Лопахин до сих пор в деревне гдз. Минкин Александр

Любовь Андреевна прожила за границей пять лет, не знаю, какая она теперь стала... Хороший она человек. Легкий, простой человек. Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный — он тогда здесь на деревне в лавке торговал — ударил меня по лицу кулаком, кровь пошла из носу... Мы тогда вместе пришли зачем-то во двор, и он выпивши был. Любовь Андреевна, как сейчас помню, еще молоденькая, такая худенькая, подвела меня к рукомойнику, вот в этой самой комнате, в детской. «Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет...»

Мужичок... Отец мой, правда, мужик был, а я вот в белой жилетке, желтых башмаках. Со свиным рылом в калашный ряд... Только что вот богатый, денег много, а ежели подумать и разобраться, то мужик мужиком... (Перелистывает книгу.) Читал вот книгу и ничего не понял. Читал и заснул.

Слышно, как к дому подъезжают два экипажа. Лопахин и Дуняша быстро уходят. Сцена пуста. В соседних комнатах начинается шум. Через сцену, опираясь на палочку, торопливо проходит Фирс , ездивший встречать Любовь Андреевну; он в старинной ливрее и в высокой шляпе; что-то говорит сам с собой, но нельзя разобрать ни одного слова. Шум за сценой все усиливается. Голос: «Вот пройдемте здесь...» Любовь Андреевна , Аня и Шарлотта Ивановна с собачкой на цепочке, одетые по-дорожному. Варя в пальто и платке, Гаев , Симеонов-Пищик , Лопахин , Дуняша с узлом и зонтиком, прислуга с вещами — все идут через комнату.

Она оглянулась на него.

Я только поклонюсь вам и тотчас же уйду. (Горячо целует руку.) Мне приказано было ждать до утра, но у меня не хватило терпения...

Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что болезнь неизлечима. Я думаю, напрягаю мозги, у меня много средств, очень много и, значит, в сущности ни одного. Хорошо бы получить от кого-нибудь наследство, хорошо бы выдать нашу Аню за очень богатого человека, хорошо бы поехать в Ярославль и попытать счастья у тетушки-графини. Тетка ведь очень, очень богата.

Аня показывается в дверях.

Вышла за не дворянина и вела себя нельзя сказать чтобы очень добродетельно. Она хорошая, добрая, славная, я ее очень люблю, но, как там ни придумывай смягчающие обстоятельства, все же, надо сознаться, она порочна. Это чувствуется в ее малейшем движении.

Удивительно, мне что-то в правый глаз попало... плохо стал видеть. И в четверг, когда я был в окружном суде...

Гаев. Извините, какая чепуха!

Любовь Андреевна. Я вас не совсем понимаю, Ермолай Алексеич.

Лопахин. Вы будете брать с дачников самое малое по двадцать пять рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то, я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, все разберут. Одним словом, поздравляю, вы спасены. Местоположение чудесное, река глубокая. Только, конечно, нужно поубрать, почистить, например, скажем, снести все старые постройки, вот этот дом, который уже никуда не годится, вырубить старый вишневый сад…

Любовь Андреевна. Вырубить? Милый мой, простите, вы ничего не понимаете. Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад.

Лопахин. Замечательного в этом саду только то, что он очень большой. Вишня родится раз в два года, да и ту девать некуда, никто не покупает.

Гаев. И в «Энциклопедическом словаре» упоминается про этот сад.

Лопахин (взглянув на часы). Если ничего не придумаем и ни к чему не придем, то двадцать второго августа и вишневый сад, и все имение будут продавать с аукциона. Решайтесь же! Другого выхода нет, клянусь вам. Нет и нет.

Фирс. В прежнее время, лет сорок-пятьдесят назад, вишню сушили, мочили, мариновали, варенье варили, и, бывало…

Гаев. Помолчи, Фирс.

Фирс. И бывало, сушеную вишню возами отправляли в Москву и в Харьков. Денег было! И сушеная вишня тогда была мягкая, сочная, сладкая, душистая… Способ тогда знали…

Любовь Андреевна. А где же теперь этот способ?

Фирс. Забыли. Никто не помнит

Пищик (Любови Андреевне). Что в Париже? Как? Ели лягушек?

Любовь Андреевна. Крокодилов ела.

Пищик. Вы подумайте…

Лопахин. До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чаи пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным…

Гаев (возмущаясь). Какая чепуха!

Входят Варя и Яша.

Варя. Тут, мамочка, вам две телеграммы. (Выбирает ключ и со звоном отпирает старинный шкаф.) Вот они.

Любовь Андреевна. Это из Парижа. (Рвет телеграммы, не прочитав.) С Парижем кончено…

Гаев. А ты знаешь, Люба, сколько этому шкафу лет? Неделю назад я выдвинул нижний ящик, гляжу, а там выжжены цифры. Шкаф сделан ровно сто лет тому назад. Каково? А? Можно было бы юбилей отпраздновать. Предмет неодушевленный, а все-таки, как-никак, книжный шкаф.

Пищик (удивленно). Сто лет… Вы подумайте!..

Гаев. Да… Это вещь… (Ощупав шкаф.) Дорогой, многоуважаемый шкаф! Приветствую твое существование, которое вот уже больше ста лет было направлено к светлым идеалам добра и справедливости; твой молчаливый призыв к плодотворной работе не ослабевал в течение ста лет, поддерживая (сквозь слезы) в поколениях нашего рода бодрость, веру в лучшее будущее и воспитывая в нас идеалы добра и общественного самосознания.

Пауза.

Лопахин. Да…

Любовь Андреевна. Ты все такой же, Леня.

Гаев (немного сконфуженный). От шара направо в угол! Режу в среднюю!

Лопахин (поглядев на часы). Ну, мне пора.

Яша (подает Любови Андреевне лекарство). Может, примете сейчас пилюли…

Пищик. Не надо принимать медикаменты, милейшая… от них ни вреда, ни пользы… Дайте-ка сюда… многоуважаемая. (Берет пилюли, высыпает их себе на ладонь, дует на них,

("Вишневый сад", А.П.Чехов)

Деятельные Лопахины вытесняют вялых господ, которые ни на что
не способны, а только сидят и разглогольствуют:
"Многоуважаемый шкаф"...
В. Токарева "Мой Чехов"

"Вот так, столетия подряд, все влюблены мы невпопад…"
Б. Ахмадуллина

Этому персонажу А. П. Чехов явно симпатизировал. «Ведь роль Лопахина центральная.
Лопахина надо играть не крикуну.… Это мягкий человек»,– писал он жене 30.10.1903г. И в тот же день – Станиславскому: «Лопахин, правда, купец, но порядочный человек во всех смыслах, держаться он должен вполне благопристойно, интеллигентно, не мелко, без фокусов…»

Любимые герои А.П.Чехова, подобно Астрову, кроме основной работы, всегда что-то сажают и ценят красоту. Вот и наш «бизнесмен» таков: «Я весной посеял маку тысячу десятин и теперь заработал сорок тысяч чистого. А когда мой мак цвел, что это была за картина!»,– рассказывает он Трофимову.

Прежде всего, Лопахин – труженик: «Знаете, я встаю в пятом часу утра, работаю с утра до вечера, ну, у меня постоянно деньги свои и чужие, и я вижу, какие кругом люди. Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей».
До чего актуально звучит, а ведь прошло почти 110 лет!

Однако все, что у него есть, он заработал честным трудом, огромной работоспособностью и светлым практическим умом. Ведь никакого образования этот крестьянский сын получить не мог. Видимо, это обстоятельство дает основание пустому бездельнику Гаеву относиться к нему свысока: «вот Леонид Андреич говорит про меня, что я хам, я кулак, но это мне решительно все равно». Конечно, как умный человек, он просто игнорирует высокомерный тон брата женщины, ради которой он забросил свои дела и приехал на выручку.

Лопахин. Мне сейчас, в пятом часу утра, в Харьков ехать. Такая досада! Хотелось поглядеть на вас, поговорить... Вы все такая же великолепная…
Хотелось бы только, чтобы вы мне верили по-прежнему, чтобы ваши удивительные, трогательные глаза глядели на меня, как прежде. Я… люблю вас, как родную…больше, чем родную.

Не правда ли, этот не склонный к сентиментальности человек говорит как влюбленный.

И принимая близко к сердцу все проблемы этого семейства, он дает разумный совет, как избежать полного разорения: «Вам уже известно, вишневый сад ваш продается за долги, на двадцать второе августа назначены торги, но вы не беспокойтесь, моя дорогая, спите себе спокойно, выход есть... Вот мой проект. Прошу внимания! Ваше имение находится только в двадцати верстах от города, возле прошла железная дорога, и если вишневый сад и землю по реке разбить на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи, то вы будете иметь самое малое двадцать пять тысяч в год дохода.
Вы будете брать с дачников самое малое по двадцати пяти рублей в год за десятину, и если теперь же объявите, то я ручаюсь чем угодно, у вас до осени не останется ни одного свободного клочка, всё разберут. Одним словом, поздравляю, вы спасены».

Но господа не готовы прислушаться к разумному, деловому человеку. Ему говорят, что это чепуха, что он ничего не понимает, что «если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишневый сад».
Конечно, вишневый сад прекрасен, но ведь они сами его «проели».

Тем временем прозорливый предприниматель настаивает на своем «пошлом» дачном проекте: «До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности. Теперь он только чай пьет на балконе, но ведь может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда ваш вишневый сад станет счастливым, богатым, роскошным...»

И как он оказался прав, мы можем подтвердить из ХХI века! Правда, насчет счастья, богатства и роскоши, это как сказать; но на своих шести сотках народ трудится самозабвенно.

Далее на протяжении трех месяцев Лопахин безуспешно пытается помочь Любови Андреевне избежать катастрофы. И, в конце концов, чтобы не уступить конкуренту, ему приходится купить имение самому.
Естественно, он торжествует победу:
«Боже мой, господи, вишневый сад мой! Скажите мне, что я пьян, не в своем уме, что все это мне представляется... (Топочет ногами.) Не смейтесь надо мной! Если бы отец мой и дед встали из гробов и посмотрели на все происшествие, как их Ермолай, битый, малограмотный Ермолай, который зимой босиком бегал, как этот самый Ермолай купил имение, прекрасней которого ничего нет на свете. Я купил имение, где дед и отец были рабами, где их не пускали даже в кухню».

Он в упоении:
«Приходите все смотреть, как Ермолай Лопахин хватит топором по вишневому саду, как упадут на землю деревья! Настроим мы дач, и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь... Музыка, играй!»
Но, взглянув на горько плачущую Любовь Андреевну, сразу осекается и горюет ее горем: «Бедная моя, хорошая, не вернешь теперь. (Со слезами.) О,скорее бы все это прошло, скорее бы изменилась как-нибудь наша нескладная, несчастливая жизнь».

А он-то, победитель, почему говорит о нескладной жизни, чего ему не хватает? Может быть, любви, семейного счастья? Вот Любовь Андреевна все хочет женить его на своей приемной дочери Варе. И все дразнят девушку мадам Лопахиной. В чем же дело?

Варя. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня.

Вот оно: «ему не до меня». Ведь ради Раневской он бросил все дела, это ей он готов давать деньги «в долг» без счета, с ней он находит слова любви и нежности. И понимает, что его чувство совершенно безнадежно. Что она любит и всегда будет любить другого. Что к этому ничтожному человеку она опять устремится, бросив дом и своих девочек. Что, наверно, вполне разумно жениться на серьезной, хозяйственной и любящей девушке, ее дочери.

И он, «мягкий человек», (по замыслу автора) не умеет отказывать любимой женщине:
«Вы это очень хорошо знаете, Ермолай Алексеич; я мечтала... выдать ее за вас, да и по всему видно было, что вы женитесь… Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
Лопахин. Я сам тоже не понимаю, признаться. Как-то странно все... Если есть еще время, то я хоть сейчас готов... Покончим сразу – и баста, а без вас я, чувствую, не сделаю предложения.

И все-таки не делает. Просто не может. Потому что не любит. Потому что образ прекрасной барышни поселился в его душе с ранней юности. И, возможно, навсегда. Вот их первая встреча:
«Помню, когда я был мальчонком лет пятнадцати, отец мой покойный - он тогда здесь на деревне в лавке торговал - ударил меня по лицу кулаком, кровь пошла из носу... Мы тогда вместе пришли зачем-то во двор, и он выпивши был. Любовь Андреевна, как сейчас помню, еще молоденькая, такая худенькая, подвела меня к рукомойнику, вот в этой самой комнате, в детской. "Не плачь, говорит, мужичок, до свадьбы заживет...»

В пьесе свадьбе не бывать. Но не единой любовью живут люди – они спасаются работой.
И временно оторвавшийся от дела Лопахин уже устремился в привычную колею: «Я все болтался с вами, замучился без дела. Не могу без работы, не знаю, что вот делать с руками; болтаются как-то странно, точно чужие».

Прощаясь с «вечным студентом», безуспешно предложив ему денег и выслушав его высокопарные речи, Лопахин как бы подводит итог:

«Мы друг перед другом нос дерем, а жизнь знай себе проходит. Когда я работаю подолгу, без устали, тогда мысли полегче, и кажется, будто мне тоже известно, для чего я существую. А сколько, брат, в России людей, которые существуют неизвестно для чего».

Боже, как он прав!

Уважаемый господин Лопахин!
Вы в глазах моего современника то настоящее, которое принесли с собой в эпоху прошлого столетья. Мы же представляем сегодняшнее настоящее. Есть возможность сравнить настоящее «века прошлого» и «века нынешнего». Тем более, что у нас с вами, Ермолай Алексеевич, есть общая точка соприкосновения – вишневый сад. Он для нас с вами – своеобразный нравственный критерий. По отношению к нему ваш создатель, А.П.Чехов, определяет не только вас, но проверяет и нас.

Кстати, как раз в мое открытое окно видны вишневые деревья. Их у нас четыре. А за окном – весенний май. Вишня вся в цвету. Каждое утро я любуюсь этим прелестным творением природы. Кто однажды видел цветущий вишневый сад, тот навсегда сохранит в памяти это чудо природы. Помните, как возвышенно красиво, но поэтично говорила о нем любовь Андреевна: «О сад мой! После темной ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Какой изумительный сад! Белые массы цветов, голубое небо…»

Но помните, даже вы, господин Лопахин, однажды признались, что иной раз, когда вам не спится, вы думаете, вы благодарите господа за то, что дал «громадные леса, необъятные поля, глубочайшие горизонты». Ведь думали же иногда. Ведь для чего-то господь даровал все это человеку.

«Замечательно в этом саду только то, что он большой», — скажете вы, господин Лопахин. Для вас он, оказывается, тоже чудесен, но лишь, как удачное местоположение, большое пространство. Для вас он даже не вишневый, а вишневый. Но так как нынче ягода доходов не дает, вы этот кусочек природы – одним махом, под топор.

Я вполне согласна с вами, господин Лопахин, когда бросаете упрек бывшим хозяевам вишневого сада, обвиняя их в легкомыслии, безответственности. Мало быть бескорыстным, добрым, мало иметь честные мысли, благие намерения. Надо чувствовать ответственность за каждый свой поступок. На это бывшие хозяева не способны.

И вот на фоне этой затухающей помещичьей жизни появляетесь вы, господин Лопахин, неся с собой настоящее.

Но каким оно по вашим планам? Энергичный, хваткий, целеустремленный, трудолюбивый вы и план предлагаете с точки зрения практической выгоды: «вырубить сад, разбить, на дачные участки и отдавать потом в аренду под дачи…»

Настоящее ваше – в дачной жизни. «До сих пор в деревне были только господа и мужики, а теперь появились еще дачники. Все города, даже самые небольшие, окружены теперь дачами. И можно сказать, дачник лет через двадцать размножится до необычайности,.. и может случиться, что на своей одной десятине он займется хозяйством, и тогда…». И далее (цитирую вас дословно, господин Лопахин): «Настроим мы дач и наши внуки и правнуки увидят тут новую жизнь».

Заглянуть бы вам в наше настоящее. Ваше предвидение – в нашем настоящем. Размножились дачные поселки по-вашему – до неузнаваемости. Дачные поселки – они всюду и везде. Но наши загородное дачи – это не участки земли, сданные в аренду, это не эксплуатация земли с целью получения доходов. По законам красоты строятся они у нас. Труд, отдых, красота – все совмещает в себе наша дача.

А чем вы компенсируете, господин Лопахин, гибель человечности и красоты? Какую новую жизнь принесут дачные участки ваши? Поспорит мой современник с вами, Ермолай Алексеевич, потому что не видит в вашей перспективе широты мышления.

Вы считаете, что то настоящее, которое несете вы, закончит эпоху «нескладной, несчастливой» жизни. И уже торжествуете. Вы, господин Лопахин, любите «размахивать руками», торжествуя свою победу. А как же! Самое малое двадцать пять тысяч в год дохода. «Идет новый помещик, владелец вишневого сада!» Идет, толкает нечаянно столик, едва не опрокидывает канделябры. За все теперь может заплатить он. Это ваш портрет, уважаемый Ермолай Алексеевич. Портрет нового хозяина, несущего настоящее с собой.

А как же насчет вашего признания: «Надо только начать делать что-нибудь, чтобы понять, как мало честных, порядочных людей». А вы уверены, что занявшись предпринимательской деятельностью, сохраните в себе честность и порядочность? С вашей купеческой хваткой – сомневаюсь.

Однако, я к вам, Ермолай Алексеевич, более снисходительна, скажу более, вы мне нравитесь, внешностью своей, обходительностью, за то, что ходите в театр; ваши желтые ботинки куда лучше купеческих сапог. Петя Трофимов сравнил вас с «хищным зверем». Нет, вы способны и на сочувствие, на сопереживание. Вы, господин Лопахин, выполняете свою роль в «циркуляции жизни».

И все же один трофимовский совет вам не помешает: «не размахивайте руками!» Отвыкните от этой привычки – размахивать. И тоже вот …Строить дачи, рассчитывать, что из дачников со временем выйдут отдельные хозяева, рассчитывать так – это тоже значит размахивать. Дачник, что квартирант; у него душа хозяйственника безмолвна. Он, скорее, – эксплуататор земли, нежели хозяин.

«Слышится отдаленный звук, точно с неба, звук лопнувшей струны, замирающий, печальный. Наступает тишина, и только слышно, как далеко в саду топором стучат по дереву».

Этой ремаркой ваш создатель, господин Лопахин, извещает нам, что ваше настоящее уже «стучит». А я о вас думаю: без красоты он обойдется, без денег – нет.

И чувствую себя точно в грустный день поздней осени. И думаю о вашем настоящем, господин Лопахин. А как же уважение к минувшему? А как же вишневый сад – это прекрасное творение, этот символ усадебной жизни, символ России? А как же сила традиций, наследие отцов, дедов и прадедов с их культурой, с их деяниями, с их нравственными достоинствами и недостатками? А как же непреходящие эстетические ценности, объединяющие духовную жизнь людей? Ведь утрата их может обрушиться на «внуков и правнуков» разрушительной силой. Эти вопросы мой современник адресует вам, господин Лопахин.

А я прощаюсь с вами. Но буду помнить о вас всегда. Все-таки у вас «тонкая нежная душа», а пальцы – как у артиста.

Вы явились человеком новой формации нового времени. А все что ново, то ошибается. Может быть, и вы сами желали бы других, новых отношений между людьми.

Вы в нашем настоящем остаетесь героем классической литературы, героем чеховских произведений.