«Пошехонская старина» () - скачать книгу бесплатно без регистрации.

Собрание сочинений в двадцати томах #17

Москва, Художественная литература, 1975

Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.

«Пошехонская старина» – последнее произведение Салтыкова. Им закончился творческий и жизненный путь писателя. В отличие от других его вещей, оно посвящено не злободневной современности, а прошлому – жизни помещичьей семьи в усадьбе при крепостном праве. По своему материалу «Пошехонская старина» во многом восходит к воспоминаниям Салтыкова о своем детстве, прошедшем в родовом гнезде, в самый разгар крепостного права. Отсюда не только художественное, но также историческое и биографическое значение «хроники», хотя она и не является ни автобиографией, ни мемуарами писателя.

, Классическая проза , Историческая проза , Русская классическая проза

Правообладателям! Представленный фрагмент книги размещен по согласованию с распространителем легального контента ООО "ЛитРес" (не более 20% исходного текста). Если вы считаете, что размещение материала нарушает Ваши или чьи-либо права, то сообщите нам об этом.

Самый Свежачок! Книжные поступления за сегодня

  • Статус: Игрок
    Казначеев Виктор
    Фантастика , Юмористическая фантастика ,

    Во время открытия портала в Инферно, сработал шанс на случайный эффект. И, Гопорий, будущий маг крови, попал в Рай - локацию для состоятельных игроков.

    Но планы игрока от этого не изменились. Ему нужно попасть к Демонам и поквитаться с предателями.


  • Свидание
    Дженсен Луиза
    Детективы и Триллеры , Триллер

    Субботний вечер должен был стать для Элисон Тейлор особенным. Недавно расставшись с мужем, она наконец решила сделать шаг навстречу переменам и пойти на свидание с симпатичным незнакомцем…

    …Но на следующий день жизнь Элисон круто меняется. Она просыпается дома. Одна. С кровью на руках и раной на голове. Без единого воспоминания о вчерашнем вечере. И с уверенностью, что случилось нечто ужасное. Что хуже всего – ее семья, близкие друзья кажутся ей абсолютно чужими. Кто эти люди? И есть ли среди них тот, кто пытается превратить ее жизнь в настоящий кошмар?…

  • Век криминалистики
    Торвальд Юрген
    Наука, Образование , Юриспруденция , Научная литература , Документальная литература , Документальная литература ,

    Эта книга, основанная на подлинных фактах и примерах самых громких и загадочных уголовных дел прошлого, описывает историю возникновения и развития криминалистики. Ее героями стали полицейские и врачи, химики и частные детективы, психиатры и даже писатели – все, кто внес свой вклад в научные методы поиска преступников.

    Почему дактилоскопию, без которой в наши дни невозможно ни одно полицейское расследование, так долго считали лженаукой?

    Кто изобрел систему полицейской фотографии?

    Кто из писателей-классиков сыграл важную роль в борьбе с преступностью?

    Какой путь проделала судебная медицина за 100 лет?

    Это лишь немногие из вопросов, на которые отвечает увлекательный «Век криминалистики» Юргена Торвальда!

  • Пираты Найратского моря. Книга 1
    Пылев Денис
    Фантастика , Ужасы и Мистика , Приключения , Морские приключения , Приключения

    Вы когда-нибудь слышали о пиратских баталиях и сокровищах, в которых были замешаны гномы, эльфы и другие мифические совершенно невообразимые существа?! Остросюжетная, яркая, колоритная с красочными описаниями и подчас веселыми диалогами книга понравится любителям приключений.

  • Лечебная сила воды. Секреты индийских мудрецов
    Моханти Ранжит
    Домоводство (Дом и семья) , Здоровье

    Подлинная мудрость индийских гуру - в каждой строчке новой книги врача и Учителя Ранжита Моханти. В ней он рассказывает о чрезвычайно простом и доступном каждому способе обретения здоровья. Речь идет о целебных свойствах чистой питьевой воды.

    Ранжит Моханти утверждает: если выпивать в день по 12 -14 стаканов воды, то уже через 48 часов вы почувствуете потрясающие изменения! Болезни, даже хронические, отступят. Вас больше не будут беспокоить астма, артриты, головная боль, проблемы мочеполовой системы, гипертония и многие другие болезни.

    Как комнатные цветы, расцветающие после обильного полива, вы обретете новые силы и желание жить!

Набор «Неделька» -- топ новинок -- лидеров за неделю!

  • Пробуждение хранителя
    Минаева Анна
    Любовные романы , Любовно-фантастические романы

    Ночь, ставшая кошмаром для мира, перевернула мою жизнь с ног на голову. Теперь я, не так давно узнавшая о своей силе, должна подчинить себе все четыре стихии. К счастью, не я одна. Да только вряд ли мне это сильно поможет.

    Но даже в часы, когда опускаются руки, найдутся люди, способные поддержать. Никогда бы не подумала, что одним из них станет Кейн Лакруа. Тот, кто раздражает меня одним своим существованием. Чьи мотивы мне непонятны, а от одного только пристального взгляда бросает в дрожь.

  • Драконья традиция
    Геярова Ная

    Представлюсь. Тиана Фат – ведьма. К тому же артефактор высшей категории. Я подписала договор на преподавание артефакторики в государстве за гранью. Мне обещали умопомрачительную карьеру, сногсшибательную оплату и собственное жилье. Вот только никто не предупредил, что мне придется работать с драконами. А в драконьей академии есть негласная, но обязательная традиция. Преподавательница должна выйти замуж. И обязательно за… дракона!

    Что за странный обычай? Кто его придумал? Ах, это проклятие, наложенное древним демоном? Что ж, придется его потревожить и переписать этот пункт драконьих традиций.

    Что значит – не существует заклинаний, чтобы вызвать демона? Я его вызову! Даже если придется переквалифицироваться в демонолога.

    И не смейте звать меня замуж, драконы наглые! Я здесь не за этим.

Михаил Евграфович САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН

ПОШЕХОНСКАЯ СТАРИНА

О «Пошехонской старине»

«Пошехонская старина», появившаяся в 1887 – 1889 годах в журнале «Вестник Европы», – последнее произведение М. Е. Салтыкова-Щедрина. Им закончился творческий и жизненный путь писателя. В отличие от других его вещей оно посвящено не злободневной современности, а прошлому – жизни помещичьей семьи в усадьбе при крепостном праве. По своему материалу «Пошехонская старина» во многом восходит к воспоминаниям автора о своем детстве, прошедшем в родовом дворянском гнезде, в самый разгар крепостного права. Отсюда не только художественное, но и также историческое и биографическое значение этого монументального литературного памятника, хотя он не является ни автобиографией, ни мемуарами писателя.

«Пошехонская старина» – многоплановое произведение. Оно совмещает в себе три слоя: «хронику» или «житие» – повесть о детстве (предполагалось и о юности) на автобиографической основе; историко-бытовую панораму – картины жизни в помещичьей усадьбе, при крепостном праве и публицистику – суд писателя-демократа над крепостническим строем и обличение духа крепостничества в идеологии и политике России 80-х годов прошлого века.

Первые два слоя даны предметно (сюжетно). Последний содержится в авторских «отступлениях», кроме того, он задан в подтексте произведения, заключен в идейной позиции автора.

Русская литература XIX века знает несколько автобиографических повествований о детстве, признаваемых классическими. «Пошехонская старина» – одно из них. Хронологически она занимает место после «Семейной хроники» и «Детских годов Багрова внука» С. Аксакова и «Детства» и «Отрочества» Л. Толстого и предшествует «Детству Темы» Н. Гарина-Михайловского. Не уступая названным произведениям в художественной силе и яркости красок (хотя и крайне суровых тонов), салтыковская «хроника» отличается от них глубиною своего социального критицизма, пронизывающего все повествование. С этой особенностью «хроники» связано и принципиально иное, чем у названных писателей, отношение Салтыкова к автобиографическому материалу. Он используется не только и не столько для субъективного раскрытия собственной личности, душевного мира и биографии повествователя, сколько для объективного обозрения изображаемой социальной действительности и суда над нею.

Повествование ведется в форме рассказа («записок») пошехонского дворянина Никанора Затрапезного о своем «житии», – собственно лишь о детстве. В специальном примечании, начинающем произведение, Салтыков просит читателя не смешивать его личность с личностью Никанора Затрапезного и заявляет: «Автобиографического элемента в моем настоящем труде очень мало; он представляет собой просто-напросто свод жизненных наблюдений, где чужое перемешано с своим, а в то же время дано место и вымыслу».

Салтыков, таким образом, не отрицает присутствия «автобиографических элементов» в своей «хронике», но ограничивает их роль и значение, настаивая на том, что он писал не автобиографию или мемуары, а художественное произведение, хотя и на материале личных воспоминаний.

Действительно, Салтыков отнюдь не ставил перед собой задачи полного восстановления («restitutio in integrun») – всех образов и картин своего детства, хотя они и предстояли перед его памятью «как живые, во всех мельчайших подробностях». Биографический комментарий к произведению, осуществленный при помощи материалов семейного архива Салтыковых и других объективных источников, устанавливает, что в «Пошехонской старине» писатель воспроизвел немало подлинных фактов, имен, эпизодов и ситуаций из собственного своего и своей семьи прошлого, и все же даже наиболее «документированные» страницы произведения не могут безоговорочно рассматриваться в качестве автобиографических или мемуарных. Для правильного понимания «автобиографического» в «Пошехонской старине» нужно иметь в виду два обстоятельства.

Во-первых, биографические материалы Салтыкова введены в произведение в определенной идейно-художественной системе, которой и подчинены. Система эта – типизация. Писатель отбирал из своих воспоминаний то, что считал характерным для тех образов и картин, которые рисовал. «Теперь познакомлю читателя с <…> той обстановкой, которая делала из нашего дома нечто типичное», – указывал Салтыков, начиная свое повествование.

Во-вторых, и это главное, нельзя забывать, что в «Пошехонской старине» содержатся одновременно «и корни и плоды жизни сатирика» (Н. К. Михайловский) – удивительная сила воспоминаний детства и глубина итогов жизненного пути, последняя мудрость писателя. «Автобиографическая» тема в «Пошехонской старине» полифонична. Она двухголосна. Один «голос – воспоминания мальчика Никанора Затрапезного о своем детстве. Другой «голос» – суждения о рассказанном. Все они определяются и формулируются с точки зрения общественных идеалов, существование которых в изображаемых среде и времени исключается. Оба «голоса» принадлежат Салтыкову. Но они не синхронны. Два примера проиллюстрируют сказанное.

В главе «Заболотье» автор пишет: «Всякий уголок в саду был мне знаком, что-нибудь напоминал; не только всякого дворового я знал в лицо, но и всякого мужика». Это воспоминание – одно из конкретных впечатлений детства (в черновой рукописи названы подлинные имена «дворовых» и «мужиков»). Но дальше следует широкое обобщение приведенного воспоминания, биографически важный вывод из него: «Крепостное право, тяжелое и грубое в своих формах, сближало меня с подневольной массой. Это может показаться странным, но я и теперь еще сознаю, что крепостное право играло громадную роль в моей жизни, и что только пережив все его фазисы – я мог придти к полному, сознательному и страстному отрицанию его». Это – суждение, оценка детского опыта с позиций опыта всей прожитой жизни.

Другой пример – одно из интереснейших автобиографических признаний Салтыкова, сопоставимых лишь с аналогичными признаниями других великих социальных моралистов Руссо и Толстого. Речь идет о главе V – «Первые шаги на пути к просвещению». В ней содержится удивительное свидетельство Салтыкова, совпадающего здесь с Никанором Затрапезным, об обстоятельствах своего гражданского рождения, «моменте» возникновения в его душевном мире – почти ребенка – сознания и чувства социальной несправедливости мира, в котором он рос. Салтыков считал таким «моментом» те весенние дни 1834 года – ему шел тогда девятый год, – когда, роясь в учебниках, он случайно отыскал «Чтения из четырех евангелистов» и самостоятельно прочел книгу.

«Для меня эти дни принесли полный жизненный переворот, – свидетельствует Салтыков от имени Никанора Затрапезного. – Главное, что я почерпнул из чтения Евангелия, заключалось в том, что оно посеяло в моем сердце зачатки общечеловеческой совести и вызвало из недр моего существа нечто устойчивое, свое, благодаря которому господствующий жизненный уклад уже не так легко порабощал меня… Я даже могу с уверенностью утверждать, что момент этот имел несомненное влияние на весь позднейший склад моего миросозерцания».

В своих воспоминаниях известный публицист Г. З. Елисеев, близко стоявший к Салтыкову, рассказывает, что, прочтя в «Вестнике Европы» цитированное признание, он заинтересовался, «насколько это сообщенное Салтыковым сведение о таком раннем возникновении в нем самосознания может считаться несомненно подлинным материалом для его биографии». При первом же посещении Салтыкова Елисеев обратился к нему за соответствующими разъяснениями. «Салтыков отвечал мне, – пишет Елисеев, – что все было именно так, как он описал в своей статье».

Действительно, нет оснований сомневаться в субъективной достоверности признания Салтыкова. Но в этом признании отчетливо различимы два разновременных пласта, каждый из которых является бесспорной автобиографической реальностью. Хронологически знакомство с евангельскими словами об «алчущих», «жаждущих» и «обремененных» принадлежат восьмилетнему мальчику с богатыми задатками духовного развития. Ему же принадлежат и воспоминания о том, как он отнес эти слова из социальных догматов раннего христианства к окружавшей его конкретной действительности – к крепостной «девичьей» и «застольной», «где задыхались десятки поруганных и замученных существ». Но оценка этих дней как события, принесшего автору воспоминаний «полный жизненный переворот», имевшего «несомненное влияние» на весь позднейший склад его мировоззрения, принадлежит уже не мальчику, а писателю Салтыкову, подводящему итоги своей жизни и деятельности.

Рассказ о чтении Евангелия не раз служил в идеалистической критике источником для утверждений, будто бы Салтыков испытал в детстве религиозную страсть. Но сам автор «Пошехонской старины» отрицал это. Обладавший необыкновенно развитою памятью на все связанное с социальными сторонами действительности, он вспомнил о возникновении в сознании и чувствах не религиозных настроений, а зачатков тревоги по поводу общественного нестроения жизни, ее расколотости и несправедливости. Никаких религиозно-мистических мотивов в рассказе Салтыкова нет. По отношению к религии как и по отношению к другим формам духовной культуры Салтыков находился в детские годы в атмосфере сурового, ничем не прикрытого практицизма, чуждавшегося всего неясного, религиозно-мечтательного, иррационального.

Сидит на краешке стула, смотрит строго-строго, едва причмокивая губами в попытках что-то сказать, но не говорит. Всё плохо: разруха в головах, закон на бумаге, а жизнь идет так, как у всех.

Всё плохо, грязно, пошло, но не у вас, а у нас. Вот так я воспринимаю Щедрина. "Пошехонская старина" - удивительное произведение, не похожее ни на что другое среди щедринского наследия: здесь тебе ни сатиры, ни иносказания, ни аллегории, зато автобиографичных сведений хоть отбавляй. Здесь нет наслаждения грязью, как это было в "Господах Головлевых". "Житие Никанора Затрапезного, пошехонского дворянина" - такой жанровый подзаголовок готовит читателя к своеобразному отстранению автора/рассказчика от происходящего. Мы ждем святости, описания тяжелой жизни и преодоления всех бытийных невзгод на пути к вечному, а получаем что-то другое. Здесь нет места разуму, здесь нет места чувствам. Все произведение пропитано недопониманием прошлого. Композиционно "Пошехонская старина" делится на несколько частей: описание детства, лишенного любви, игр, забав и собственно того, что мы привыкли называть детством; галерея господ (большей частью родственников, некоторые из которых сумасброды, ярые и жестокие крепостники); галерея крепостных (и кстати сказать, здесь нет сожаления, активного сочувствия: народ страдает, это все мерзко, но привычно и не вызывает никакой боли у тех, кто рядом. Иными словами, здесь нет идеализации крепостных); галерея помещиков-соседей. Интересно, что, рассказывая о своем детстве или о том, что было прожито, Никанор не затрагивает область чувств, описание действительно происходит отстраненно. Рассказчик с горечью повествует о разделении детей на любимчиков и постылых, но не говорит о том, что он и его постылый братья, сестры чувствовали. Всё это заключено лишь в поступки и ранний нравственный упадок. Так, Степка-балбес, будучи тем самым нелюбимым сыном, не выказывает душевной боли, а лишь начинает вести себя соответствующе нелюбимому ребенку: он хамит, подслушивает взрослые разговоры, ведет себя не слишком послушно. Вообще, все разделение среди детей проявляется только в области питания: одним дают больше и вкуснее, другим - остатки. А где чувства? Показывая жизнь матери, которая вышла замуж в 15 лет и первые три года не была принята в семью (над ней посмеивались сестры мужа, издевались над ее купеческим происхождением), рассказчик не задается вопросом, как все это смогла вытерпеть девчонка, увезенная в чужую семью, одинокая, вышедшая замуж за сорокалетнего мужчину. В сердце рассказчика нет места сочувствию, состраданию, поскольку всё занимает боль прошлого, грязного. Он не пытается оправдать мать: ведь ее никто не научил быть женой, мамой, подругой, воспитательницей, а сама она, попав в жестокую среду, должна была лишь думать, как не пропасть, не сгинуть, не сломиться. В итоге она стала жесткой помещицей, эдакой лайт-версией Плюшкина. Рассказчик путешествует в свое детство, вспоминая ушедших уже крепостных, их нравы и обычаи. Он усердно изображает замкнутый помещичий мир, далекий от того идеального, какой мы привыкли видеть в романах 19 века: помещики все сплошь глупы, крестьяне жестоки по отношению друг к другу, нет духовности, воспетой идеализирующими мир писателями. Крепостной любит свою жену, которая была раньше мещанкой, но пожертвовала своей свободой и закрепостилась ради мужа. Мать Никанора пытается одолеть непокорную, вступает в неравную нравственную борьбу, а все остальные стоят в стороне, обособленно, не вмешиваясь в происходящее и даже не оценивая его. Все заканчивается плачевно, но авторская позиция здесь непонятна: крепостной говорил, что наложит на себя руки, он-то сможет, в отличие от грозящей сделать это жены. "Но и до этого дело не дошло, а разрешилось гораздо проще". Вот как? Чья-то жизнь более ценная? При этом автор может оправдать тех, кто изначально ему симпатичен или похож на него самого. Я пытаюсь намекнуть на Бурмакина, чье мировоззрение несостоятельно, идеализировано, - словом, не подготовлено к жизни. Ах и ох, святая простота, нравственность, женственность (прям Блогом и Соловьевым запахло, но до них еще далеко). Как только оказывается, что надо помочь сформироваться этому, что надо проявить силу, что надо быть мужчиной и идти до конца, автор вместе со своим героем поднимает лапки вверх и признает, что ошибся, а исправлять ситуацию он не может. Он-де не такой. Сидит мой Михаил Евграфович на стульчике, представляется Николаем Щедриным, пишет роман, остраняясь от чувств, эмоций и даже местами от здравого смысла. Показывает он грязь, боль, беспросветность, но нет места состраданию в его сердце, нет места поискам выхода в его разуме. Всё бренность и тлен.