалуется героиня Дуняше на его "страстные" взгляды. Базаров ищет в Фенечке жизненное подтверждение своему взгляду на любовь как на простое и ясное чувственное влечение. Но эта "простота" оказывается хуже воровства: она глубоко оскорбляет Фенечку, и нравственный укор, искренний и неподдельный, слышится из ее уст. Уроки любви повели за собою тяжелые последствия в судьбе Базарова. Они привели к кризису его одностороннюю, вульгарно-материалистическую жизнь.

Перед героем открылись две бездны: одна загадка его собственной души, которая оказалась глубже и бездоннее, чем он предполагал; другая - загадка мира, который его окружает. Трагизм положения Базарова еще более усугубляется под кровом родительского дома. Мрачному, замкнутому, холодеющему герою противостоит рвущаяся к нему великая сила беззаветной родительской любви.

Базаров хочет вырваться из этого мира любви и гармонии, стремиться убежать от самого себя, но это ему не удается. Тургенев еще раз проводит Базарова по тому кругу, по которому он уже прошел в первой части романа: Марьино, Никольское, родительский дом. Но теперь мы не узнаем прежнего Базарова: затухают его споры, догорает несчастная любовь. Второй круг жизненных странствий героя сопровождают последние разрывы; с семейством Кирсановых, с Фенечкой, с Аркадием и Катей, с Одинцовой и, наконец, роковой для Базарова разрыв с мужиком. Дорого обходится Базарову подчеркнутое пренебрежение глубиной и серьезностью крестьянской жизни. Наигранное равнодушие, снисходительную иронию сменяет шутовство: "Ну, излагай мне свои воззрения на жизнь, братец: ведь в вас, говорят, вся сила и будущность России, от вас начнется новая эпоха в истории... " - обращается он к мужику.

Герой и не подозревает, что в глазах мужика он является не только барином, но и чем-то вроде "шута горохового". Неотвратимый удар судьбы читается в финальном эпизоде романа: есть что-то символическое в том, что смелый "анатом" и "физиолог" русской жизни губит себя при вскрытии трупа мужика. Медицина оказывается неспособной помочь Базарову в трагическую минуту, оставив Базарова наедине с самим собой.

И тут приходят к герою на помощь силы, когда-то им отрицаемые, но хранимые на дне его души. Умирающий Базаров прост и человечен: отпала надобность скрывать свой "романтизм".

Базаров умирает удивительно. Он думает не о себе, а о своих родителях, готовя их к ужасному концу. Почти по-пушкински прощается герой с возлюбленной, и говорит он языком поэта: "Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет". Любовь к женщине, любовь сыновняя к отцу и матери сливаются в сознании умирающего Базарова с любовью к родине, к таинственной России, оставшейся отнюдь не до конца разгаданной тайной для Базарова. Тургенев многое в русском нигилизме предугадал.

Он показал, к каким последствиям может привести революционера сила гнева, презрения и разрушения, если она примет нигилистические формы.