Николай некрасовкому на руси жить хорошо. Тема урока по литературе "идейный смысл рассказов о грешниках" Доброе время - добрые песни

В конце села под ивою,
Свидетельницей скромною
Всей жизни вахлаков,
Где праздники справляются,
Где сходки собираются,
Где днем секут, а вечером
Цалуются, милуются, -
Всю ночь огни и шум.

На бревна, тут лежавшие,
На сруб избы застроенной
Уселись мужики;
Тут тоже наши странники
Сидели рядом с Власушкой;
Влас водку наливал.
«Пей, вахлачки, погуливай!» -
Клим весело кричал.
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «Беги за Трифоном!»

С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша, парни добрые,
Крестьянам письма к сродникам
Писали; «Положение»,
Как вышло, толковали им,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
Теперь же Савва дьяконом
Смотрел, а у Григория
Лицо худое, бледное
И волос тонкий, вьющийся,
С оттенком красноты.
Тотчас же за селением
Шла Волга, а за Волгою
Был город небольшой
(Сказать точнее, города
В ту пору тени не было,
А были головни:
Пожар все снес третьеводни).
Так люди мимоезжие,
Знакомцы вахлаков,
Тут тоже становилися,
Парома поджидаючи,
Кормили лошадей.
Сюда брели и нищие,
И тараторка-странница,
И тихий богомол.

В день смерти князя старого
Крестьяне не предвидели,
Что не луга поемные,
А тяжбу наживут.
И, выпив по стаканчику,
Первей всего заспорили:
Как им с лугами быть?

Не вся ты, Русь, обмеряна
Землицей; попадаются
Углы благословенные,
Где ладно обошлось.
Какой-нибудь случайностью -
Неведеньем помещика,
Живущего вдали,
Ошибкою посредника,
А чаще изворотами
Крестьян-руководителей -
В надел крестьянам изредка
Попало и леску.
Там горд мужик, попробуй-ка
В окошко стукнуть староста
За податью - осердится!
Один ответ до времени:
«А ты леску продай!»
И вахлаки надумали
Свои луга поемные
Сдать старосте - на подати.
Все взвешено, рассчитано,
Как раз - оброк и подати,
С залишком. «Так ли, Влас?
А коли подать справлена,
Я никому не здравствую!
Охота есть - работаю,
Не то - валяюсь с бабою,
Не то - иду в кабак!»

Так! - вся орда вахлацкая
На слово Клима Лавина
Откликнулась. - На подати!
Согласен, дядя Влас?

У Клима речь короткая
И ясная, как вывеска,
Зовущая в кабак, -
Сказал шутливо староста. -
Начнет Климаха бабою,
А кончит - кабаком!

«А чем же? не острогом же
Кончать тут? Дело верное,
Не каркай, пореши!»

Но Власу не до карканья,
Влас был душа добрейшая,
Болел за всю вахлачину -
Не за одну семью.
Служа при строгом барине,
Нес тяготу на совести
Невольного участника
Жестокостей его.
Как молод был, ждал лучшего,
Да вечно так случалося,
Что лучшее кончалося
Ничем или бедой.
И стал бояться нового,
Богатого посулами,
Неверующий Влас.
Не столько в Белокаменной
По мостовой проехано,
Как по душе крестьянина
Прошло обид... до смеху ли?..
Влас вечно был угрюм.
А тут - сплошал старинушка!
Дурачество вахлацкое
Коснулось и его!
Ему невольно думалось:
«Без барщины... без подати...
Без палки... Правда ль, Господи?»
И улыбнулся Влас.
Так солнце с неба знойного
В лесную глушь дремучую
Забросит луч - и чудо там:
Роса горит алмазами,
Позолотилcя мох.
«Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру было весело:
У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Еще ведро поставили,
Галденье непрерывное
И песни начались.
Так, схоронив покойника,
Родные и знакомые
О нем лишь говорят,
Покамест не управятся
С хозяйским угощением
И не начнут зевать, -
Так и галденье долгое
За чарочкой, под ивою,
Все, почитай, сложилося
В поминки по подрезанным
Помещичьим «крепям».

К дьячку с семинаристами
Пристали: «Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(Ту песню - не народную -
Впервые спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, -
Вахлак ее не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не в шутку называл.)

Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр-атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,

Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу,
Вождь Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.

Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.

Сон отлетел; опротивели
Пьянство, убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать - не сочтешь!

Долго боролся, противился
Господу зверь-человек,
Голову снес полюбовнице
И есаула засек.

Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.

И прегрешенья отмаливать
К Гробу Господню идет,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стает.

Старцем, в одежде монашеской,
Грешник вернулся домой,
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.

Денно и нощно Всевышнего
Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!

Сжалился Бог и к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал,

Рек: «Не без Божьего промысла
Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножом, что разбойничал,
Срежь его, той же рукой!

Будет работа великая,
Будет награда за труд,
Только что рухнется дерево -
Цепи греха упадут».

Смерил отшельник страшилище:
Дуб - три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,

Режет упругое дерево,
Господу славу поет,
Годы идут - подвигается
Медленно дело вперед.

Что с великаном поделает
Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!

В сердце сомнение крадется,
Режет и слышит слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва,

Глянул - и пана Глуховского
Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.

Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.

Пан усмехнулся: «Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.

Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»

Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!

Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Слава Творцу вездесущему
Днесь и во веки веков!

Иона кончил; крестится;
Народ молчит. Вдруг прасола
Сердитым криком прорвало:
- Эй вы, тетери сонные!
Па-ром, живей, па-ром!

Аммирал-вдовец по морям ходил,
По морям ходил, корабли водил,
Под Ачаковым бился с туркою,
Наносил ему поражение,
И дала ему государыня
Восемь тысяч душ в награждение.
В той ли вотчине припеваючи
Доживает век аммирал-вдовец,
И вручает он, умираючи,
Глебу-старосте золотой ларец.
«Гой ты, староста! береги ларец!
Воля в нем моя сохраняется:
Из цепей-крепей на свободушку
Восемь тысяч душ отпускается!»
Аммирал-вдовец на столе лежит,
Дальний родственник хоронить катит.
Схоронил, забыл! Кличет старосту
И заводит с ним речь окольную;
Все повыведал, насулил ему
Горы золота, выдал вольную...
Глеб - он жаден был - соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних дней
Восемь тысяч душ закрепил злодей,
С роду, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!

Суровый и рассерженный,
Громовым, грозным голосом
Игнатий кончил речь.
Толпа вскочила на ноги,
Пронесся вздох, послышалось:
«Так вот он, грех крестьянина!
И впрямь страшенный грех».
- И впрямь: нам вечно маяться,
Ох-ох!.. - сказал сам староста,
Опять убитый, в лучшее
Не верующий Влас.
И скоро поддававшийся,
Как горю, так и радости,
«Великий грех! великий грех!» -
Тоскливо вторил Клим.
Площадка перед Волгою,
Луною освещенная,
Переменилась вдруг.
Пропали люди гордые,
С уверенной походкою,
Остались вахлаки,
Досыта не едавшие,
Несолоно хлебавшие,
Которых вместо барина
Драть будет волостной,
К которым голод стукнуться
Грозит: засуха долгая,
А тут еще - жучок!
Которым прасол-выжига
Урезать цену хвалится
На их добычу трудную,
Смолу, слезу вахлацкую, -
Урежет, попрекнет:
«За что платить вам много-то?
У вас товар некупленный,
Из вас на солнце топится
Смола, как из сосны!»
Опять упали бедные
На дно бездонной пропасти,
Притихли, приубожились,
Легли на животы;
Лежали, думу думали
И вдруг запели. Медленно,
Как туча надвигается,
Текли слова тягучие.
Так песню отчеканили,
Что сразу наши странники
Упомнили ее:

Ему бы в Питер надобно
До Комитета раненых.
Пеш до Москвы дотянется,
А дальше как? Чугунка-то
Кусаться начала!

Важная барыня! гордая барыня!
Ходит, змеею шипит;
«Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» -
Русской деревне кричит;
В рожу крестьянину фыркает,
Давит, увечит, кувыркает,
Скоро весь русский народ
Чище метлы подметет!

Солдат слегка притопывал
И слышалось, как стукалась
Сухая кость о кость,
А Клим молчал: уж двинулся
К служивому народ.
Все дали: по копеечке,
По грошу, на тарелочках
Рублишко набрался...

Пир кончился, расходится
Народ. Уснув, осталися
Под ивой наши странники,
И тут же спал Ионушка
Да несколько упившихся
Не в меру мужиков.
Качаясь, Савва с Гришею
Вели домой родителя
И пели; в чистом воздухе
Над Волгой, как набатные,
Согласные и сильные
Гремели голоса:

Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!

Мы же немного
Просим у Бога:
Честное дело
Делать умело
Силы нам дай!

Жизнь трудовая -
Другу прямая
К сердцу дорога,
Прочь от порога,
Трус и лентяй!
То ли не рай?

Доля народа,
Счастье его,
Свет и свобода
Прежде всего!..

И ангел милосердия
Недаром песнь призывную
Поет - ей внемлют чистые, -
Немало Русь уж выслала
Своих сынов, отмеченных
Печатью дара Божьего,
На честные пути,
Немало их оплакала
(Увы! звездой падучею
Проносятся они!).
Как ни темна вахлачина,
Как ни забита барщиной
И рабством - и она,
Благословясь, поставила
В Григорье Добросклонове
Такого посланца...

Григорий шел задумчиво
Сперва большой дорогою
(Старинная: с высокими
Курчавыми березами,
Прямая, как стрела).
Ему то было весело,
То грустно. Возбужденная
Вахлацкою пирушкою,
В нем сильно мысль работала
И в песне излилась:

В минуты унынья, о Родина-мать!
Я мыслью вперед улетаю,
Еще суждено тебе много страдать,
Но ты не погибнешь, я знаю.

Был гуще невежества мрак над тобой,
Удушливей сон непробудной,
Была ты глубоко несчастной страной,
Подавленной, рабски бессудной.

Давно ли народ твой игрушкой служил
Позорным страстям господина?
Потомок татар, как коня, выводил
На рынок раба-славянина,

И русскую деву влекли на позор,
Свирепствовал бич без боязни,
И ужас народа при слове «набор»
Подобен был ужасу казни?

Довольно! Окончен с прошедшим расчет,
Окончен расчет с господином!
Сбирается с силами русский народ
И учится быть гражданином,

И ношу твою облегчила судьба,
Сопутница дней славянина!
Еще ты в семействе раба,
Но мать уже вольного сына!..

Сманила Гришу узкая,
Извилистая тропочка,
Через хлеба бегущая,
В широкий луг подкошенный
Спустился он по ней.
В лугу траву сушившие
Крестьянки Гришу встретили
Его любимой песнею.
Взгрустнулось крепко юноше
По матери-страдалице,
А пуще злость брала.
Он в лес ушел. Аукаясь,
В лесу, как перепелочки
Во ржи, бродили малые
Ребята (а постарше-то
Ворочали сенцо).
Он с ними кузов рыжиков
Набрал. Уж жжется солнышко;
Ушел к реке. Купается, -
Обугленного города
Картина перед ним:
Ни дома уцелевшего,
Одна тюрьма спасенная,
Недавно побеленная,
Как белая коровушка
На выгоне, стоит.
Начальство там попряталось,
А жители под берегом,
Как войско, стали лагерем.
Все спит еще, не многие
Проснулись: два подьячие,
Придерживая полочки
Халатов, пробираются
Между шкафами, стульями,
Узлами, экипажами
К палатке-кабаку.
Туда ж портняга скорченный
Аршин, утюг и ножницы
Несет - как лист дрожит.
Восстав от сна с молитвою,
Причесывает голову
И держит наотлет,
Как девка, косу длинную
Высокий и осанистый
Протоерей Стефан.
По сонной Волге медленно
Плоты с дровами тянутся,
Стоят под правым берегом
Три барки нагруженные, -
Вчера бурлаки с песнями
Сюда их привели.
А вот и он - измученный
Бурлак! походкой праздничной
Идет, рубаха чистая,
В кармане медь звенит.
Григорий шел, поглядывал
На бурлака довольного,
А с губ слова срывалися
То шепотом, то громкие.
Григорий думал вслух:

Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и могучая,
Ты и бессильная,
Матушка-Русь!

В рабстве спасенное
Сердце свободное -
Золото, золото
Сердце народное!

Сила народная,
Сила могучая -
Совесть спокойная,
Правда живучая!

Сила с неправдою
Не уживается,
Жертва неправдою
Не вызывается, -

Русь не шелохнется,
Русь - как убитая!
А загорелась в ней
Искра сокрытая, -

Встали - небужены,
Вышли - непрошены,
Жита по зернышку
Горы наношены!

Рать подымается -
Неисчислимая,
Сила в ней скажется
Несокрушимая!

Ты и убогая,
Ты и обильная,
Ты и забитая,
Ты и всесильная,
Матушка-Русь!..

«Удалась мне песенка! - молвил Гриша, прыгая. -
Горячо сказалася правда в ней великая!
Вахлачков я выучу петь ее - не все же им
Петь свою „Голодную”... Помогай, о Боже, им!
Как с игры да с беганья щеки разгораются,
Так с хорошей песенки духом поднимаются
Бедные, забитые...» Прочитав торжественно
Брату песню новую (брат сказал: «Божественно!»),
Гриша спать попробовал. Спалося, не спалося,
Краше прежней песенка в полусне слагалася;
Быть бы нашим странникам под родною крышею,
Если б знать могли они, что творилось с Гришею.
Слышал он в груди своей силы необъятные,
Услаждали слух его звуки благодатные,
Звуки лучезарные гимна благородного -
Пел он воплощение счастия народного!..

Историю «клейменого» каторжника, убийцы и «богатыря святорусского» Савелия закономерно продолжает глава «Пир на весь мир» , первоначально названная «Кто всех грешней. - Кто всех святей. - Легенда о крепостном праве». Анализ главы «Пир на весь мир» представляет особую сложность, и связана она с отсутствием канонического текста. Подготовленная для декабрьского номера «Отечественных записок» и запрещенная цензурой, глава была основательно переделана Некрасовым для следующего номера журнала, но при жизни писателя опубликована не была. Стремясь восстановить текст, пострадавший от цензорских ножниц или исправленный самим поэтом, подчинившимся воле цензора, публикаторы поэмы включили в нее строки из разных редакций - черновой рукописи, текста, подготовленного к набору и запрещенного, а также текста, переделанного автором после цензорского запрета. И это соединение строк из разных редакций, безусловно, меняет смысл образов и пафос главы.

Сам автор указал на сюжетную связь «Пира» с «Последышем». Центральное событие главы - «пир на весь мир», устроенный вахлаками после смерти князя Утятина. Не зная, что получили они в награду за свою «камедь» не луга, а тяжбу с наследниками, они радуются новой жизни. «Без барщины... без подати... / Без палки... правда ль, Господи?» - эти мысли Власа передают и общее настроение вахлаков:

У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!

Слово «пир» в главе имеет несколько значений: это «поминки по крепям», праздник, который устроили мужики-вахлаки, узнав, что умер старый князь. Это и, по определению Н.Н. Скатова, «пир духовный, пробуждение крестьян к новой жизни». «Пир» - это и метафора «вахлацкого» понимания жизни как вечного праздника - одна из крестьянских иллюзий, которую очень скоро разобьет сама жизнь. «Пир», согласно народным представлениям, - символ счастливой жизни: именно «пиром» заканчиваются многие русские сказки. Но, в отличие от сказок, «пир» вахлаков в поэме Некрасова не означает конца испытаний. Не случайно с самого начала главы автор предупреждает, что крестьяне скоро столкнутся с долгой судебной тяжбой из-за лугов.

ЛЕГЕНДЫ О КРЕПОСТНОМ ПРАВЕ И ИХ РОЛЬ В ПОВЕСТВОВАНИИ

Глава составлена из разговоров и споров крестьян, легенд, которые они рассказывают, песен, которые они поют. Вспоминая прошлое, разные «оказии» и легенды о крепостном праве, песни, рожденные самой трагической жизнью, вахлаки за одну ночь как бы заново переживают долгие века рабства. Но авторская задача - не только показать, как остро помнят крестьяне все пережитое, как глубоко в душе сказалось рабство. Слушая истории о прошлом, вахлаки постепенно меняются сами: сочувствие или тягостное молчание после очередного рассказа все чаще переходит в спор. Крестьяне впервые задаются вопросом: на чьей совести великий грех - народное рабство. «Сбирается с силами русский народ / И учится быть гражданином» - эти слова из песни Гриши Добросклонова очень точно передают происходящее на глазах читателя страстное искание вахлаками правды, сложную работу души.

Отметим такую особенность повествования: автор подробно описывает каждого рассказчика, дает отчетливое представление и о его характере, и о его судьбе. Столь же внимателен он и к реакции мужиков на рассказ. Принимая каждый рассказ близко к сердцу, сопереживая героям или осуждая их, мужики высказывают свои сокровенные мысли. Соединение трех точек зрения: авторской, рассказчика и слушателей и позволяет понять задачу Некрасова: он стремится не просто раскрыть читателю народное мнение о самых главных вопросах жизни: что есть грех и что есть святость, но и показать, что это мнение способно меняться, усложняться, приближаться к истинной сути явлений.

Движение слушателей к правде отчетливо видно из их отношения к истории «Про Якова верного - холопа примерного». Известно, что Некрасов не согласился с требованием цензора исключить ее из главы, даже под угрозой ареста книги журнала, куда была помещена глава «Пир на весь мир». «<...>Выкинуть историю о Якове <...> не могу - поэма лишится смысла», - утверждал он в одном из писем. Историю Якова - «оказию», которой «нет чудней», рассказывает бывший дворовый барона Синегузина (так именуют вахлаки Тизенгаузена). Сам немало пострадавший от чудачеств барыни, дворовый, «прыгнувший в хлебопашество с запяток», «подбегало-мученик», т.е. человек пришлый в Вахлачине и немало настрадавшийся в своей жизни, он и рассказывает историю лакея Якова. Рассказчик характеризует барина Якова как «человека невысокого рода», купившего имение за взятки. Он скуп и жесток - не только по отношению к крепостным, но и к близким. Больше всего доставалось от него Якову, но

Люди холопского звания -
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.

Предел терпению Якова наступил только тогда, когда барин отправил в солдаты его любимого племянника. Слуга отомстил барину: завез его в Чортов овраг и на его глазах повесился. Смерть верного слуги, ночь, проведенная беспомощным барином в овраге, заставили его впервые осознать греховность своей жизни:

Барин вернулся домой, причитая:
«Грешен я, грешен! Казните меня!»

Последние слова «оказии», несомненно, и выражают мнение бывшего дворового: «Будешь ты, барин, холопа примерного, / Якова верного / Помнить до судного дня!»Но для автора суть этой истории не заключается только в том, чтобы показать неблагодарность господ, доводящих верных слуг до самоубийства, т.е. напомнить о «великом господском грехе». Есть и другой смысл в этой истории: Некрасов вновь пишет о безграничном терпении «холопов», привязанность которых невозможно оправдать нравственными качествами их хозяина. Интересно, что, выслушав эту историю, одни мужики жалеют и Якова, и барина («Какую принял казнь!»), другие - только Якова. «Велик дворянский грех!» - скажет степенный Влас, соглашаясь с рассказчиком. Но одновременно эта история изменила ход мыслей мужиков: новая тема вошла в их разговор, новый вопрос теперь их занимает: кто всех грешней. Спор заставит по-новому осмыслить и историю про Якова: возвращаясь потом к этой истории, слушатели будут не только жалеть Якова, но и осуждать его, скажут не только о «великом дворянском грехе», но и о грехе «Якова несчастного». А затем, не без помощи Гриши Добросклонова, укажут и истинного виновника: «всему виною «крепь»:

Змея родит змеенышей,
А крепь - грехи помещика,
Грех Якова несчастного <...>
Нет крепи - нет помещика,
До петли доводящего
Усердного раба,
Нет крепи - нет дворового,
Самоубийством мстящего
Злодею своему!

Но, чтобы прийти к этой мысли, принять ее, вахлаки должны были выслушать и другие, не менее печальные истории о крепостном праве, понять их, осознать глубокий смысл легенд. Характерно, что за историей верного холопа и неблагодарного барина следует история о двух великих грешниках - разбойнике Кудеяре и пане Глуховском. У нее - два рассказчика. Странник-богомолец Ионушка Ляпушкин услышал ее от соловецкого инока отца Питирима. Благодаря таким рассказчикам легенда воспринимается как притча - так называл ее и сам Некрасов. Это не просто «оказия», которой «нет чудней», а исполненный глубокой мудрости рассказ, имеющий общечеловеческий смысл.

Две судьбы противопоставлены и сопоставлены в этой легенде-притче: судьба разбойника Кудеяра и пана Глуховского. Оба они - великие грешники, оба - убийцы. Кудеяр - «злодей», «зверь-человек», убивший много невинных людей - «целую рать - не сочтешь». «Много жестокого, страшного» известно и о пане Глуховском: он убивает своих холопов, не считая это грехом. Исследователи справедливо указывают на то, что фамилия пана - символична: он «глух к страданиям народа». Беззаконный разбойник и законный владелец крепостных душ уравнены в своих злодеяниях. Но с Кудеяром происходит чудо: «вдруг у разбойника лютого / Совесть Господь пробудил». Долго боролся с муками совести Кудеяр, и все же «совесть злодея осилила». Однако как ни старался, не мог он искупить свою вину. И тогда было ему видение: срезать тем ножом, «что разбойничал», дуб вековой: «Только что рухнется дерево, / Цепи греха упадут». Долгие годы проходят в тяжкой работе: но дуб рухнул только тогда, когда инок убивает пана Глуховского, похваляющегося, что «не чает давно» спасения, не чувствует мук совести.

Как понять смысл этой легенды? Исследователи видят здесь призыв к крестьянской революции, «к расправе с угнетателями»: цепи греха с мужиков падут тогда, когда они покончат со своими мучителями. Но Глуховский - не просто «угнетатель», и убивает его не крепостной, не крестьянин (Некрасов, кстати, убрал из текста все упоминания о крестьянском прошлом Кудеяра), а инок. Глуховский - великий грешник не только потому, что «холопов губит, мучает, пытает и вешает», но и потому, что не признает издевательство над крепостными и даже убийство крестьян грехом, он лишен мук совести, «не чает давно» спасения, т.е. не верит в Бога и Божий суд - а это поистине смертный, великий грех. Инок, замоливший грехи убийством нераскаявшегося грешника, предстает в притче как орудие Божьего гнева. Точно подмечено одним из исследователей, что инок в момент убийства - «фигура пассивная, им управляют иные силы, что подчеркнуто «пассивными» глаголами: «сталося», «ощутил». Но главное, - его стремление поднять нож на Глуховского названо «чудом», что прямо указывает на божественное вмешательство.

Мысль о неизбежности высшего, Божьего суда над нераскаявшимися преступниками, с которыми уравниваются не признавшие своего греха помещики, убивавшие или мучившие законно принадлежащих им крепостных, утверждали и финальные слова притчи: «Слава творцу вездесущему / Днесь и во веки веков!» Эти финальные слова Некрасов вынужден был изменить после запрещения главы цензором. Новое окончание: «Господу Богу помолимся: / Милуй нас, темных рабов!» - звучит менее сильно, - это призыв к милосердию Божьему, ожидание милости, а не неуклонная вера в скорый суд, хотя мысль о Боге как высшем судье остается. Поэт «идет на сознательное нарушение церковной нормы ради, как ему кажется, восстановления «христианской» нормы и христианской правды, не разнящейся от правды человеческой. Так оправдано в легенде убийство, которому придано значение христианского подвига».

История о двух великих грешниках включена в раздел «Странники и богомольцы». Как отметили исследователи, Некрасов придавал особое значение этому разделу: существует пять его вариантов. Сам раздел открывает еще одну сторону создаваемой Некрасовым грандиозной картины народной жизни. Поистине многолик и противоречив русский народ, сложна, темна, часто непонятна душа русского народа: его легко обмануть, легко разжалобить. Целые селения отправлялись «на попрошайничество осенью». Но нищий народ подавал лжестрадальцам: «В народной совести / Уставилось решение, / Что больше здесь злосчастия, чем лжи <...>». Рассказывая о странниках и богомольцах, бредущих дорогами России, автор открывает и «лицевую сторону» этого явления: среди странников и можно встретить тех, кто «всех святей», - подвижников и помощников народу. Они и напоминают о подлинном назначении человека - «жить по-божески». Что же такое «святость» в понимании народа? Это - жизнь Фомушки:

Доска да камень в головы,
А пища - хлеб один.

«По-божески» живет и «старообряд Кропильников», «строптивый пророк», старик, «вся жизнь которого / То воля, то острог». Живя по законам Божьим, он и «мирян корит безбожием», «зовет в леса дремучие спасаться» и не отступает перед властями, проповедуя Божью правду. Истинно святой предстает и посадская вдова Ефросиньюшка:

Как Божия посланница,
Старушка появляется
В холерные года;
Хоронит, лечит, возится
С больными. Чуть не молятся
Крестьянки на нее...

Отношение крестьян к странникам, к их рассказам обнаруживает не только жалостливость русского человека, его понимание святости как жизни «по-божески», но и отзывчивость русской души на героическое, святое, возвышенное, потребность русского человека в рассказах о великих подвигах. Автор описывает только восприятие крестьянами одной истории: героической гибели афонских монахов, принявших участие в восстании греков против турок. Рассказывая, как потрясены все члены большой крестьянской семьи - от мала до велика - этой героической трагедией, автор и произносит слова о душе народа - доброй почве, ждущей только сеятеля, о «широком пути» русского народа:

Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою,
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.

На эту «добрую почву» упала и рассказанная Игнатием Прохоровым история о крестьянском грехе. Игнатий Прохоров был уже знаком читателям: он впервые упоминается в главе «Последыш». Бывший вахлак, ставший «богатым питерцем», он не принял участия в «дурацкой камеди». Крестьянин по происхождению, он знает обо всех тяготах доли крестьянина не понаслышке и в то же время смотрит на крестьянскую жизнь и со стороны: многое, после жизни в Питере, ему виднее и понятнее. Не случайно этому бывшему крестьянину и доверена история о крестьянском грехе - право суда над самим крестьянином. История старосты Глеба, сжегшего завещание, согласно которому восемь тысяч душ получали волю, сравнивается рассказчиком с предательством Иуды: он предал самое дорогое, самое святое - свободу.

Эта история венчает рассказы о прошлом. Автор особое внимание уделяет восприятию этого рассказа: несколько раз Игнатий пытался начать эту историю, но сама мысль о том, что мужик может быть самым большим грешником, вызывала протест вахлаков, особенно Клима Лавина. Игнатию не давали рассказывать его историю. Но споры о том, «кто всех грешней», услышанные легенды о крепостном праве подготовили души вахлаков к истории о крестьянском грехе. Выслушав Игнатия, толпа мужиков отвечает не молчанием, как на историю о двух великих грешниках, не сочувствием, как на историю о Якове. Когда Игнатий Прохоров завершает рассказ словами:

Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться! -

толпа мужиков «вскочила на ноги, / Пронесся вздох, послышалось: / «Так вот он, грех крестьянина! И впрямь страшенный грех!» / И впрямь: нам вечно маяться <...>». Тяжкое впечатление произвели на вахлаков и рассказ, и эти слова Игнатия Прохорова, потому что каждый из слушателей начинает думать о своей вине, к себе, к своему участию в «дурацкой камеди», применяет эти слова. Как по волшебству, меняются выражения лиц крестьян, их поведение:

Опять упали бедные
На дно бездонной пропасти,
Притихли, приубожились <...>

Безусловно, важно ответить на вопрос: согласен ли автор с мнением своего героя? Интересно, что противником Игнатия выступает не только хитрый и жадный Клим Лавин, но и Гриша Добросклонов. Главное, что он внушает вахлакам, - «что не они ответчики / За Глеба окаянного, / Всему виною крепь!» Эта мысль, несомненно, близка и Некрасову, показавшему, как «сильна привычка» к рабству над крестьянином, как ломает рабство человеческую душу. Но автор не случайно эту историю делает финальной среди легенд о крепостном праве: признание себя не только жертвой, но и ответственным за «халуйство», если воспользоваться некрасовским словом, ведет к очищению, к пробуждению, к новой жизни. Мотив чистой совести - признанной ответственности за прошлое и настоящее, покаяния - один из важнейших в поэме. В итоговой для главы песне «Русь» именно «совесть спокойная» наряду с «правдой живучей» осознаются как источник «силы народной», «силы могучей». Важно отметить, что и в творениях русских праведников, которые должен был знать семинарист Гриша Добросклонов, условием «возвращения блаженства» в жизнь человечества считалось «сокрушение в сердцах человеческих жизни, противной Богу, и насаждение жизни новой, святой и Богоугодной». Чистая совесть народа, его золотое сердце, «правда живучая», вызывающая готовность к жертве, - утверждаются как источник силы народа, а значит, его счастливого будущего.

Тема урока. Идейный смысл рассказов о грешниках

Цели урока: показать, как в поэме решается вопрос о путях выхода к свободе и счастью; как придает поэт смутному недовольству, зреющему в народе, остроту и силу социального звучания.

Ход урока

Не покорность тупая

Дружная сила нужна.

I. Проверка домашнего задания

1. Рассказать как решается в поэме основной вопрос: кому живется весело... на Руси?

2. Рассказать, какие типы крестьян показаны в поэме, почему?

3. Как меняется понимание счастья и счастливого у крестьян правдоискателей?

4. Проверка знания стихотворения «Русь» наизусть.

II. Работа по последней части «Пир на весь мир»

Итак, мы можем сказать, что реформа оставила «освобожденного крестьянина» в состоянии нищеты и бесправия. Вместе с тем она способствовала пробуждению народного самосознания. Некрасов убеждает читателя в том, что оно неуклонно растет. Образы «счастливых» и спор о счастье, встречи с помещиками приводят к мысли о необходимости коренных преобразований жизни, чтобы народное счастье стало воз можно.

Задание.

Кратко пересказать главы: «Про холопа примерного - Якова верного», «О двух великих грешниках», «Крестьянский грех» и сделать вывод о том, что объединяет эти главы.

(Эти легенды объединяет тема греха. Барин Поливанов так жесток в обращении со всеми, что довел до смерти даже «по-собачьи». У преданного ему холопа Якова. Разбойник Кудеяр был «зверь-человек», проливший много крови честных христиан Староста Глеб «загубил» восемь тысяч душ крестьян. Каждый из главных героев этих рассказов совершил тяжкий грех).

Н. А. Некрасов энергично возразил против запрещения цензором рассказа «Про холопа примерного - Якова верного» начальнику управления по делам печати В. В. Григорьеву: «...принес некоторые жертвы цензору Лебедеву, исключив солдата и две песни, но выкинуть историю о Якове, чего он требовал под угрозою ареста книги, не могу - поэма лишится смысла».

- Почему Некрасов придавал такое большое значение этому рассказу, ни за что не хотел «выкинуть» его из текста поэмы.

(Все три рассказа связаны единой темой греха. Даже холоп от тяжелой жизни, унижений способен на протест.)

III Анализ рассказов

- Почему Некрасов называет Якова холопом «примерным и верным»?

- Почему возник и как разрешился конфликт между помещиком и крестьянином?

(В рассказе крупным планом показаны два образа - господина Поливанова и его верного холопа Якова. Помещик «жаден», «скуп», «жесток».

В зубы холопа примерного

Якова верного,

Походя дул каблуком.

О Якове «верном», холопе помещика Поливанова, сказано так:

Люди холопского звания -

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказания,

Тем им милей господа.

Яков таким объявился из младости,

Только и было у Якова радости:

Барина холить, беречь, ублажать...

Перед нами добровольный холоп, крестьянин, рабски преданный своему господину, потерявший человеческое достоинство. Но даже и это существо не может вынести обиды, причиненной ему Поливановым, - так жесток произвол помещика. Рисуя барина Поливанова и холопа Якова в его непосредственном столкновении, автор показывает, что существующий между помещиком и крестьянином конфликт невозможно решить «мирным» путем, по совести:

Как ни просил за племянника дядя,

Барин соперника в рекруты сбыл.

Читатель узнает, что крестьяне мстят барину, когда «задурил», «мертвую запил» холоп Яков:

…Неловко без Якова,

кто ни послужит - дурак, негодяй!

Злость - то давно накипела у всякого,

Благо есть случай: груби, вымещай!

Яков придумал страшную месть, жестокую: он кончил жизнь самоубийством на глазах у помещика. Протест Якова заставил помещика осознать свой грех:

Барин вернулся домой, причитая:

«Грешен я, грешен! Казните меня!)

«О двух великих грешниках»

- Почему старец решил рассказать пану свою тайну?

(В легенде идет речь о разбойнике Кудеяре и пане Глуховском. У Кудеяра, совершившего тяжкие грехи, пробудилась совесть, он раскаялся, и Бог к спасению путь ему указал:

Старцу в молитвенном бдении

Некий угодник предстал,

Рек: «Не без Божьего промысла

Выбрал ты дуб вековой,

Тем же ножом, что разбойничал,

Срежь его той же рукой!»

Он рассказал свою тайну в поучении грешнику.)

- О чем свидетельствует ответ пана?

(Моральное воздействие оказывается тщетным. Совесть пана осталась глуха к призывам старца. В свою очередь знатный пан обращается с таким поучением:

Жить надо, старче, по-моему:

Сколько холопов гублю,

Мучу, пытаю и вешаю,

А поглядел бы, как сплю!

Слова эти вызывают бешеный гнев старца, и он убивает пана Глуховского.)

- Что толкнуло раскаявшегося разбойника на этот поступок?

(Гнев в душе грешника рожден сочувствием к тем крестьянам, которые терпели жестокие издевательства пана Глуховского.)

В этой легенде, как и в рассказе о Якове, вновь звучит тема жестокого издевательства над крестьянами. Но решение, выход предлагается иной. Если Яков не хочет «руки марать убийством», то старец убивает пана Глуховского. И именно за убийство, расправу над тираном, притеснителем народа, он и получает прощение грехов:

Только что пан окровавленный

Пал головой на седло.

Рухнуло древо громадное,

Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося

С инока бремя грехов!

- В чем идейный смысл легенды?

(Раскаявшийся грешник нашел свое спасение, встав на путь заступничества за народ. Расправа с тираном утверждается как единственно возможный путь разрешения непримиримого конфликта народа с угнетателями. Легенда утверждает моральное право народа на расправу с его врагами: Кудеяру за убийство жестокого угнетателя народа прощаются все грехи.)

«Крестьянские грехи»

- Кто герои рассказа? Чем отличается этот рассказ от первых рассказов?

(Перед нами вновь те же герои - барин и крестьянин. Но, в отличие от первых двух рассказов, здесь барин совершил добрый поступок:

Из цепей-крепей на свободушку

Восемь тысяч душ отпускается!

А человек из народа - крестьянский староста Глеб - предал своих земляков, загубил восемь тысяч душ крестьян. После смерти адмирала дальний родственник его:

Все повыведал, насудил ему

Горы золота, выдал вольную...

Глеб - он жаден был - соблазняется:

Завещание сжигается!

Вновь звучит тема взаимоотношений угнетенного и угнетателя, но ставит она уже проблему крестьянского греха. Староста Глеб из-за жадности, ради собственной выгоды обрек своих земляков на муки рабство, стал виновником народного горя.)

Грех предательства народных интересов в самой крестьянской среде оказывается самым великим грехом. Не добиться «свободушки», а «вечно маяться» народу, пока будут в его среде предатели и терпеливое к ним отношение:

Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,

И за то тебе вечно маяться!

IV. Итог урока. Выводы

Все три рассказа объединяет одна общая проблема: как сбросить цепи рабства и угнетения?

Некрасов обращается к христианской религии. Так как для крестьян - «Божий суд» - это проявление высшей нравственной справедливости. С точки зрения «Божьего суда» пан является большим грешником, чем Кудеяр, и расправа с ним дает искупление всех грехов. Так утверждается в поэме святость борьбы с угнетателями. Вот почему рассказ на самую острую тему современности ведет «Смиренный богомол» Ионушка. Вот почему мы встречаем в легенде обилие слов из религиозного обихода: Господь, грешник, божий промысел, инок, угодник, упоминание Соловецкого монастыря, отца Питирима. Некрасов приписывает христианской этике совсем другие черты, нежели официальная церковь. Он не зовет прощать врагов, жить в страхе и покорности, а благословляет великий гнев человека, рожденный состраданием и сочувствием к угнетенным.

Итак, уяснив внутреннее единство трех рассказов, мы видим в центре поэмы проблему эпохи - вопрос о путях выхода крестьянской жизни к свободе и счастью.

Домашнее задание

2. Подготовиться к проверочной работе (по усмотрению учителя).

3. Индивидуальное задание: подготовить сообщение «Кто такой Гриша Добросклонов?»

ПИР – НА ВЕСЬ МИР

Посвящается Сергею Петровичу Боткину

Вступление

В конце села под ивою,
Свидетельницей скромною
Всей жизни вахлаков,
Где праздники справляются,
Где сходки собираются,
Где днем секут, а вечером
Цалуются, милуются, -
Всю ночь огни и шум.
На бревна, тут лежавшие,
На сруб избы застроенной
Уселись мужики;
Тут тоже наши странники
Сидели рядом с Власушкой;
Влас водку наливал.
«Пей, вахлачки, погуливай!» -
Клим весело кричал.
Как только пить надумали,
Влас сыну-малолеточку
Вскричал: «Беги за Трифоном!»
С дьячком приходским Трифоном,
Гулякой, кумом старосты,
Пришли его сыны,
Семинаристы: Саввушка
И Гриша, парни добрые,
Крестьянам письма к сродникам
Писали; «Положение»,
Как вышло, толковали им,
Косили, жали, сеяли
И пили водку в праздники
С крестьянством наравне.
Теперь же Савва дьяконом
Смотрел, а у Григория
Лицо худое, бледное
И волос тонкий, вьющийся,
С оттенком красноты.
Тотчас же за селением
Шла Волга, а за Волгою
Был город небольшой
(Сказать точнее, города
В ту пору тени не было,
А были головни:
Пожар все снес третьеводни).
Так люди мимоезжие,
Знакомцы вахлаков,
Тут тоже становилися,
Парома поджидаючи,
Кормили лошадей.
Сюда брели и нищие,
И тараторка-странница,
И тихий богомол.
В день смерти князя старого
Крестьяне не предвидели,
Что не луга поемные,
А тяжбу наживут.
И, выпив по стаканчику,
Первей всего заспорили:
Как им с лугами быть?
Не вся ты, Русь, обмеряна
Землицей; попадаются
Углы благословенные,
Где ладно обошлось.
Какой-нибудь случайностью -
Неведеньем помещика,
Живущего вдали,
Ошибкою посредника,
А чаще изворотами
Крестьян-руководителей -
В надел крестьянам изредка
Попало и леску.
Там горд мужик, попробуй-ка
В окошко стукнуть староста
За податью – осердится!
Один ответ до времени:
«А ты леску продай!»
И вахлаки надумали
Свои луга поемные
Сдать старосте – на подати:
Всё взвешено, рассчитано,
Как раз – оброк и подати,
С залишком. «Так ли, Влас?
А коли подать справлена,
Я никому не здравствую!
Охота есть – работаю,
Не то – валяюсь с бабою,
Не то – иду в кабак!»
– Так! – вся орда вахлацкая
На слово Клима Лавина
Откликнулась. – На подати!
Согласен, дядя Влас?
– У Клима речь короткая
И ясная, как вывеска,
Зовущая в кабак, -
Сказал шутливо староста. -
Начнет Климаха бабою,
А кончит – кабаком! -
«А чем же! Не острогом же
Кончать ту? Дело верное,
Не каркай, пореши!»
Но Власу не до карканья.
Влас был душа добрейшая,
Болел за всю вахлачину -
Не за одну семью.
Служа при строгом барине,
Нес тяготу на совести
Невольного участника
Жестокостей его.
Как молод был, ждал лучшего,
Да вечно так случалося,
Что лучшее кончалося
Ничем или бедой.
И стал бояться нового,
Богатого посулами,
Неверующий Влас.
Не столько в Белокаменной
По мостовой проехано,
Как по душе крестьянина
Прошло обид… до смеху ли?..
Влас вечно был угрюм.
А тут – сплошал старинушка!
Дурачество вахлацкое
Коснулось и его!
Ему невольно думалось:
«Без барщины… без подати…
Без палки… правда ль, Господи?»
И улыбнулся Влас.
Так солнце с неба знойного
В лесную глушь дремучую
Забросит луч – и чудо там:
Роса горит алмазами,
Позолотился мох.
«Пей, вахлачки, погуливай!»
Не в меру было весело:
У каждого в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Еще ведро поставили,
Галденье непрерывное
И песни начались.
Так, схоронив покойника,
Родные и знакомые
О нем лишь говорят,
Покамест не управятся
С хозяйским угощением
И не начнут зевать, -
Так и галденье долгое
За чарочкой, под ивою,
Все, почитай, сложилося
В поминки по подрезанным
Помещичьим «крепям».
К дьячку с семинаристами
Пристали: «Пой „Веселую“!»
Запели молодцы.
(Ту песню – не народную -
Впервые спел сын Трифона,
Григорий, вахлакам,
И с «Положенья» царского,
С народа крепи снявшего,
Она по пьяным праздникам
Как плясовая пелася
Попами и дворовыми, -
Вахлак ее не пел,
А, слушая, притопывал,
Присвистывал; «Веселою»
Не в шутку называл.)

Веселая

«Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет!»
– Где ж коровка наша? -
«Увели, мой свет!
Барин для приплоду
Взял ее домой».
Славно жить народу
На Руси святой!
– Где же наши куры? -
Девчонки орут.
«Не орите, дуры!
Съел их земский суд;
Взял еще подводу
Да сулил постой…»
Славно жить народу
На Руси святой!
Разломило спину,
А квашня не ждет!
Баба Катерину
Вспомнила – ревет:
В дворне больше году
Дочка… нет родной!
Славно жить народу
На Руси святой!
Чуть из ребятишек,
Глядь, и нет детей:
Царь возьмет мальчишек,
Барин – дочерей!
Одному уроду
Вековать с семьей.
Славно жить народу
На Руси святой!
Потом свою вахлацкую,
Родную, хором грянули,
Протяжную, печальную,
Иных покамест нет.
Не диво ли? широкая
Сторонка Русь крещеная,
Народу в ней тьма тём,
А ни в одной-то душеньке
Спокон веков до нашего
Не загорелась песенка
Веселая и ясная,
Как вёдреный денек.
Не дивно ли? не страшно ли?
О время, время новое!
Ты тоже в песне скажешься,
Но как?.. Душа народная!
Воссмейся ж наконец!

Барщинная

Беден, нечесан Калинушка,
Нечем ему щеголять,
Только расписана спинушка,
Да за рубахой не знать.
С лаптя до ворота
Шкура вся вспорота,
Пухнет с мякины живот.
Верченый, крученый,
Сеченый, мученый,
Еле Калина бредет:
В ноги кабатчику стукнется,
Горе потопит в вине.
Только в субботу аукнется
С барской конюшни жене…
«Ай песенка!.. Запомнить бы!..»
Тужили наши странники,
Что память коротка,
А вахлаки бахвалились:
«Мы барщинные! С наше-то
Попробуй потерпи!
Мы барщинные! выросли
Под рылом у помещика;
День – каторга, а ночь?
Что сраму-то! За девками
Гонцы скакали тройками
По нашим деревням.
В лицо позабывали мы
Друг дружку, в землю глядючи,
Мы потеряли речь.
В молчанку напивалися,
В молчанку цаловалися,
В молчанку драка шла».
– Ну, ты насчет молчанки-то
Не очень! нам молчанка та
Досталась солоней! -
Сказал соседней волости
Крестьянин, с сеном ехавший
(Нужда пристигла крайняя,
Скосил – и на базар!).
Решила наша барышня
Гертруда Александровна,
Кто скажет слово крепкое,
Того нещадно драть.
И драли же! покудова
Не перестали лаяться,
А мужику не лаяться -
Едино что молчать.
Намаялись! уж подлинно
Отпраздновали волю мы,
Как праздник: так ругалися,
Что поп Иван обиделся
За звоны колокольные
Гудевшие в тот день.
Такие сказы чудные
Посыпались… И диво ли?
Ходить далеко за́ словом
Не надо – всё прописано
На собственной спине.
«У нас была оказия, -
Сказал детина с черными
Большими бакенбардами, -
Так нет ее чудней».
(На малом шляпа круглая,
С значком, жилетка красная,
С десятком светлых пуговиц,
Посконные штаны
И лапти: малый смахивал
На дерево, с которого
Кору подпасок крохотный
Всю снизу ободрал,
А выше – ни царапины,
В вершине не побрезгует
Ворона свить гнездо.)
– Так что же, брат, рассказывай! -
«Дай прежде покурю!»
Покамест он покуривал,
У Власа наши странники
Спросили: «Что за гусь?»
– Так, подбегало-мученик,
Приписан к нашей волости,
Барона Синегузина
Дворовый человек,
Викентий Александрович.
С запяток в хлебопашество
Прыгну́л! За ним осталася
И кличка «выездной».
Здоров, а ноги слабые,
Дрожат; его-то барыня
В карете цугом ездила
Четверкой по грибы…
Расскажет он! послушайте!
Такая память знатная,
Должно быть (кончил староста),
Сорочьи яйца ел .
Поправив шляпу круглую,
Викентий Александрович
К рассказу приступил.

Про холопа примерного – Якова Верного

Был господин невысокого рода,
Он деревнишку на взятки купил,
Жил в ней безвыездно
тридцать три года,
Вольничал, бражничал, горькую пил,
Жадный, скупой, не дружился
с дворянами,
Только к сестрице езжал на чаек;
Даже с родными, не только
с крестьянами,
Был господин Поливанов жесток;
Дочь повенчав, муженька благоверного
Высек – обоих прогнал нагишом,
В зубы холопа примерного,
Якова верного,
Походя дул каблуком.
Люди холопского звания -
Сущие псы иногда:
Чем тяжелей наказания,
Тем им милей господа.
Яков таким объявился из младости,
Только и было у Якова радости:
Барина холить, беречь, ублажать
Да племяша-малолетка качать.
Так они оба до старости дожили.
Стали у барина ножки хиреть,
Ездил лечиться, да ноги не ожили…
Полно кутить, баловаться и петь!
Очи-то ясные,
Щеки-то красные,
Пухлые руки как сахар белы,
Да на ногах – кандалы!
Смирно помещик лежит под халатом,
Горькую долю клянет,
Яков при барине: другом и братом
Верного Якова барин зовет.
Зиму и лето вдвоем коротали,
В карточки больше играли они,
Скуку рассеять к сестрице езжали
Верст за двенадцать в хорошие дни.
Вынесет сам его Яков, уложит,
Сам на долгушке свезет до сестры,
Сам до старушки добраться поможет,
Так они жили ладком – до поры…
Вырос племянничек Якова, Гриша,
Барину в ноги: «Жениться хочу!»
– Кто же невеста? – «Невеста -
Ариша».
Барин ответствует: – В гроб вколочу! -
Думал он сам, на Аришу-то глядя:
«Только бы ноги Господь воротил!»
Как ни просил за племянника дядя,
Барин соперника в рекруты сбыл.
Крепко обидел холопа примерного,
Якова верного,
Барин, – холоп задурил!
Мертвую запил… Неловко без Якова,
Кто ни послужит – дурак, негодяй!
Злость-то давно накипела у всякого,
Благо есть случай: груби, вымещай!
Барин то просит, то песски ругается.
Так две недели прошли.
Вдруг его верный холоп возвращается…
Первое дело – поклон до земли.
Жаль ему, видишь ты, стало безногого:
Кто-де сумеет его соблюсти?
«Не поминай только дела жестокого;
Буду свой крест до могилы нести!»
Снова помещик лежит под халатом,
Снова у ног его Яков сидит,
Снова помещик зовет его братом.
– Что ты нахмурился, Яша? – «Мутит!»
Много грибов нанизали на нитки,
В карты сыграли, чайку напились,
Ссыпали вишни, малину в напитки
И поразвлечься к сестре собрались.
Курит помещик, лежит беззаботно,
Ясному солнышку, зелени рад.
Яков угрюм, говорит неохотно,
Вожжи у Якова дрожмя дрожат,
Крестится: «Чур меня, сила нечистая!»
Шепчет: «Рассыпься!» (мутил его враг).
Едут… Направо трущоба лесистая,
Имя ей исстари: Чертов овраг;
Яков свернул и поехал оврагом,
Барин опешил: – Куда ж ты, куда? -
Яков ни слова. Проехали шагом
Несколько верст; не дорога – беда!
Ямы, валежник; бегут по оврагу
Вешние воды, деревья шумят…
Стали лошадки – и дальше ни шагу,
Сосны стеной перед ними торчат.
Яков, не глядя на барина бедного,
Начал коней отпрягать,
Верного Яшу, дрожащего, бледного,
Начал помещик тогда умолять.
Выслушал Яков посулы – и грубо,
Зло засмеялся: «Нашел душегуба!
Стану я руки убийством марать,
Нет, не тебе умирать!»
Яков на сосну высокую прянул,
Вожжи в вершине ее укрепил,
Перекрестился, на солнышко глянул,
Голову в петлю – и ноги спустил!..
Экие страсти Господни! висит
Яков над барином, мерно качается.
Мечется барин, рыдает, кричит,
Эхо одно откликается!
Вытянул голову, голос напряг
Барин – напрасные крики!
В саван окутался Чертов овраг,
Ночью там росы велики,
Зги не видать! только совы снуют,
Оземь ширяясь крылами,
Слышно, как лошади листья жуют,
Тихо звеня бубенцами.
Словно чугунка подходит – горят
Чьи-то два круглые, яркие ока,
Птицы какие-то с шумом летят.
Слышно, посели они недалеко.
Ворон над Яковом каркнул один,
Чу! их слетелось до сотни!
Ухнул, грозит костылем господин.
Экие страсти Господни!
Барин в овраге всю ночь пролежал,
Стонами птиц и волков отгоняя,
Утром охотник его увидал.
Барин вернулся домой, причитая:
– Грешен я, грешен! Казните меня! -
Будешь ты, барин, холопа примерного,
Якова верного,
Помнить до судного дня!
«Грехи, грехи, – послышалось
Со всех сторон. – Жаль Якова,
Да жутко и за барина, -
Какую принял казнь!»
– Жалей!.. – Еще прослушали
Два-три рассказа страшные
И горячо заспорили
О том, кто всех грешней?
Один сказал: кабатчики,
Другой сказал: помещики,
А третий – мужики.
То был Игнатий Прохоров,
Извозом занимавшийся,
Степенный и зажиточный
Мужик – не пустослов.
Видал он виды всякие,
Изъездил всю губернию
И вдоль и поперек.
Его послушать надо бы,
Однако вахлаки
Так обозлились, не дали
Игнатью слова вымолвить,
Особенно Клим Яковлев
Куражился: «Дурак же ты!..»
– А ты бы прежде выслушал… -
«Дурак же ты…»
– И все-то вы,
Я вижу, дураки! -
Вдруг вставил слово грубое
Еремин, брат купеческий,
Скупавший у крестьян
Что ни попало, лапти ли,
Теленка ли, бруснику ли,
А главное – мастак
Подстерегать оказии,
Когда сбирались подати
И собственность вахлацкая
Пускалась с молотка.
Затеять спор затеяли,
А в точку не утрафили!
Кто всех грешней? подумайте! -
«Ну, кто же? говори!»
– Известно кто: разбойники! -
А Клим ему в ответ:
«Вы крепостными не были,
Была капель великая,
Да не на вашу плешь!
Набил мошну: мерещатся
Везде ему разбойники;
Разбой – статья особая,
Разбой тут ни при чем!»
– Разбойник за разбойника
Вступился! – прасол вымолвил,
А Лавин – скок к нему!
«Молись!» – и в зубы прасола.
– Прощайся с животишками! -
И прасол в зубы Лавина.
«Ай драка! молодцы!»
Крестьяне расступилися,
Никто не подзадоривал,
Никто не разнимал.
Удары градом сыпались:
– Убью! пиши к родителям! -
«Убью! зови попа!»
Тем кончилось, что прасола
Клим сжал рукой, как обручем,
Другой вцепился в волосы
И гнул со словом «кланяйся»
Купца к своим ногам.
– Ну, баста! – прасол вымолвил.
Клим выпустил обидчика,
Обидчик сел на бревнышко,
Платком широким клетчатым
Отерся и сказал:
– Твоя взяла! и диво ли?
Не жнет, не пашет – шляется
По коновальской должности,
Как сил не нагулять? -
(Крестьяне засмеялися.)
«А ты еще не хочешь ли? -
Сказал задорно Клим.
– Ты думал, нет? Попробуем! -
Купец снял чуйку бережно
И в руки поплевал.
«Раскрыть уста греховные
Пришел черед: прослушайте!
И так вас помирю!» -
Вдруг возгласил Ионушка,
Весь вечер молча слушавший,
Вздыхавший и крестившийся,
Смиренный богомол.
Купец был рад; Клим Яковлев
Помалчивал. Уселися,
Настала тишина.
Бездомного, безродного
Немало попадается
Народу на Руси,
Не жнут, не сеют – кормятся
Из той же общей житницы,
Что кормит мышку малую
И воинство несметное:
Оседлого крестьянина
Горбом ее зовут.
Пускай народу ведомо,
Что целые селения
На попрошайство осенью,
Как на доходный промысел,
Идут: в народной совести
Уставилось решение,
Что больше тут злосчастия,
Чем лжи, – им подают.
Пускай нередки случаи,
Что странница окажется
Воровкой; что у баб
За просфоры афонские,
За «слезки Богородицы»
Паломник пряжу выманит,
А после бабы сведают,
Что дальше Тройцы-Сергия
Он сам-то не бывал.
Был старец, чудным пением
Пленял сердца народные;
С согласья матерей,
В селе Крутые Заводи
Божественному пению
Стал девок обучать;
Всю зиму девки красные
С ним в риге запиралися,
Откуда пенье слышалось,
А чаще смех и визг.
Однако чем же кончилось?
Он петь-то их не выучил,
А перепортил всех.
Есть мастера великие
Подлаживаться к барыням:
Сначала через баб
Доступится до девичьей,
А там и до помещицы.
Бренчит ключами, по двору
Похаживает барином,
Плюет в лицо крестьянину,
Старушку богомольную
Согнул в бараний рог!..
Но видит в тех же странниках
И лицевую сторону
Народ. Кем церкви строятся?
Кто кружки монастырские
Наполнил через край?
Иной добра не делает,
И зла за ним не видится,
Иного не поймешь.
Знаком народу Фомушка:
Вериги двупудовые
По телу опоясаны,
Зимой и летом бос,
Бормочет непонятное,
А жить – живет по-божески:
Доска да камень в головы,
А пища – хлеб один.
Чудён ему и памятен
Старообряд Кропильников,
Старик, вся жизнь которого
То воля, то острог.
Пришел в село Усолово:
Корит мирян безбожием,
Зовет в леса дремучие
Спасаться. Становой
Случился тут, все выслушал:
«К допросу сомустителя!»
Он то же и ему:
– Ты враг Христов, антихристов
Посланник! – Сотский, староста
Мигали старику:
«Эй, покорись!» Не слушает!
Везли его в острог,
А он корил начальника
И, на телеге стоючи,
Усоловцам кричал:
– Горе вам, горе, пропащие головы!
Были оборваны, – будете голы вы,
Били вас палками, розгами, кнутьями,
Будете биты железными прутьями!..
Усоловцы крестилися,
Начальник бил глашатая:
«Попомнишь ты, анафема,
Судью ерусалимского!»
У парня, у подводчика,
С испуга вожжи выпали
И волос дыбом стал!
И, как на грех, воинская
Команда утром грянула:
В Устой, село недальное,
Солдатики пришли.
Допросы! усмирение! -
Тревога! по спопутности
Досталось и усоловцам:
Пророчество строптивого
Чуть в точку не сбылось.
Вовек не позабудется
Народом Евфросиньюшка,
Посадская вдова:
Как Божия посланница,
Старушка появляется
В холерные года;
Хоронит, лечит, возится
С больными. Чуть не молятся
Крестьянки на нее…
Стучись же, гость неведомый!
Кто б ни был ты, уверенно
В калитку деревенскую
Стучись! Не подозрителен
Крестьянин коренной,
В нем мысль не зарождается,
Как у людей достаточных,
При виде незнакомого,
Убогого и робкого:
Не стибрил бы чего?
А бабы – те радехоньки.
Зимой перед лучиною
Сидит семья, работает,
А странничек гласит.
Уж в баньке он попарился,
Ушицы ложкой собственной,
С рукой благословляющей,
Досыта похлебал.
По жилам ходит чарочка,
Рекою льется речь.
В избе все словно замерло:
Старик, чинивший лапотки,
К ногам их уронил;
Челнок давно не чикает,
Заслушалась работница
У ткацкого станка;
Застыл уж на уколотом
Мизинце у Евгеньюшки,
Хозяйской старшей дочери,
Высокий бугорок,
А девка и не слышала,
Как укололась до крови;
Шитье к ногам спустилося,
Сидит – зрачки расширены,
Руками развела…
Ребята, свесив головы
С полатей, не шелохнутся:
Как тюленята сонные
На льдинах за Архангельском,
Лежат на животе.
Лиц не видать, завешены
Спустившимися прядями
Волос – не нужно сказывать,
Что желтые они.
Постой! уж скоро странничек
Доскажет быль афонскую,
Как турка взбунтовавшихся
Монахов в море гнал,
Как шли покорно иноки
И погибали сотнями -
Услышишь шепот ужаса,
Увидишь ряд испуганных,
Слезами полных глаз!
Пришла минута страшная -
И у самой хозяюшки
Веретено пузатое
Скатилося с колен.
Кот Васька насторожился -
И прыг к веретену!
В другую пору то-то бы
Досталось Ваське шустрому,
А тут и не заметили,
Как он проворной лапкою
Веретено потрогивал,
Как прыгал на него
И как оно каталося,
Пока не размоталася
Напряденная нить!
Кто видывал, как слушает
Своих захожих странников
Крестьянская семья,
Поймет, что ни работою
Ни вечною заботою,
Ни игом рабства долгого,
Ни кабаком самим
Еще народу русскому
Пределы не поставлены:
Пред ним широкий путь.
Когда изменят пахарю
Поля старозапашные,
Клочки в лесных окраинах
Он пробует пахать.
Работы тут достаточно.
Зато полоски новые
Дают без удобрения
Обильный урожай.
Такая почва добрая -
Душа народа русского…
О сеятель! приди!..
Иона (он же Ляпушкин)
Сторонушку вахлацкую
Издавна навещал.
Не только не гнушалися
Крестьяне Божьим странником,
А спорили о том,
Кто первый приютит его,
Пока их спорам Ляпушкин
Конца не положил:
«Эй! бабы! выносите-ка
Иконы!» Бабы вынесли;
Пред каждою иконою
Иона падал ниц:
«Не спорьте! дело Божие,
Котора взглянет ласковей,
За тою и пойду!»
И часто за беднейшею
Иконой шел Ионушка
В беднейшую избу.
И к той избе особое
Почтенье: бабы бегают
С узлами, сковородками
В ту избу. Чашей полною,
По милости Ионушки,
Становится она.
Негромко и неторопко
Повел рассказ Ионушка
«О двух великих грешниках»,
Усердно покрестясь.

О двух великих грешниках

Господу Богу помолимся,
Древнюю быль возвестим,
Мне в Соловках ее сказывал
Инок, отец Питирим.
Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр-атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,
Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу,
Вождь Кудеяр из-под Киева
Вывез девицу-красу.
Днем с полюбовницей тешился,
Ночью набеги творил,
Вдруг у разбойника лютого
Совесть Господь пробудил.
Сон отлетел; опротивели
Пьянство, убийство, грабеж,
Тени убитых являются,
Целая рать – не сочтешь!
Долго боролся, противился
Господу зверь-человек,
Голову снес полюбовнице
И есаула засек.
Совесть злодея осилила,
Шайку свою распустил,
Роздал на церкви имущество,
Нож под ракитой зарыл.
И прегрешенья отмаливать
К гробу Господню идет,
Странствует, молится, кается,
Легче ему не стает.
Старцем, в одежде монашеской,
Грешник вернулся домой,
Жил под навесом старейшего
Дуба, в трущобе лесной.
Денно и нощно Всевышнего
Молит: грехи отпусти!
Тело предай истязанию,
Дай только душу спасти!
Сжалился Бог и к спасению
Схимнику путь указал:
Старцу в молитвенном бдении
Некий угодник предстал,
Рек: «Не без Божьего промысла
Выбрал ты дуб вековой,
Тем же ножом, что разбойничал,
Срежь его, той же рукой!
Будет работа великая,
Будет награда эа труд,
Только что рухнется дерево -
Цепи греха упадут».
Смерил отшельник страшилище:
Дуб – три обхвата кругом!
Стал на работу с молитвою,
Режет булатным ножом,
Режет упругое дерево,
Господу славу поет,
Годы идут – подвигается
Медленно дело вперед.
Что с великаном поделает
Хилый, больной человек?
Нужны тут силы железные,
Нужен не старческий век!
В сердце сомнение крадется,
Режет и слышит слова:
«Эй, старина, что ты делаешь?»
Перекрестился сперва,
Глянул – и пана Глуховского
Видит на борзом коне,
Пана богатого, знатного,
Первого в той стороне.
Много жестокого, страшного
Старец о пане слыхал
И в поучение грешнику
Тайну свою рассказал.
Пан усмехнулся: «Спасения
Я уж не чаю давно,
В мире я чту только женщину,
Золото, честь и вино.
Жить надо, старче, по-моему:
Сколько холопов гублю,
Мучу, пытаю и вешаю,
А поглядел бы, как сплю!»
Чудо с отшельником сталося:
Бешеный гнев ощутил,
Бросился к пану Глуховскому,
Нож ему в сердце вонзил!
Только что пан окровавленный
Пал головой на седло,
Рухнуло древо громадное,
Эхо весь лес потрясло.
Рухнуло древо, скатилося
С инока бремя грехов!..
Слава Творцу вездесущему
Днесь и во веки веков.
Иона кончил; крестится;
Народ молчит. Вдруг прасола
Сердитым криком прорвало:
– Эй вы, тетери сонные!
Па-ром, живей, па-ром!
«Парома не докличешься
До солнца! перевозчики
И днем-то трусу празднуют ,
Паром у них худой,
Пожди! Про Кудеяра-то…»
– Паром! пар-ром! пар-ром! -
Ушел, с телегой возится,
Корова к ней привязана -
Он пнул ее ногой;
В ней курочки курлыкают,
Сказал им: – Дуры! цыц! -
Теленок в ней мотается -
Досталось и теленочку
По звездочке на лбу.
Нажег коня саврасого
Кнутом – и к Волге двинулся.
Плыл месяц над дорогою.
Такая тень потешная
Бежала рядом с прасолом
По лунной полосе!
«Отдумал, стало, драться-то?
А спорить – видит – не о чем, -
Заметил Влас. – Ой, Господи!
Велик дворянский грех!»
– Велик, а все не быть ему
Против греха крестьянского, -
Опять Игнатий Прохоров
Не вытерпел – сказал.
Клим плюнул: «Эк, приспичило!
Кто с чем, а нашей галочке
Родные галченяточки
Всего милей… Ну, сказывай,
Что за великий грех?»

Урок 7. Идейный смысл рассказов о грешниках

Цели урока: показать, как в поэме решается вопрос о путях выхода к свободе и счастью; как придает поэт смутному недовольству, зреющему в народе, остроту и силу социального звучания.

Ход урока

Не покорность тупая

Дружная сила нужна.

I . Проверка домашнего задания

1. Рассказать как решается в поэме основной вопрос: кому живется весело... на Руси?

2. Рассказать, какие типы крестьян показаны в поэме, почему?

3. Как меняется понимание счастья и счастливого у крестьян правдоискателей?

4. Проверка знания стихотворения «Русь» наизусть.

II. Работа по последней части «Пир на весь мир»

Задание.

Почему Некрасов придавал такое большое значение этому рассказу, ни за что не хотел «выкинуть» его из текста поэмы.

(Все три рассказа связаны единой темой греха. Даже холоп от тяжелой жизни, унижений способен на протест.)

III. Анализ рассказов

Почему Некрасов называет Якова холопом «примерным и верным»?

Почему возник и как разрешился конфликт между помещиком и крестьянином?

В зубы холопа примерного

Якова верного,

Походя дул каблуком.

О Якове «верном», холопе помещика Поливанова, сказано так:

Люди холопского звания -

Сущие псы иногда:

Чем тяжелей наказания,

Тем им милей господа.

Яков таким объявился из младости,

Только и было у Якова радости:

Барина холить, беречь, ублажать...

Как ни просил за племянника дядя,

Барин соперника в рекруты сбыл.

Читатель узнает, что крестьяне мстят барину, когда «задурил», «мертвую запил» холоп Яков:

…Неловко без Якова,

кто ни послужит - дурак, негодяй!

Злость - то давно накипела у всякого,

Благо есть случай: груби, вымещай!

Барин вернулся домой, причитая:

«Грешен я, грешен! Казните меня!)

«О двух великих грешниках»

Почему старец решил рассказать пану свою тайну?

Старцу в молитвенном бдении

Некий угодник предстал,

Рек: «Не без Божьего промысла

Выбрал ты дуб вековой,

Тем же ножом, что разбойничал,

Срежь его той же рукой!»

Он рассказал свою тайну в поучении грешнику.)

О чем свидетельствует ответ пана?

Жить надо, старче, по-моему:

Сколько холопов гублю,

Мучу, пытаю и вешаю,

А поглядел бы, как сплю!

Слова эти вызывают бешеный гнев старца, и он убивает пана Глуховского.)

Что толкнуло раскаявшегося разбойника на этот поступок?

Только что пан окровавленный

Пал головой на седло.

Рухнуло древо громадное,

Эхо весь лес потрясло.

Рухнуло древо, скатилося

С инока бремя грехов!

В чем идейный смысл легенды?

«Крестьянские грехи»

Кто герои рассказа? Чем отличается этот рассказ от первых рассказов?

Из цепей-крепей на свободушку

Восемь тысяч душ отпускается!

Все повыведал, насудил ему

Горы золота, выдал вольную...

Глеб - он жаден был - соблазняется:

Завещание сжигается!

Ой, мужик! мужик! ты грешнее всех,

И за то тебе вечно маяться!

IV . Итог урока. Выводы

Все три рассказа объединяет одна общая проблема: как сбросить цепи рабства и угнетения?

V. Домашнее задание

2. Подготовиться к проверочной работе.

3. Индивидуальное задание: подготовить сообщение «Кто такой Гриша Добросклонов?»