Дягилев театральный деятель. Сергей Павлович Дягилев: биография, фото, личная жизнь, интересные факты

Р усские сезоны Сергея Дягилева и особенно его балетная антреприза не только прославили русское искусство за рубежом, но и оказали большое влияние на мировую культуру. «Культура.РФ» вспоминает жизненный и творческий путь выдающегося антрепренера.

Культ чистого искусства

Валентин Серов. Портрет Сергея Дягилева (фрагмент). 1904. Государственный Русский музей

Отзывы художественной критики оказались более чем благоприятными, а для большинства парижан русская живопись стала настоящим открытием. Автор биографии импресарио, писательница Наталия Чернышова-Мельник, в книге «Дягилев» цитирует рецензии парижской прессы: «Но могли ли мы подозревать о существовании величавого поэта - несчастного Врубеля?.. Вот Коровин, Петровичев, Рерих, Юон - пейзажисты, ищущие острых ощущений и выражающие их с редкой гармоничностью Серов и Кустодиев - глубокие и значительные портретисты; вот Анисфельд и Рылов - пейзажисты очень ценные…»

Игорь Стравинский, Сергей Дягилев, Леон Бакст и Коко Шанель. Швейцария. 1915. Фотография: persons-info.com

«Русские сезоны» в Севилье. 1916. Фотография: diletant.media

За кулисами «Русских Балетов». 1916. Фотография: diletant.media

Первый европейский успех Дягилева только раззадорил, и он взялся за музыку. В 1907 году он организовал серию из пяти «Исторических русских концертов», которые прошли на сцене парижской Гранд-опера. Дягилев тщательно подошел к отбору репертуара: со сцены звучали произведения Михаила Глинки, Николая Римского-Корсакова, Модеста Мусоргского , Александра Бородина , Александра Скрябина . Как и в случае с выставкой 1906 года, Дягилев ответственно подошел и к сопроводительным материалам: печатные программки концертов рассказывали короткие биографии русских композиторов. Концерты были так же успешны, как и первая русская выставка, и именно выступление с партией князя Игоря в «Исторических русских концертах» прославило Федора Шаляпина . Из композиторов парижская публика особенно тепло приняла Мусоргского, на которого с этого времени во Франции пошла большая мода.

Убедившись, что русская музыка вызывает у европейцев живейший интерес, для третьего Русского сезона 1908 года Дягилев выбрал оперу «Борис Годунов» Мусоргского. Готовясь к постановке, импресарио лично изучил авторский клавир, заметив, что в постановке оперы под редакцией Римского-Корсакова были удалены две сцены, важные, как он посчитал, для общей драматургии. В Париже Дягилев представил оперу в новой редакции, которую с тех пор используют многие современные постановщики. Дягилев вообще не стеснялся адаптировать исходный материал, подстраиваясь под публику, зрительские привычки которой отлично знал. Поэтому, например, в его «Годунове» финальной стала сцена смерти Бориса - для усиления драматического эффекта. То же касалось и хронометража спектаклей: Дягилев считал, что они не должны длиться дольше трех с половиной часов, а смену декораций и порядок мизансцен он рассчитывал вплоть до секунд. Успех парижской версии «Бориса Годунова» только подтвердил авторитет Дягилева и как режиссера.

Русский балет Дягилева

Пабло Пикассо работает над оформлением балета Сергея Дягилева «Парад». 1917. Фотография: commons.wikimedia.org

Мастерская Ковент-Гарден. Сергей Дягилев, Владимир Полунин и Пабло Пикассо, автор эскизов балета «Треуголка». Лондон. 1919. Фотография: stil-gizni.com

У самолета Людмила Шоллар, Алисия Никитина, Серж Лифарь, Вальтер Нувель, Сергей Григорьев, Любовь Чернышева, Ольга Хохлова, Александрина Трусевич, Пауло и Пабло Пикассо. 1920-е. Фотография: commons.wikimedia.org

Идея привезти за границу балет появилась у импресарио в 1907 году. Тогда в Мариинском театре он увидел постановку Михаила Фокина «Павильон Армиды», балет на музыку Николая Черепнина с декорациями Александра Бенуа. В то время в среде молодых танцовщиков и хореографов наметилась определенная оппозиция по отношению к классическим традициям, которые, как говорил Дягилев, «ревниво оберегал» Мариус Петипа . «Тогда я задумался о новых коротеньких балетах , - писал Дягилев позже в своих воспоминаниях, - Которые были бы самодовлеющими явлениями искусства и в которых три фактора балета - музыка, рисунок и хореография - были бы слиты значительно теснее, чем это наблюдалось до сих пор» . С этими мыслями он и приступил к подготовке четвертого Русского сезона, гастроли которого были запланированы на 1909 год.

В конце 1908 года импресарио подписал контракты с ведущими артистами балета из Петербурга и Москвы: Анной Павловой , Тамарой Карсавиной , Михаилом Фокиным, Вацлавом Нижинским, Идой Рубинштейн , Верой Каралли и другими. Кроме балета, в программе четвертого Русского сезона появились оперные спектакли: Дягилев пригласил выступить Федора Шаляпина, Лидию Липковскую, Елизавету Петренко и Дмитрия Смирнова. При финансовой поддержке своей подруги, известной светской дамы Миси Серт, Дягилев арендовал старый парижский театр «Шатле». Интерьер театра специально для премьеры русских спектаклей переделали, чтобы увеличить площадь сцены.

В Париж труппа Дягилева прибыла в конце апреля 1909 года. В репертуаре нового Сезона были заявлены балеты «Павильон Армиды», «Клеопатра» и «Сильфиды», а также «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» Александра Бородина. Репетиции проходили в напряженной обстановке: под стук молотков и визг пил во время реконструкции «Шатле». Михаил Фокин, главный хореограф постановок, не раз устраивал по этому поводу скандалы. Премьера четвертого Русского сезона состоялась 19 мая 1909 года. Большинство зрителей и критиков не оценили новаторскую хореографию балетов, но все были в восторге от декораций и костюмов Льва Бакста, Александра Бенуа и Николая Рериха, а также - от танцовщиков, особенно от Анны Павловой и Тамары Карсавиной.

После этого Дягилев целиком сосредоточился на балетной антрепризе и существенно обновил репертуар, включив в программу Cезонов «Шехеразаду» на музыку Николая Римского-Корсакова и балет по мотивам русских народных сказок «Жар-птица». Музыку к последнему антрепренер попросил написать Анатолия Лядова, но тот не справился - и заказ перешел к молодому композитору Игорю Стравинскому . С этого момента началось его многолетнее плодотворное сотрудничество с Дягилевым.

Русский балет в Кельне во время европейских гастролей Сергея Дягилева. 1924. Фотография: diletant.media

Жан Кокто и Сергей Дягилев в Париже на премьере «Голубого экспресса». 1924. Фотография: diletant.media

Прошлый успех балетов позволил импресарио представить спектакли нового сезона уже в Гранд-опера; премьера пятых Русских сезонов состоялась в мае 1910 года. Лев Бакст, традиционно участвовавший в создании костюмов и декораций, вспоминал: «Сумасшедший успех «Шехеразады» (весь Париж переоделся по-восточному!)» .

Премьера «Жар-птицы» прошла 25 июня. В переполненном зале Гранд-опера собралась художественная элита Парижа, в том числе Марсель Пруст (Русские сезоны не раз упоминаются на страницах его семитомной эпопеи «В поисках утраченного времени»). Неординарность видения Дягилева проявилась в знаменитом эпизоде с живыми лошадями, которые должны были появиться на сцене во время спектакля. Игорь Стравинский вспоминал про этот случай: «…Бедные животные вышли, как предполагалось, по очереди, но начали ржать и приплясывать, а одна из них выказала себя скорее критиком, нежели актером, оставив дурно пахнущую визитную карточку… Но эпизод этот был потом забыт в пылу общих оваций по адресу нового балета» . Михаил Фокин объединил в постановке пантомиму, гротеск и классический танец. Все это гармонично сочеталось с декорациями Александра Головина и музыкой Стравинского. «Жар-птица», как отмечал парижский критик Анри Геон, была «чудом восхитительнейшего равновесия между движениями, звуками и формами…»

В 1911 году Сергей Дягилев закрепил постоянное место проведения своего Ballets Russes («Русского балета») - в Монте-Карло. В апреле того года в «Театре Монте-Карло» новые Русские сезоны открылись премьерой балета «Призрак Розы» в постановке Михаила Фокина. В ней публику поразили прыжки Вацлава Нижинского. Позднее в Париже Дягилев представил «Петрушку» на музыку Стравинского, который стал главным хитом этого сезона.

Следующие Русские сезоны, в 1912–1917 годах, в том числе из-за войны в Европе, были не очень удачными для Дягилева. В числе самых обидных провалов была и премьера новаторского балета на музыку Игоря Стравинского «Весна священная», который публика не приняла. Зрители не оценили «варварские танцы» под непривычную языческую бурную музыку. В это же время Дягилев расстался с Нижинским и Фокиным и пригласил в труппу молодого танцовщика и хореографа Леонида Мясина.

Пабло Пикассо . Позднее художники Хуан Миро и Макс Эрнст сделали декорации для балета «Ромео и Джульетта».

1918–1919 годы были отмечены успешными гастролями в Лондоне - труппа провела там целый год. В начале 1920-х годов у Дягилева появились новые танцовщики, приглашенные Брониславой Нижинской Серж Лифарь и Джордж Баланчин. Впоследствии, после смерти Дягилева, они оба стали основоположниками национальных балетных школ: Баланчин - американской, а Лифарь - французской.

Начиная с 1927 года работа в балете все меньше удовлетворяла Дягилева, к тому же он увлекся книгами и стал заядлым коллекционером. Последним громким успехом дягилевской труппы стала постановка Леонида Мясина 1928 года «Аполлон Мусагет» с музыкой Игоря Стравинского и костюмами Коко Шанель.

«Русский балет» успешно проработал вплоть до кончины Дягилева в 1929 году. В своих воспоминаниях Игорь Стравинский, говоря о новых тенденциях в балете ХХ века, отметил: «…возникли ли бы эти тенденции без Дягилева? Не думаю» .

Сергей Дягилев

Окно в Россию

Он вписал свое имя в историю искусства золотыми буквами, не будучи сам артистом, и доказал, что организаторы тоже могут быть гениальными. Он считал себя потомком Петра Первого, который в свое время прорубил из России окно в Европу – и сделал ответный ход, не менее значимый: приехав в Европу, прорубил окно в Россию, произведя настоящий культурный фурор во всем мире русскими живописью, музыкой, но более всего – балетом. А еще он был открытым гомосексуалистом во времена, когда это было еще не принято, и в своих любовных связях считал себя Пигмалионом, а его Галатеи становились самыми прославленными танцовщиками и хореографами.

Все, кто был лично знаком с Дягилевым, вспоминали, какая большая у него была голова – настолько гигантская, что ему приходилось делать шляпы по особому заказу. При рождении Сережи это обстоятельство оказалось роковым для его матери, Евгении Николаевны, урожденной Евреиновой. Роды проходили долго и мучительно; 19 марта 1872 года в Селищенских казармах Новгородской губернии младенец наконец появился на свет, а Евгения Николаевна через несколько дней скончалась, оставив двадцатипятилетнего отца Сережи, кавалергардского офицера Павла Павловича Дягилева безутешным вдовцом.

Впрочем, несмотря на эти трагические обстоятельства, Сережа отнюдь не был лишен в детстве женского тепла. С самого рождения оказался он в любящих руках няни Дуни, которая вынянчила в свое время еще его мать. Няня до самой смерти будет играть большую роль в его жизни: заботиться о нем не только в детстве, но и тогда, когда он стал уже совсем взрослым и издавал «Мир искусства». Ее хорошо знали все сотрудники редакции. Художник Лев Бакст даже поместил ее на задний план своего знаменитого портрета Дягилева, написанного в 1906 году.

И благодаря еще одной женщине детство Сережи было счастливым и безмятежным: его отец через два года после смерти жены утешился и женился снова – на Елене Валериановне Панаевой. Тетя Леля, как называл ее Дягилев, мягкая, добрая и любящая, полностью заменила ему мать. Сам он позже говорил о ней: «Лучшей женщины не встречал на земле».

Павел Павлович вскоре после рождения Сережи был переведен в Петербург, где и женился на Елене Валериановне. Вскоре у них родились еще два сына, Юрий и Валентин. Семья жила хорошо и дружно, в доме постоянно звучала музыка, велись разговоры об искусстве и литературе. Павел Павлович, правда, был любителем поиграть в карты – и в итоге наделал огромные долги. Его отец пообещал с ними расплатиться, но с условием, что семья Дягилевых переедет к нему на Урал. Таким образом получилось, что Сергей с десяти до восемнадцати лет провел в Перми, в большом красивом особняке, который называли пермскими Афинами – там постоянно собирались самые образованные люди города, устраивали музыкальные и литературные вечера, благотворительные концерты и спектакли. Один из соучеников Сережи по Пермской гимназии впоследствии поделился своими воспоминаниями о нем: «Это был не по годам крупный, рослый мальчик, с выдающейся по размерам головой и выразительным лицом. Не по летам и несоответственно с классом он был образован и развит. Он знал о вещах, о которых мы, его сверстники и одноклассники, никакого понятия не имели: о русской и иностранной литературе, о театре, о музыке. <…> у него была изысканная, изящная внешность, что-то барственное во всей фигуре».

При всей образованности и изящности манер юного Дягилева, он совсем не принадлежал к типу тихих и скромных мальчиков-мечтателей: был активным, жизнерадостным, шумным, споры зачастую решал не разговорами, а драками.

Не сильно изменились его манеры и после того, как он, окончив Пермскую гимназию, перебрался в Петербург и поступил на юридический факультет университета. Интересно относящееся к тому времени воспоминание Александра Бенуа – в будущем соратника Дягилева по «Миру искусства» и Русскому балету, – которое характеризует не только юношу Дягилева, но и вообще его манеру общения с людьми, оставшуюся у него на всю жизнь. Бенуа вспоминал, как в лето их знакомства, когда Дягилев только-только приехал в Петербург, вел с ним на природе, растянувшись на траве, серьезную беседу об искусстве – и тут Сергей без предупреждения набросился на него и принялся мутузить, громко хохоча при этом. «В своих отношениях с Сережей я часто возвращался к этому случаю. <…> За эти годы Сережа, «выжимая» из меня (и из прочих других) все, что мы могли ему дать, с какой-то странной легкостью переходил от состояния мира в состояние борьбы с нами, нередко “клал нас на обе лопатки” и принимался ни за что ни про что “тузить” – впрочем, прибегая уже к способам не физического, а морального (и “делового”) воздействия».

В студенческие годы Дягилев мало интересовался учебой, все внимание уделяя музыке, живописи, театру, литературе. Он был активным участником кружка, который впоследствии станет ядром журнала «Мир искусства», – в него входили, помимо вышеупомянутого Бенуа, художники Константин Сомов и Лев Бакст, начинающий музыкант Вальтер Нувель, а также двоюродный брат Дягилева Дмитрий Философов, ставший на долгие годы не только ближайшим другом Сергея, но и его любовником. Начались их отношения с романтического путешествия по Европе, когда обоим было по восемнадцать лет. Особенно сильное впечатление на Дягилева во время этого путешествия произвела Венеция – и осталась его самым любимым городом на всю жизнь. «Я так люблю Венецию, что хотел бы, подобно Вагнеру, умереть там», – писал он в 1902 году мачехе. Спустя двадцать семь лет его пожелание исполнилось.

Первые годы в Петербурге Дягилев лелеял серьезные музыкальные амбиции: он умел петь, прекрасно играл на ро яле, пытался сочинять. Однако все эти попытки провалились, не встретив одобрения ни у профессионалов, ни у друзей, и Дягилев уже в достаточно юном возрасте понял, что его призвание – быть ценителем искусства, критиком, организатором. Благо для этого у него имелись уникальные данные: тончайшее художественное чутье и широта взглядов на искусство, мощная практическая жилка и кипучая энергия. Сразу после окончания университета он начал собирать картины, вынашивал проекты создания музея, проведения выставок, открытия художественного журнала. Осуществить последние два пункта ему удалось, причем с блеском. Развив бурную организационную деятельность, он одну за другой проводит выставки («Скандинавская», «Выставка немецких и английских акварелистов», «Выставка русских и финляндских художников»), находит меценатов для журнала и, наконец, совместно с Философовым и другими друзьями студенческих времен начинает выпускать «Мир искусства» в 1898 году.

Влияние «Мира искусства» на культурную жизнь России на рубеже XIX–XX веков было огромным. Многие исследователи считают, что этот журнал вообще в корне изменил в стране отношение к культуре – встряхнул от спячки, открыл глаза на современное искусство. Журнал выходил пять лет, и Дягилев все это время был его главным редактором, определял генеральную политику редакции, писал концептуальные статьи. Вокруг «Мира искусства» объединились лучшие художники модерна, критики, музыканты, поэты, под его эгидой проводились ежегодные художественные выставки, вызывавшие в обществе большой резонанс.

Параллельно с редакторской деятельностью Дягилев в течение двух лет состоял на государственной службе – чиновником особых поручений при директоре Императорских театров. Одним из основных его поручений на этой службе было издание «Ежегодника Императорских театров» – и в результате первый номер обновленного «Ежегодника» произвел настоящий фурор. Однако Дягилев обладал слишком яркой индивидуальностью, чтобы быть просто устраивающим всех чиновником. Очень скоро его отстранили от постановки балета Делиба «Сильвия», в ответ он отказался от заведования «Ежегодником». Последовало скандальное увольнение по третьему пункту – без права занимать впоследствии государственные должности. Он их больше и не занимал, хотя лично император впоследствии в обход закона приглашал его на службу.

В 1904 году по ряду причин закрывается «Мир искусства» – дело было и в материальных сложностях (меценаты окончательно отказались финансировать проект), и в моральной усталости членов редакции, в том числе самого Дягилева. Не последнюю роль сыграло и отдаление от журнала Философова, который увлекся, благодаря влиянию Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, религиозно-мистическими вопросами, – впоследствии они стали издавать более подходящий им по направлению «Новый путь». Гиппиус вообще много сделала для того, чтобы оторвать Философова от Дягилева – ощущая себя андрогинным существом, она решила, что нашла в лице Дмитрия идеального андрогинного же любовника, и приложила все усилия, чтобы завоевать его. Осуществить ей это удалось лишь отчасти – Философов действительно отдалился от Дягилева и заключил с ней и Мережковским тройственный союз, но мог предложить Гиппиус лишь духовные отношения. Окончательным разрывом отношений Философова и Дягилева стал скандал с рукоприкладством в ресторане в 1905 году, который Дягилев закатил, когда узнал, что Философов пытается у него отбить молодого любовника.

«Мир искусства» к тому времени уже не выпускался, и Дягилев со свойственной ему энергией взялся за другие проекты. После прошедшей с триумфом выставки русского художественного портрета в Таврическом дворце он решил, что пора вывозить русское искусство за границу. «Я хочу выхолить русскую живопись, вычистить ее и, главное, поднести ее Западу, возвеличив ее на Западе…» Эта цель Дягилева блестяще осуществилась в 1906 году, когда в Париже, на Осеннем са лоне, прошла выставка русской живописи и скульптуры – начиная со старинных икон и заканчивая творчеством «мирискусников». В том же году Дягилев завел во Франции массу полезных связей и нашел спонсоров, помощь которых позволила ему проводить дальнейшие русские сезоны, – удавалось ему это прежде всего благодаря безграничному обаянию, которое он всегда умел «включать» в нужный момент. Дебюсси однажды заметил, что своим очарованием он мог оживить камень – что уж говорить о богатых покровителях искусства.

Безусловный успех выставки вдохновил Дягилева на продолжение миссионерской деятельности – и уже в следующем году он знакомит Париж с русской музыкой, тщательно подобрав репертуар «исторических концертов» так, чтобы, с одной стороны, представить максимальное художественное разнообразие, а с другой – внутреннюю цельность российской музыкальной традиции. И исторические концерты, и поставленная на следующий год опера «Борис Годунов» с Шаляпиным прошли в Париже на ура – и настала очередь балета.

Началу балетного – самого значимого – периода в жизни Дягилева предшествовало знакомство с Вацлавом Нижинским, состоявшееся в 1908 году. На этом знакомстве стоит остановиться подробнее, настолько важно оно было для обоих: Дягилев во многом именно благодаря ему организовал Русский балет, ставший одним из самых значительных культурных явлений XX века, Нижинский же стал звездой мировой величины, живой легендой. На момент их знакомства Нижинский был восемнадцатилетним многообещающим танцовщиком, выпускником театрального училища, только-только поступившим в Мариинский театр. Несмотря на то, что его карьера едва началась, уже ходила слава о его необычайно высоких прыжках. Его называли человеком-птицей. Сам Нижинский, когда его однажды спросили, в чем заключается секрет его знаменитых прыжков с остановкой в воздухе, отвечал: «Это совсем не трудно: вы поднимаетесь и на один момент останавливаетесь в воздухе».

Дягилев не мог не заинтересоваться восходящей звездой, к тому же весьма привлекательной наружности, и упросил князя Львова, на содержании которого находился в тот момент Нижинский, «уступить» ему юного танцовщика. В результате слабовольный Нижинский на пять лет поступил практически в полное распоряжение Дягилева и стал первой его «Галатеей». Уже на следующий, 1909 год о нем, как и о других звездах русского балета, узнали за пределами страны: в Париже состоялся первый русский балетный сезон, для подготовки к которому Дягилев пригласил хореографа-новатора Михаила Фокина и художников-декораторов Бенуа, Бакста, Рериха, Коровина. Париж, для которого балет был устаревшим и давно пришедшим в упадок жанром, был потрясен. «Красный занавес поднимается над праздниками, которые перевернули Францию и которые увлекли толпу в экстазе вслед за колесницей Диониса», – писал впоследствии о первых дягилевских балетах Жан Кокто. Сам Дягилев был не просто техническим организатором, но неким идейным центром, концептуальным лидером, на котором держался весь проект. Он полностью вникал во все стадии постановки, подбирал сотрудников, диктаторски устанавливал свою волю, зачастую вступая таким образом в конфликты с композиторами, хореографами, исполнителями. Многие жаловались, безуспешно пытались спорить, уходили от него, но чаще всего возвращались – его балет был лучшим: самым новаторским, передовым и блистательным.

С 1909 года Русский балет прочно обосновывается в Европе, выступая ежегодно с новыми постановками в Монте-Карло (где была устроена постоянная его резиденция), Париже, Лондоне; гастролируя и по другим странам, выезжая за пределы Европы – в том числе в Америку. В 1911 году была сформирована постоянная труппа – часть артистов согласились уйти из российских театров, часть – такие звезды, как Карсавина и Кшесинская – совмещать, не покидая Мариинского театра. Произошло это тоже из-за Нижинского – его как раз из Мариинского театра уволили, причем по ничтожному поводу: танцуя в «Жизели» в костюме, сделанном для него Александром Бенуа, он, по настоянию Дягилева, не надел поверх трико полагающиеся в те времена артистам балета трусики. После формирования постоянной труппы Дягилев начинает привлекать Нижинского к хореографии. Ему было недостаточно танцевального гения Вацлава – он хотел сформировать из своего фаворита настоящего творца. Репетиции балетов Нижинского проходили мучительно, потому что он не обладал даром четко выражать свои мысли, но все же ему удалось поставить «Весну священную» на музыку Стравинского и «Послеполуденный отдых фавна» Дебюсси. Именно из-за выдвижения на передний план в качестве балетмейстера Нижинского от Дягилева ушел Фокин, успевший поставить такие шедевры, как «Петрушка» и «Дафнис и Хлоя».

В 1913 году Дягилев отпустил Нижинского на гастроли в Южную Америку – сам он, после того как гадалка предрекла ему смерть на воде, панически боялся водных путешествий. До Южной Америки Нижинский добрался уже обрученным человеком – во время путешествия его быстро взяла в оборот энергичная венгерка Ромола Пульска. Узнав о свадьбе Нижинского, Дягилев был в ярости – ломал столы и стулья, в бешенстве метался по комнате. Восприняв этот поступок как предательство, Дягилев уволил Нижинского из Русского балета – казалось, все было кончено. Потом, впрочем, он остыл, помог своему протеже во время войны выбраться из Австрии, где тот был интернирован, в Америку, предлагал возобновить сотрудничество. Скорее всего, они снова могли бы плодотворно работать вместе, если бы не Ромола, которая постоянно вставала между ними и даже начала судиться с Дягилевым, требуя, чтобы тот выплатил Нижинскому 500 000 франков за выступления в Русском балете. Вскоре Нижинский, всегда отличавшийся психической нестабильностью, сошел с ума. Дягилев никак не мог с этим смириться и несколько раз пытался с помощью эмоциональной встряски вернуть своего Вацу: водил его в 1924 году на одну из репетиций, а в 1929-м, за несколько месяцев до своей смерти, на «Петрушку» в Гранд Опера. Но чуда, увы, не произошло.

Место Нижинского в сердце Дягилева, а также на постаменте, где должна была встать очередная Галатея, недолго оставалось вакантным – очень скоро он нашел себе новый материал для лепки: восемнадцатилетнего Леонида Мясина, который на момент знакомства с Дягилевым танцевал в кордебалете Большого театра и собирался переходить в драму. Судя по бурной личной жизни Мясина, которую он вел впоследствии с женщинами, – только женат он был четырежды – можно предположить, что предпочтения у него были сугубо гетеросексуальными. Однако Дягилев умел делать предложения, от которых невозможно было отказаться, – и Мясин ответил согласием, перебравшись вслед за Дягилевым в Монте-Карло, где стал на шесть лет главным балетмейстером Русского балета, дерзким и авангардным. Одним из самых громких его проектов стал «Парад», поставленный в 1917 году по либретто Кокто на музыку Сати и оформленный декорациями и костюмами Пикассо – это было первое его появление в качестве театрального художника. «Парад» представлял собой ряд хореографически решенных цирковых номеров, в качестве персонажей, помимо цирковых артистов, в балете фигурировали и люди-небоскребы в костюмах из кубических картонных конструкций. «Парад» знаменовал собой постепенное прощание дягилевского балета с эпохой модерна и слияние его с современным искусством.

Через семь лет Мясин ушел от Дягилева и из Русского балета, завязав отношения с английской танцовщицей, однако впоследствии еще несколько раз в двадцатых годах ставил для Дягилева балеты – тот умел профессиональные отношения ставить выше личных обид. Сам Русский балет к тому времени был уже не совсем русским. Костюмы и декорации для него оформляли в основном французские художники (Пикассо, Матисс, Дерен, Брак и другие), в труппу набирались иностранцы, хотя примам непременно давались русские псевдонимы. Нового фаворита Дягилева Антона Долина, например, на самом деле звали Патрик Чиппендол Хили-Кей. Россия, в которой произошла революция, отделилась от Европы практически непроницаемой стеной, хотя периодически из нее удавалось выбираться молодым талантам. Так в Русском балете появились Сергей Лифарь и Георгий Баланчивадзе, он же Джордж Баланчин.

Отношения у Дягилева к Советской России было двойственным. С одной стороны, он осуждал революцию, с другой – проявлял интерес к тому, что происходит на родине, рвался туда, лелеял мечты показать там свои балеты. Только известие о том, что в России арестованы оба его брата, разрушило все его надежды побывать на родине. Самым ярким проявлением его интереса к Советской России стал балет «Стальной скок» на музыку Прокофьева, идею которого объяснял так: «Я хотел изобразить современную Россию, которая живет, дышит, имеет собственную физиономию. Не мог же я ее представить в дореволюционном духе! Это постановка ни большевистская, ни антибольшевистская, она вне пропаганды».

Последние годы жизни с ним провел Сергей Лифарь, выходец из Украины, из которого Дягилев тоже сделал творца – не только выдающегося танцовщика, но и балетмейстера. Лифарь впоследствии написал большую книгу «Дягилев и с Дягилевым», в которой он достаточно подробно вспоминает о своих отношениях с великим импресарио. По этим воспоминаниям можно сделать вывод о том, какими вообще у Дягилева были отношения с его «Галатеями».

Лифарь рассказал, как Дягилев учил его воспринимать искусство, водя по улицам и музеям итальянских городов, как присылал для чтения книги по искусству, по которым тот потом должен был держать экзамен, подробно описывая свои впечатления от увиденного и прочитанного. Рассказал он и о бешеных сценах ревности, которые Дягилев частенько ему устраивал, – Лифарь называл своего грозного любовника и наставника Отеллушка.

Незадолго до смерти Дягилев начал постепенно отходить от балета, увлекшись собиранием библиотеки, в которую попали такие редчайшие книги, как два экземпляра сожженного при Екатерине Второй «Путешествия из Петербурга в Москву» Радищева, оригиналы книг первопечатника Ивана Федорова и многие другие раритетные фолианты.

Появилось у него в последний год жизни и еще одно новое увлечение – талантливый шестнадцатилетний музыкант Игорь Маркевич. С Лифарем, впрочем, Дягилев, несмотря на заметное охлаждение, не расстался – и именно Лифарь провел с ним последние недели его жизни в Венеции, в августе 1929 года.

От чего умер Дягилев, до сих пор точно неизвестно. Он страдал от фурункулеза, радикулита и диабета, но что именно послужило причиной резкой слабости и лихорадки, которые в короткое время свели его в могилу, врачи так и не могли определить.

Похоронен Дягилев в Венеции, на острове Сан-Микеле, на его памятнике высечены слова, которые он написал Лифарю за три года до смерти: «Венеция – постоянная вдохновительница нашего успокоения». Хореографы и танцовщики до сих пор приносят на его могилу стоптанные пуанты и разную балетную атрибутику – в знак вечного уважения и восхищения.

Из книги Мои воспоминания (в пяти книгах, с илл.) [очень плохое качество] автора Бенуа Александр Николаевич

Глава И СЕРЕЖА ДЯГИЛЕВ Теперь пора представить еще одного из членов нашей основной дружеской группы - как раз то лицо, которому выдалась первопланная роль не только у себя на родине, но - без особого преувеличения - и в «мировом масштабе». Я говорю о Сергее Павловиче

Из книги Портреты современников автора Маковский Сергей

Дягилев Осенью 1897 года я побывал в Киеве, где, в сотрудничестве с Нестеровым и Врубелем, Виктор Васнецов только что закончил роспись Владимирского собора. Он вызывал единодушные восторги; прославляли его и передвижники (готовившиеся к своему 25-летнему юбилею), и Философов

Из книги 100 кратких жизнеописаний геев и лесбиянок автора Расселл Пол

46. СЕРГЕЙ ДЯГИЛЕВ (1872–1929) и ВАЦЛАВ НИЖИНСКИЙ (1890–1950) Взаимоотношения, как профессиональные, так и личные, между импрессарио Сергеем Дягилевым и танцором Вацлавом Нижинским были коротким, переменчивым чудом. Сергей Дягилев родился 31 марта 1872 года в Новгородской губернии в

Из книги Статьи из еженедельника «Профиль» автора Быков Дмитрий Львович

Сергей Юрский: «Спасти Россию может только диктатура» В конце августа этого года Сергей Юрский негромко, но достойно отмечает свой юбилей - сорок лет на профессиональной сцене (до того еще семь играл на вполне серьезной любительской). К этому юбилею актер, чтец, режиссер,

Из книги Дягилев автора Чернышова-Мельник Наталия Дмитриевна

Из книги Коко Шанель. Я и мои мужчины автора Бенуа Софья

Сергей Дягилев. Узаконенные отношения между балетом и модой Весной 1920 года Габриэль Бонер покидает виллу «Миланез» и покупает просторную виллу «Бель Респиро» в Гарше, на углу улиц Эдуард-Детай и Альфонс-де-Невилль. Ей 37 лет, а рядом – лишь товарки да великосветские

Из книги Мои воспоминания. Книга первая автора Бенуа Александр Николаевич

ГЛАВА 11 Сережа Дягилев Теперь пора представить еще одного из членов нашей основной дружеской группы - как раз то лицо, которому выдалась первопланная роль не только у себя на родине, но - без особого преувеличения - и в мировом масштабе. Я говорю о Сергее Павловиче

Из книги Язвительные заметки о Царе, Сталине и муже автора Гиппиус Зинаида Николаевна

Дягилев Редакция «Мира искусства» помещалась тогда в квартире Дягилева, на углу Литейного и Симеоновского, - там были и первые «среды». Позднее все это перенеслось в более пышное помещение на Фонтанке.«Среды» были немноголюдны. Туда приглашались с выбором. Кажется, это

Из книги Листы дневника. Том 2 автора Рерих Николай Константинович

Дягилев Сергея Павловича мы любили. Он совершал большое русское дело. Творил широкие пути русского искусства. Все, что делалось, было своевременно и несло славу русского народа далеко по всему свету. С годами можно лишь убеждаться, насколько работа Дягилева была верна.

Из книги Тропа к Чехову автора Громов Михаил Петрович

Дягилев Сергей Павлович (1872–1929) Редактор журнала «Мир искусства» и «Ежегодника императорских театров», искусствовед, известнейший деятель русского театра. В 1902 году говорил с Чеховым о религии как основе культуры; 23 декабря 1902 года писал ему: «Нас прервали на выставке в

Из книги Что сделала бы Грейс? Секреты стильной жизни от принцессы Монако автора Маккинон Джина

«Окно во двор» – Окно возможностей Наконец-то работа в кино стала настоящим прорывом для Грейс. Ее игра получила высокую оценку критиков и позволила ей продемонстрировать свой интеллект и сдержанную чувственность. Как и ее коллега Джимми Стюарт, Грейс словно

Из книги Мистика в жизни выдающихся людей автора Лобков Денис

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич

Из книги Ласковая кобра. Своя и Божья автора Гиппиус Зинаида Николаевна

Дягилев Редакция «Мира искусства» помещалась тогда в квартире Дягилева, на углу Литейного и Симеоновского, – там были и первые «среды». Позднее все это перенеслось в более пышное помещение на Фонтанке.«Среды» были немноголюдны. Туда приглашались с выбором. Кажется, это

Из книги Коко Шанель автора Надеждин Николай Яковлевич

45. Сергей Дягилев В 1923 году Шанель познакомилась с Сергеем Дягилевым, знаменитым русским импресарио, устроителем «Русских сезонов» в Париже. Дягилев оказался необыкновенно интересным человеком, Коко даже немного влюбилась в Сергея Павловича. Правда, о каком-либо

Из книги Чекисты [Сборник] автора Дягилев Владимир

Сергей Дягилев… этот человек не был ни танцовщиком, ни хореографом – и все же его имя неразрывно связано с русским балетом в частности и русским искусством вообще.

Сергей Павлович Дягилев родился в Новгородской губернии в 1872 году. Отец его – дворянин – был офицером, но семья была не чужда искусству: дядя по отцу Иван Павлович был меценатом, основал музыкальный кружок. В Перми, где прошло детство будущего антрепренера, дом Дягилевых называли «пермскими Афинами» – интеллигенция собиралась в нем, чтобы музицировать, разыгрывать спектакли.

Окончив гимназию, 18-летний С. Дягилев отправляется в Санкт-Петербург. Он мечтает стать композитором или певцом и некоторое время учится в консерватории, но параллельно заканчивает юридический факультет университета. В столице он подружился со своим кузеном Дмитрием Философовым, познакомился с его друзьями – , .

В 1898 году – через два года после окончания университета – С. Дягилев и Д. Философов задумали издавать журнал и привлекли к его финансированию меценатов – С. И. Мамонтова и М. К. Тенишеву. Журнал, получивший название «Мир искусства», вышел в следующем году. Этот журнал, печатавшийся на превосходной бумаге елизаветинским шрифтом, с прекрасными художественными репродукциями, знакомил читателей и с отдельными зарубежными и отечественными художниками, и целыми периодами в истории искусства, впоследствии в не стали публиковаться статьи о писателях и композиторах, в 1900 году появился литературный отдел. Одновременно с журналом возникло творческое объединение «Мир искусства», основным художественным принципом которого стало стремление к символизму, признание приоритета эстетического начала в искусстве, призванном выражать личность творца.

Деятельность С. Дягилева не ограничивается изданием журнала. В 1897 году он организовал выставку немецких и английских акварелистов, в 1898 – выставку финских и русских художников, в 1905 году – историко-художественную выставку русских портретов, а в 1906 – выставку русского искусства в Париже.

С 1907 года С. Дягилев очень серьезно занимается представлением русского искусства за рубежом. Выступления русских артистов, организованные им в Париже, были названы «Русскими сезонами». Начинались они с «Исторических русских концертов», где выступали , в 1908 году последовал сезон русской оперы, который особых доходов не принес. Французская публика очень любила балет. С. Дягилев поначалу пренебрегал этим жанром, утверждая, что «никакого содержания и смысла в нем нет», а исполнение его не требует «даже маленьких умственных способностей». Но не учитывать вкусы публики нельзя – и с 1909 года он привозит в Париж балет. Так начались балетные «Русские сезоны», продолжавшиеся до 1913 года.

С. Дягилев обладал поразительным «чутьем на таланты». Именно в его антрепризе впервые «засияли» такие балетные «звезды», как и Нижинские, . Антрепренер смотрел на балет как на синтез искусств, призванный быть проводником новых идей, отсюда проистекало пристальное внимание к оформлению спектаклей. Костюмы и декорации создавали А. Бенуа и Л. Бакст – его соратники по «Миру искусства», а впоследствии С. Дягилев стал привлекать к этому лучших художников того времени – А. Матисса, П. Пикассо.

Не меньшее значение имело сотрудничество С. Дягилева с композиторами-современниками. Благодаря ему появилось немало новых балетов: « », « », « », « » и « » , « », « » и «Стальной скок» , « » , «Легенда об Иосифе» . К музыкальной стороне балета С. Дягилев подходил очень серьезно. Например, в «

Говорил без конца с ними о постановке и вот пишу тебе с их согласия и их одобрения мои соображения по поводу твоего замысла постановки. Самое главное, я приехать в Швейцарию абсолютно не могу по тем же причинам, что и ты, и рад был бы, кстати, увидеть сестру и ее семью, которых не видел три года с лишним. Физически невозможно нам свидеться, чтобы переговорить и столковаться о постановке, и единственный выход - это установка взаимного соглашения по переписке: другого исхода нет, и надо или согласиться с этим, или отказаться. Жалко, что ты мало сговорился с Жидом, а это очень живой человек, и с полномочиями. Но нечего делать.

Твоя мысль - модернистическое толкование постановки «Антония и Клеопатры» - единогласно нами отброшена и вот по каким зрело обдуманным соображениям.

Самое главное, это «соотнесение»-впечатление на зрителей, на залу «современной» декорации, современных костюмов с текстом и действующими лицами римской и египетской истории. Результат - непрерывный гомерический хохот залы. Если бы я и лично поверил, что это хорошее толкование возможности представить трагедию Шекспира, я ее не защитил бы - твою точку зрения - потому что я морально ответствен за то, чтобы спектакль состоялся. Важно в нем и следующее: возможность услышать редкий драматический талант Рубинштейн - но при этой постановке я ей моими декорациями и костюмами решительно помешаю - ей, Жиду, Шекспиру. Nous beneficierons seulement tous les deux - toi et moiФр. - «Мы извлечем пользу только вдвоем - ты и я». - но на это я не могу согласиться.

Подумай хорошенько. Если есть два ярко противопоставленных мира - египетский и римский в этой гениальной трагедии (это может быть тебе, как и мне, - отправной пункт для работы?), то представь себе Марка в форме современного итальянского генерала - самый живописный костюм (с орденами?); в противоположность ему Клеопатра - как одета? Если быть модернистом, держаться (а это необходимо) couleur localeФр. - «местного колорита». , то она должна быть одета как жена египетского солдата, а ее двор - наполовину английский, наполовину турецкий. Какой ее дворец? Модерн египетский, ты скажешь. Значит - смесь faux-mauresqueФр. - «псевдомавританского». и мебели от Марle et C°; это и есть современное убранство дворца? Не будет ли свита Клеопатры напоминать танцоров из Каира? Подумай ты об этом? И верно Жид заметил, что весь текст Шекспира в устах итальянских солдат и египетских современных «дев» будет звучать ужасающе театрально, риторикой. В лучшем случае это будет напоминать ходовую репетицию спектакля, когда артисты не сумели запастись костюмами.

Но самое главное, самое для меня ужасное, - это то, что я буду работать contre coeurФр. - «против желания». , без всякой инсинуации и увлечения, потому что я не верю и не уверую в постановку, и в результате получится холодное и нудное исполнение заказа!

В самом лучшем положении ты, ибо тебе легко написать модернистическую музыку, и так как ты порешил и условием поставил, что ты ни на репетиции, ни на спектакли не обязываешься приехать, - tu auras le plus beauФр. - «тебе достанется самое лучшее». , ибо твоя музыка (и, убежден, отличная) останется и после спектакля, век ее будут гутировать. А что спектакль после шумного скандала провалится? Ну и черт с ним? Я не могу этого на себя взять, ибо я прежде всего и раньше всего безумно люблю эту трагедию и все сделаю, чтобы она имела огромный успех, и еще нахожу, что трагедия должна показать исключительный драматический талант Рубинштейн, такой новый и свежий, восторгающий всех передовых литераторов, художников - до кубистов включительно, - должна найти чудесную оправу, вот поэтому я сам настаивал и настаиваю на твоем драгоценном сотрудничестве.

Итак, скажу тебе от всего сердца: если ты относишься только эгоистически к спектаклю, тогда лучше нам, видимо, разойтись, чем принять постановку, выгодную только одному или двум из нас всех. Ведь публика Парижа - это не публика времен Шекспира, когда достаточно было на стул поставить паспарту «лес», чтобы зрители вообразили - лес. Ведь вся эта публика Парижа и Москвы - прогнившие эстеты и твою мысль примут не как простую постановку, а чрезвычайно пикантное блюдо, не без рокфорной и другой вони; три четверти же публики будут хохотать, скандалить и требовать:«Деньги назад». Не погублю спектакль [!] Ни за что [!]

Но если ты примешь мою точку зрения, которая заключается не в исторической, поэтической и инструментальной прихоти, а в выражении своего понимания этой трагедии Шекспира, то вопрос разрешится очень просто, ибо каждому из нас предстоит выявить себя по поводу этой вещи. Всегда это будет прежде всего живо (величайший для меня идеал), и подлинно, и индивидуально.

Моя точка зрения такая: два мира - Египетский и Римский. Один - хитрый и сладострастный, пряный и высокомерный; другой - солдатский, прежде всего Рим - uber allesНем. - «превыше всего». , и возвышение и падение Антония - это возвышение и падение римлянина. Для него Египет - это всё, это его любовь, он и говорит, уезжая: «Прощай, Египет!» - в этом смысле! Но в минуту смерти обоих оказалась Любовь - человеческая, сильнее Рима и Египта, и остались только мистические любовники. Вот моя канва. Что я пользуюсь историческим материалом критически - это известно всякому, кто не близоруко смотрит на мои интерпретации. Мне меньше всего важна археология, и ею я играю, часто смешивая нарочно все стили, но для главного, для подлинного впечатления, искреннего воплощения и я не додумался бы до сцены современного отравления, чтобы близкие умирающего стояли бы с аппаратом для промывания желудка или клистиром; это было бы и страшно, и жутко. Но я сейчас почувствовал, какой безумный хохот был бы при появлении чего-нибудь подобного в сцене смерти Клеопатры.

Вспомни, когда я с пеной у рта просил и требовал у СережиАнтрепренер, организатор «Русских сезонов», редактор журнала «Мир искусства» , чтобы и в музыке, и на сцене в «Играх» пролетал аэро! Сережа и ДебюссиКомпозитор фыркали и негодовали, а эту идею спер КоктоПисатель, поэт, драматург для «Парада ». Но «Игры» были модернистскими.

Я мог бы часами писать на эту тему, доказывая сцена за сценой, акт за актом, как можно погубить эту чудную вещь, трактуя ее модернистически, и просто прошу тебя стать на эту, мою точку зрения, и вообразить себе ярко, что происходит модернистическое на сцене, - читай сцену за сценой! Разумеется, ты придешь к моему выводу, ибо ты просто скульптурно не представил себе это перевоплощение трагедии!

Но если ты откажешься от этой точки зрения, то вопрос можно и легко разрешить в трех, четырех письмах. Мадам Рубинштейн оставляет за тобой право на весь план сочинения музыки и распределение. Она (да и я) думаем, что хорошо было бы иметь увертюру к каждому действию, потом музыку, отмечающую появление римских лагерей под стенами и в палатках, затем «смерть Клеопатры». Все это в оркестре, не на сцене - я уже тебе писал, из-за каких соображений заглушение звучностей и прочее. Ты реши, сколько музыки думаешь написать, что, по сколько минут (это важно для меня) и приблизительно - что ты задумываешь в смысле оркестра, количество инструментов. Затем, когда ты это все решишь, сейчас же мне ответь и сообщи срочно необходимый и самым подробным образом твой гонорар, способ владения музыкой, на какой срок и т.д. Лучше было бы, если ты прислал бы сам проект контракта, и его, с изменениями или без, подпишет мадам Рубинштейн через своего представителя. Но это, если ты примешься горячо, все можно подготовить в три-четыре недели, то есть подписать контракт и, таким образом, у тебя будет возможность приняться сейчас за работу. Во время нее ты можешь мне сообщать твои соображения, поскольку они должны прийти в соприкосновение с моей постановкой, и я все себе отмечу. Времени много. Перевод Жида будет готов только не раньше чем через пять-шесть месяцев. Вот все, что я могу тебе сейчас сказать, искренне и горячо желая, чтобы наше сотрудничество состоялось!

Сергей Павлович Дягилев российский театральный и художественный деятель, писатель, меценат, первый балетный импресарио XX века.

Сергей Павлович Дягилев родился (19) 31 марта 1872 года в Новгородской губернии, в дворянской семье кадрового военного. В 1896 году окончил юридический факультет Петербургского университета, параллельно учась в Петербургской консерватории у Римского-Корсакова. Увлекался живописью, театром, историей художественных стилей.

В 1898 году Дягилев вместе с художником А.Бенуа создал объединение «Мир искусства» и стал соредактором одноименного журнала, где публиковал новейшие произведения писателей и художников, и сам писал статьи и рецензии о спектаклях, выставках, книгах. А вскоре стал организатором выставок картин русских художников за границей.

Но главным делом жизни Дягилева стали «Русские сезоны» 1909-1929 годов, где он собрал творческий коллектив из самых великих деятелей искусства начала XX века и внес огромный вклад в пропаганду за рубежом русского оперного и балетного искусства.

В первом сезоне - «Исторические русские концерты» - выступили Н.Римский-Корсаков, С.Рахманинов, А.Глазунов, Ф.Шаляпин. Затем был Русский балет в Париже, который очаровал всех высоким уровнем исполнительского мастерства и хореографии, блестящей живописью декораций и эффектными костюмами.
В 1910 году Сергей Дягилев отмечал: «Революция, которую мы произвели в балете, касается, может быть, всего менее специальной области танцев, а больше всего декораций и костюмов». По сути, Русские сезоны продемонстрировали невиданный ранее синтез трех искусств, где живопись стала доминантой, а танец рассматривался как «живое проявление театральной декорации».

Спектакли Дягилева радикально изменили мир танца. Невероятным кажется то, что ему удавалось в течение двух десятков лет сводить воедино таких знаменитых деятелей, как И. Стравинский, К.Дебюсси, М. Равель, Л. Бакст, П. Пикассо, А. Бенуа, А. Матисс,
Н. Гончарова, М. Фокин, Л. Мясин, А. Бенуа, В. Нижинский, М.Кшесинская, Ида Рубинштейн, К. Шанель, М. Ларионов, Ж. Кокто, А. Павлова, Ф. Шаляпин, С. Лифарь, Дж. Баланчин, В. Серов. Т. Карсавина, Н. Рерих…Как неимоверно сложно было организовать совместную творческую работу художников, принадлежавших к столь различным областям искусства.
«Русский балет» гастролировал по Европе, США и Южной Америке, добиваясь все большего успеха.
Дягилев умел не только распознать талант и собрать великолепную труппу, имевшую интернациональный состав, но и воспитать хореографа. Благодаря свежести балетмейстерских идей балет Дягилева был в центре внимания балетного мира.

Несмотря на огромный успех «Русского балета», Дягилев испытывал материальные затруднения и прибегал к помощи меценатов. В умении совмещать искусство с предпринимательством заключался творческий гений Дягилева, его дар импресарио. А гибкость финансовой политики стала залогом успешной работы труппы в течение многих лет.

Выступления «Русского балета Дягилева», существовавшего до 1929 года, явились триумфом русского балетного искусства и способствовали развитию и возрождению балетных театров в других странах. За годы работы труппа поставила более 20 балетов (отечественных и зарубежных композиторов), которые до сих пор являются украшением крупнейших балетных сцен мира.

Скончался Сергей Павлович Дягилев 19 августа 1929 года. Великого импресарио похоронили рядом с могилой Стравинского в Венеции на острове Сен-Мишель.

Валентин Гросс. Тамара Карсавина и Вацлав Нежинский в балете "Видение розы"

Сергей Петрович Дягилев (1872—1929) — совершенно особый русский европеец, всем европейцам европеец. Он сделал для вхождения России в Европу, в мировое культурное пространство, если не больше, то столько же, сколько Петр Великий. С той, конечно, понятной разницей, что преобразователь поставил Россию в ряд европейских первостепенных держав как политическую силу, а Дягилев сделал мировым достоянием отечественную культурную мощь.

Недавно, в 2005 году, в России издали, наконец, полный текст книги о Дягилеве Сергея Лифаря — последнего премьера и балетмейстера («хореавтора», как он говорит) дягилевского балета, питомца и культурного наследника великого мастера культуры. Сергей («Серж») Лифарь — в течение тридцати лет главный балетмейстер парижской Гранд Опера и до Нуреева самая главная фигура балета на Западе. Его книга — первое, что нужно читать о Дягилеве. Кто такой Дягилев, знают все и давно, даже и в Советском Союзе не пытались дезавуировать этого эмигранта поневоле, — но то было знание, в общем, сухо-информативное; со страниц книги Лифаря встает живой Дягилев. При этом автор, Сергей Михайлович Лифарь, — человек высококультурный и знающий то, о чем пишет, из первых рук.

Лео Бакст "Портрет Сергея Павловича Дягилева с няней" 1906

Главная правда о Дягилеве:

Сергей Петрович любил говорить, что в его жилах течет «петровская» кровь, любил все делать «по-петровски» и любил, когда говорили, что он похож на Петра Великого. В них и было общее — и в размахе, и в горячей любви к России. Но Петр Великий производил свои государственные реформы в России, пересаживая западноевропейскую культуру на русскую почву, — Дягилев хотел произвести реформы в мировом искусстве, перевезя русское искусство в Западную Европу.

Дягилев начинал как пропагандист нового искусства — искусства модернизма, он ввел модернизм в Россию как новое слово мировой художественной практики. Этому делу был посвящен организованный им журнал «Мир Искусства», выходивший в 1898—1904 годах. Конечно, он был не первый: существовал журнал «Северный Вестник», в котором схожую художественную пропаганду вел Аким Волынский и в котором начинал печатать свои, уже зрелые, вещи Чехов, существовал московский символизм во главе с Валерием Брюсовым и созданным им журналом «Весы». Но Дягилев, начиная делать что-то, делал это эпически-масштабно — и доводил до конца. Он был по природе организатор, причем блестящий организатор; то, что сейчас, из практики кино, получило название продюсер. Дягилев — продюсер мирового масштаба и невиданного ранее, а то и после размаха и охвата культурных тем. Если не в литературе, то в живописи и в музыке Дягилев — организатор и вождь русского художественного модернизма. Он создал эпоху.

И отвечая тем, кто утверждал, что Дягилев с прочими «мирискусниками» искореняет классическую традицию в угоду преходящей моде, Дягилев писал:

Кто упрекает нас в слепом увлечении новизной и непризнании истории, тот не имеет о нас ни малейшего понятия. Я говорю и повторяю, что мы воспитались на Джотто, на Шекспире и на Бахе, что это самые первые и самые великие боги нашей мифологии.

Задача жизни Дягилева была — ввести в мировой классический пантеон Россию, русское национальное искусство:

Единственный возможный национализм — это бессознательный национализм крови. И это сокровище редкое и ценнейшее. Сама натура должна быть народной, должна невольно, может быть, против воли вечно рефлектировать блеском коренной национальности. Надо вы́носить в себе народность, быть, так сказать, ее родовым потомком, с древней, чистой кровью нации. Тогда это имеет цену, и цену неизмеримую.

Словосочетание «русский национализм», да еще рядом с «кровью», настолько сегодня дискредитировано, что не мешает дать этим словам Дягилева дальнейшую экспликацию — из того же текста. Он пишет о Левитане, который «успел научить нас тому, что мы не умели ценить и не видели русской природы русскими глазами…Стоит нам на минуту выбраться из удушливого чада пыльных городов и хоть немного ближе подойти к природе, чтобы вспомнить с благодарностью великие уроки художника русской земли».

Второе в хронологическом ряду грандиозное деяние Дягилева — собрание им сокровищ русской исторической живописи, особенно XVIII века. Он вообще, можно сказать, открыл этот период в русской живописи, сам написал книгу о Левицком. И это задача была уже не узко-художественная, а широко культурно-историческая: собрать образы России, как они зафиксированы в произведениях живописи — и не только русской. Это было что-то равное труду Карамзина с его Историей Государства Российского, о которой Пушкин сказал: Карамзин — Колумб, открывший Россию. Так Дягилев восстановил и собрал ее живой пластический образ в самый славный период ее существования — с восемнадцатого века и далее. Эти бесценные сокровища покрывались пылью и пропадали в бесчисленных, пришедших в упадок дворянских имениях. Он сумел убедить владельцев уступить эти сокровища государству, нации — чтобы хотя бы сохранить их в начавшееся бурное время аграрных волнений 1905 года. И это ему удалось — в феврале 1906 года открылась эта грандиозная выставка, на которой было представлено 6000 картин в громадных залах Таврического — потемкинского — Дворца. Можно сказать, что это был последний парад великой России перед ее исчезновением в бурях новой эпохи. Судьба распорядилась иронически: именно в Таврическом Дворце разместилась Первая Государственная Дума — тогдашнее детище революционных дней. Дягилевские картины вернулись на прежние места — и, в основном, погибли: как в продолжающихся крестьянских бунтах первой революции, так и окончательно — во второй революции. То, что сейчас есть в музеях, — это малая часть по сравнению с тем, что собрал тогда Дягилев.

Трудно было не только собирать, но и сохранять русскую культуру в самой России. И Дягилев выезжает в Европу — сначала опять-таки с художественными выставками, а затем и с организацией ставших легендарными Русских Сезонов в Париже. Тут его — да что его — Россию! — ждали наибольшие триумфы. Дягилев открыл Европе русскую музыку: Римский-Корсаков, Бородин и, особенно, Мусоргский стали порождающим семенем новой европейской музыки. Дягилев показал Европе Шаляпина в «Борисе Годунове» — и, наконец, он показал ей Русский Балет с новооткрытыми — им же — гениями: Нижинским и композитором Стравинским; Анна Павлова взлетела к мировой славе тоже после этих выступлений у Дягилева.

Остальное — история. Балетная труппа Дягилева оказалась отрезанной от России с началом Первой мировой войны. Последующие русские события отнюдь не благоприятствовали возвращению. Но Дягилев с большим интересом следил за первыми шагами нового искусства уже в советской России, когда художественная свобода еще не была подавлена идеологической догмой режима. Памятник этих настроений — балет «Стальной Скок» на музыку Прокофьева и сюжет лесковской «Блохи». В этой постановке принимали участие московский художник Якулов и Илья Эренбург, работавший вместе с другими над либретто. Этот проект особенного успеха не имел, но Дягилев, в более широком развороте, все же наметил новые пути балета — в сторону его приближения к конструктивному стилю эпохи. Как пишет Лифарь, пластика стала преобладать над плясом.

Что говорить, Дягилев действительно вернул балет Западу, почти уже там исчезнувший. Но России он оставил еще больше — память о себе как человеке, способном не только учиться у Европы, но и учить ее. В этом смысле Дягилев такой же русский уникум, как Лев Толстой и Достоевский.

Борис Парамонов