Контрольная работа: Комедия А. Грибоедова "Горе от ума" в русской критике

ВВЕДЕНИЕ

Больше ста лет звучит со сцены горячий гневный голос Чацкого, зовущий к борьбе с рабством, с сословными предрассудками, с невежеством и темнотой. Страстные монологи героя бессмертной комедии Грибоедова "Горе от ума" защищают новое, передовое, против чего ополчаются осмеянные в комедии фамусовы и скалозубы:

"Теперь пускай из нас один,

Из молодых людей, найдется - враг исканий,

Не требуя ни мест, ни повышенья в чин,

В науки он вперит ум, алчущий познаний;

Или в душе его сам бог возбудит жар

К искусствам творческим, высоким и прекрасным,

Они тотчас: - разбой! Пожар!

И прослывет у них мечтателем! опасным!!"

Недаром декабристы считали Грибоедова своим, недаром, как пишет декабрист Беляев, его комедия "волновала, наизусть повторялись ее едкие насмешки, а слова Чацкого о крепостных, которых распродают поодиночке, приводили в ярость".

Александр Сергеевич Грибоедов родился в родовитой дворянской семье. Он получил блестящее образование: прошел курс двух факультетов Московского университета - словесного и юридического, учился и на естественно-математическом, закончить который ему помешала война 1812 года. Грибоедов знал восемь языков, был талантливым музыкантом. Пушкин говорил о нем как об одном из "самых умных людей в России".

Учение в университете, в кругу передовой студенческой молодежи, воспитало и развило в Грибоедове пламенную любовь к родине и страстное желание ей служить. Во время Отечественной войны 1812 года он вступает в гусарский полк добровольцем. По возращении с военной службы Грибоедов занимается литературной работой, а с 1817 года совмещает ее со службой в Коллегии иностранных дел. В следующем году он уезжает в Персию в качестве секретаря посольства.

В Персии и затем в Грузии Грибоедов работает над комедией "Горе от ума", задуманной еще в 1818 году. Он заканчивает ее в 1824 году по возвращении в Петербург. Запрещенная цензурой к печатанию и постановке, комедия быстро распространилась в списках по всей России. "С 1823 года начала ходить по рукам публики рукописная комедия Грибоедова "Горе от ума". Она наделала ужасного шума, всех удивила, возбудила негодование и ненависть во всех, занимавшихся литературою ex officio , и во всем старом поколении; только немногие, из молодого поколения и не принадлежавшие к записным литераторам и ни к какой литературной партии, были восхищены ею. Десять лет ходила она по рукам, распавшись на тысячи списков: публика выучила ее наизусть, враги ее уже потеряли голос и значение, уничтоженные потоком новых мнений, и она явилась в печати тогда уже, когда у ней не осталось ни одного врага, когда не восхищаться ею, не превозносить ее до небес, не признавать гениальным произведением считалось образцовым безвкусием." Лишь в 1862 году она была полностью напечатана.

Обличительный пафос фигуры антагониста фамусовского общества в черновом варианте произведения подчеркивался и смысловой прозрачностью фамилии героя - Чадский. Предполагается, и это подтверждается этимологией фамилии главного персонажа, что прообразом Чацкого был опальный философ П. Я. Чаадаев. Это отражало идейно-тематическую установку Грибоедова на воплощение конфликта одинокой личности и бездуховного мира. Сама партитура поведения персонажа иллюстрировала идеи декабристов, которые считали, что необходимо высказывать передовые взгляды везде: и на балу, и в дворянском собрании. Общественный характер, публичность монологов героя, ниспровергательный пафос его социальной позиции вычитывались из образа несогласия, заключенного в фамилию: Чадский - чадящий, выражающий крамольные идеи.

В окончательном варианте комедии меняются и название, и фамилия главного героя, что открывает возможность множественной интерпретации системы образов и конфликта. "Грибоедов только под давлением цензуры вынужден был вывернуть наизнанку заголовок своей комедии. Она называлась "Горе уму", и это вполне исчерпывающее название. "Горе от ума" - это уже с лукавинкой, и смысл прямо противоположный. Вместо "дурак" - "сам дурак"… По сути дела Грибоедов написал пьесу о никому доселе неизвестной цивилизации с европейскими манерами и абсолютно азиатским укладом. То, что сегодня одни именуют Евразией, а другие просто Азиопой. Последнее ближе к истине. Как "горе уму" вернее, чем "Горе от ума"." Корректировка основного тезиса позволила расширить сферу комментирования и анализа главной идейно-тематической категории. "Горе от ума" испытывает не только Чацкий, но и Софья, обманутая вероломным избранником. Испытывает и Молчалин, чьим честолюбивым планам не суждено сбыться. Беспокойство воцаряется и в доме Фамусова, побуждая его к поиску более убедительных способов отстаивания собственных идеалов.

В 1826 году Грибоедов был арестован на Кавказе по подозрению в связях с декабристами. Следствию не удалось доказать связи Грибоедова с декабристами, и поэтому он был освобожден. Однако полиция не упускала писателя из виду. В 1828 году Грибоедову, как талантливому дипломату, поручили важную миссию: заключить мирный договор с Персией. Грибоедов блестяще выполнил эту миссию, его милостиво принял царь Николай I и назначил полномочным послом в Персию.

В условиях борьбы России и Англии за восточные рынки этот пост был очень опасным. Для персидского правительства Грибоедов стал врагом, заменявшим "единым лицом двадцатитысячную армию".

В 1829 году фанатичная толпа напала на русское посольство в Тегеране. Грибоедов был убит. Похоронили его в Тифлисе, на горе, в монастыре святого Давида. На могиле писателя его молодой женой Ниной Чавчавадзе, дочерью известного грузинского писателя, был поставлен памятник с короткой и трогательной надписью: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?"

О комедии "Горе от ума" написано много и если мы напишем очередную критическую статью - это будет слишком банально. А вот сравнить между собой критические мнения - это уже более актуально. Попробуем же в этой работе проанализировать некоторые критические интерпретации по данному произведению. Для достижения поставленной цели мы рассмотрим отношение критиков к образам пьесы, сравним эти отношения между собой. А также хотелось бы рассмотреть, как характеризуют критики структуру произведения и в чем было новаторство Грибоедова. Полученные исследования могут быть использованы в учебном процессе, для изучения творчества Грибоедова и его комедии "Горе от ума"

РАЗДЕЛ 1. КРИТИЧЕСКИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ СТРУКТУРЫ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

1.1 Новаторство Грибоедова в его пьесе "Горе от ума"

комедия грибоедов конфликт чацкий фамусова

Новаторство Грибоедова заключается и в создании нового для русской литературы жанра. "Горе от ума" можно отнести к типу любовно-бытовой комедии, но драматический пафос, пронизывающий конфликт, не позволяет ограничить жанровую природу произведения указанием на переживания главного героя и непонимание его окружающим обществом. Наличие двух интриг разрушает привычную классицистическую структуру, известную по комедиям Мольера, вводит в произведение Грибоедова параллельные сюжетные линии. Композиционные элементы драматического конфликта - любовно-бытового и социально-политического - совпадают в завязке и развязке. Кульминацией общественно-политической интриги становится монолог Чацкого. Равноправное присутствие двух сюжетных линий, расширение тематического материала не позволяют трактовать пьесу в контексте исключительно комедийного жанра. "Горе от ума" можно отнести к одному из первых трагикомических опытов русской литературы, что подтверждается еще и той особенностью развязки, когда намеченные конфликты не разрешаются, а открыты для продолжения и последующей интерпретации. А что о пьесе говорит Белинский? Послушаем же его: "Горе от ума" не есть комедия, по отсутствию или, лучше оказать, по ложности своей основной идеи; не есть художественное создание, по отсутствию самоцельности, а следовательно, и объективности, составляющей необходимое условие творчества. "Горе от ума" -- сатира, а не комедия: сатира же не может быть художественным произведением. И в этом отношении "Горе от ума" находится на неизмеримом, бесконечном расстоянии ниже "Ревизора", как вполне художественного создания, вполне удовлетворяющего высшим требованиям искусства и основным философским законам творчества. Но "Горе от ума" есть в высшей степени поэтическое создание, ряд отдельных картин и самобытных характеров, без отношения к целому, художественно нарисованных кистию широкою, мастерскою, рукою твердою, которая если и дрожала, то не от слабости, а от кипучего, благородного негодования, <с> которым молодая душа еще не в силах была совладеть. В этом отношении "Горе от ума", в его целом, есть какое-то уродливое здание, ничтожное по своему назначению, как, например, сарай, но здание, построенное из драгоценного паросского мрамора, с золотыми украшениями, дивною резьбою, изящными колоннами... И в этом отношении "Горе от ума" стоит на таком же неизмеримом и бесконечном пространстве выше комедий Фонвизина, как и ниже "Ревизора"." То есть, Белинский видит оригинальное, уникальное произведение, но его мучает вопрос: что это - комедия или трагедия? Смольников подсказывает классику: "Горе от ума" - это гармоничный сплав сцен, которые отличаются широким жанровым диапазоном: от драматического и лирико-поэтического до комедийного и даже фарсового. А сами характеры обладают богатой, разнообразной гаммой чувств" Грибоедов разрушает все жанровые каноны, он творит нечто новое, оригинальное. Однако не разрушение жанровых канонов было основной задачей автора. Использование тех или иных художественных средств и приемов драматургии диктовались конкретными творческими обстоятельствами, которые возникали в процессе работы над пьесой, а не какими-то отвлеченными теоретическими постулатами. Поэтому, когда требования классицизма ограничивали возможности Грибоедова, не позволяли достичь желаемого художественного эффекта, он решительно отвергал их.

Что же нам скажут критики о построении произведения? "…, в комедии нет целого, потому что нет идеи. Нам скажут, что идея, напротив, есть и что она -- противоречие умного и глубокого человека с обществом, среди которого он живет…? Следовательно, противоречие Чацкого случайное, а не действительное; не противоречие с обществом, а противоречие с кружком общества. Где же тут идея? Основною идеею художественного произведения может быть только так называемая на философском языке "конкретная" идея, то есть такая идея, которая в самой себе заключает и свое развитие, и свою причину, и свое оправдание и которая только одна может стать разумным явлением, параллельным своему диалектическому развитию. Очевидно, что идея Грибоедова была сбивчива и неясна самому ему, а потому и осуществилась каким-то недоноском." Нелегко Белинскому понять замысел Грибоедова. Но именно это делает "Горе от ума" совершенно непохожей на другие драматические произведения. Белинский тщательно пытался сравнить "Горе от ума" с гоголевским "Ревизором". Но это же совершенно два разных произведения, это все равно, что сравнить двух братьев: голова, две руки, две ноги. А дальше? Разве черты лица этих двух людей будут абсолютно похожи? Нет, каждый человек - уникален, поэтому уникальны по-своему "Горе от ума" и "Ревизор".

"Между тем в пьесе и в самом деле нет интригующего движения от завязки, пружинисто ведущей к развязке. Что происходит на протяжении четырех актов "Горя от ума"? Если речь идет о событиях, которые определяют занимательность пьесы, - то таких событий в пьесе нет… ничего интригующего, заставляющего трепетно ждать развязки. И мало того, что нет никаких событий, - даже словесные прения, споры, объяснения и узнания истины накиданы в пьесе вперемежку, как будто автор нарочно перемешал их, избегая стройной последовательности" Но не интрига была основной задачей Грибоедова. Тезис-тема, вынесенный в название, распространим на всех персонажей и иллюстрируется бытийными формами их самореализации. Категория ума, столь популярная в литературе 18 века, переосмысливается Грибоедовым в контексте изменившихся этико-эстетических приоритетов и актуальной для начала 19 века проблематики. В комедии противопоставляются два типа "разумного" поведения: первый носит сугубо охранительный характер; второй предполагает разрушение архаических догм. "О комедии "Горе от ума" можно сказать, что в ней ничего не происходит четырежды. И современники, даже те, которые очень высоко оценили поэтические достоинства комедии и силу общественно-политического начала в ней, - все же пророчили провал пьесы. Но как удивились те из них, которые дожили до первой постановки хотя бы отдельных сцен комедии (такова была воля цензуры) и убедились в напряженном внимании зрителя, в успехе неслыханном." Ведь "своеобразие пьесы Грибоедова в том, в частности, и состоит, что в ней не выделяется особо, нарочисто какая-то одна, ведущая тенденция жизни - драматическая или комедийная. Они берутся вместе, в тесном соединении друг с другом." Какую цель преследовал Грибоедов? Нам подсказывает Белинский: "…автор "Горя от ума" ясно имел внешнюю цель -- осмеять современное общество в злой сатире, и комедию избрал для этого средством" Смех играет большую роль в данном произведении: "Грибоедовский смех в "Горе от ума" помогает нам понять великую суть искусства, существующего для общества, для людей. Для нас с вами." Смех очень давно использовали писатели, чтобы показать негативные явления в обществе, этим же приемом воспользовался и автор "Горя от ума". Формально Грибоедов решает конфликтную ситуацию в пользу фамусовского общества, но философская правота идеологической позиции принадлежит Чацкому. Подобная развязка демонстрирует торжество персонифицированной идеи над миром, подчиненным диктату устаревшей морали. Важная особенность "Горя от ума" - переосмысление комических характеров и комических ситуаций: в комических противоречиях автор обнаруживает скрытый трагический потенциал. Не позволяя читателю забыть о комизме происходящего, Грибоедов подчеркивает трагический смысл событий. Трагедийный пафос усиливается в финале пьесы, когда все основные персонажи пьесы (включая Фамусова и Молчалина), предстают не в традиционно-комедийных амплуа, а больше напоминают героев трагедии.

Драматургическое новаторство Грибоедова еще заключалось в том, что он отказался от жанровых канонов классицистической "высокой" комедии. Он отказывается от александрийского стиха, которым написаны "эталонные" комедии классицистов и заменяет его вольным ямбом, который позволял передавать оттенки живой разговорной речи: "…комедия Грибоедова, во-первых, была написана не шестиногими ямбами с пиитическими вольностями, а вольными стихами, как до того писались одни басни; во-вторых, она была написана не книжным языком, которым никто не говорил, которого не знал ни один народ в мире, а русские особенно слыхом не слыхали, видом не видали, но живым, легким разговорным русским языком; в-третьих, каждое слово комедии Грибоедова дышало комическою жизнию, поражало быстротою ума, оригинальностию оборотов, поэзиею образов, так что почти каждый стих в ней обратился в пословицу или поговорку и годится для применения то к тому, то к другому обстоятельству жизни, -- а по мнению русских классиков, именно тем и отличавшихся от французских, язык комедии, если она хочет прослыть образцовою, непременно должен был щеголять тяжелостию, неповоротливостию, тупостию, изысканностию острот, прозаизмом выражений и тяжелою скукою впечатления; в-четвертых, комедия Грибоедова отвергла искусственную любовь, резонеров, разлучников и весь пошлый, истертый механизм старинной драмы; а главное и самое непростительное в ней было -- талант, талант яркий, живой, свежий, сильный, могучий..." Прочитав Белинского, нам может показаться, что лучше и сказать о пьесе нечего. Однако, выслушаем следующего критика: "Грибоедов обогатил язык элементами повседневно-бытовой разговорной речи и этим продолжил развитие русского литературного языка. Его имя стоит в этом отношении в одном ряду с Крыловым и Пушкиным. Он дал образцы индивидуализации речи каждого действующего лица, речи жизненно правдивой, социально оправданной и художественно завершенной" Из этих двух высказываний, приходим к выводу, что особое мастерство Грибоедова заключается в органичном введении в речевую партитуру персонажей богатства русского языка. Автор насыщает реплики героев оборотами из устной речи, народнопоэтической образностью, что указывает на особую чуткость художника к потенциалу языка, воплощающему одновременно созидательную и охранительную функции. Принципы задействованости фольклора в монологах героев различны и соответствуют их представлениям об "умственной" норме. Чацкий охотно обращается к лексике и художественным приемам народного творчества; беспокоится о чистоте языка и национального самосознания. Фамусов проповедует идеалы "века минувшего", своим пристрастием к архаизмам аллегорически утверждает безотносительность этических ориентиров, не изменившихся со времен "очаковских и покоренья Крыма". Использование автором дифференцированных речевых характеристик придает особую жизненность характерам действующих лиц комедии.

РАЗДЕЛ 2. КРИТИЧЕСКИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ПЕРСОНАЖЕЙ ПЬЕСЫ

2.1 Особенности построения образов в пьесе

Реалистический характер комедии заключается в создании особого художественного мира, в котором каждый герой переживает свое "горе от ума". Принцип "единства характеров" - основа классицистической драматургии - оказался совершенно неприемлемым для Грибоедова. Прямолинейность и односторонность в изображении центральных персонажей отброшены, все герои показаны людьми сложными и противоречивыми. Автор стремиться показать как хорошее, так и плохое в своих героях. "Нарисованные драматургом портреты позволяют получить и многие существенно важные сведения." Фамусов изображен знатным барином, к которому съезжается вся Москва, но в финале пьесы он боится стать всеобщим посмешищем и второе значение его фамилии (от латинского fama - "молва") раскрывается в реплике персонажа: "Ах! Боже мой! что станет говорить княгиня Марья Алексеевна!". Характер Софьи задан в соответствии с образами положительных героинь предшествующей литературы, но в комедии ее мудрость распространяется на идеализацию неродовитого возлюбленного и стремление соответствовать тем романтическим идеалам, которые она постигла из французских книг.

Чацкого сторонится общество, его смелые высказывания пугают окружающих откровенностью и категоричностью. "Мильон терзаний" героя состоит в том, что он понапрасну растрачивает перед светскою толпою свои патетические чувства. Грибоедов не оставляет без внимания и судьбы второстепенных персонажей, сделавших компромиссный социальный выбор. Платон Михайлович Горич, к примеру, когда-то держался прогрессивных взглядов, но настоящее его сводится к тому, что он стал "одним из жениных пажей".

Сюжет комедии отображает жизнь в доме Фамусова. Каждый гость представляет определенный тип поведения, возводимого автором на уровень социокультурного обобщения. Репетилов воплощает идею профанации высоких идеалов. Недуг княгини Тугоуховской символизирует ограниченность кругозора "московских тетушек", бесцеремонность Хлестовой воплощает мысль о ее деспотическом своеволии.

Многие образы, риторические пассажи, идеи "Горя от ума" активно использовались русскими поэтами и писателями. Реминисценции из грибоедовской комедии встречаются у Пушкина. В эпиграфе к седьмой главе "Евгения Онегина" цитата из "Горя от ума" позволяет создать особое настроение, подготовить читателя к восприятию предстоящих событий. Примером активного обращения к наследию Грибоедова представляется метафорический образ "с корабля на бал", обнаруживается его развернутый комментарий в сюжетах романов Пушкина и Гончарова. А фраза "и дым Отечества нам сладок и приятен" просматривается в инверсированной интерпретации темы патриотизма в произведениях Тургенева и Достоевского. "Он (Грибоедов) создает неповторимый словесный рисунок поведения самых разнообразных героев - от Чацкого и Фамусова, произносящих обширные монологи, до какого-нибудь господина Н., который тем не менее наделен своей особой речью и играет в сюжете произведения немаловажную роль"

2.2 Чацкий

Теперь рассмотрим, что критики думали о Чацком. Белинский не был хорошего мнения о Чацком. Подтверждения его отношения мы находим в статье: "У него(Чацкого) много смешных и ложных понятий, но все они выходят из благородного начала, из бьющего горючим ключом источника жизни. Его остроумие вытекает из благородного и энергического негодования против того, что он, справедливо или ошибочно, почитает дурным и унижающим человеческое достоинство, -- и потому его остроумие так колко, сильно и выражается не в каламбурах, а в сарказмах. И вот почему все бранят Чацкого, понимая ложность его как поэтического создания, как лица комедии, -- и все наизусть знают его монологи, его речи, обратившиеся в пословицы, поговорки, применения, эпиграфы, в афоризмы житейской мудрости." . Все метания Чацкого Белинский называет бурей в стакане. Поведение Чацкого критик воспринимает как поведение сумасшедшего: ". Софья лукаво делает ему вопрос, на что он так сердит? и Чацкий начинает свирепствовать против общества, во всем значении этого слова. Без дальних околичностей начинает он рассказывать, что вон в той комнате встретил он французика из Бордо, который, "надсаживая грудь, собрал вокруг себя род веча" и рассказывал, как он снаряжался в путь в Россию, к варварам, со страхом и слезами, и встретил ласки и привет, не слышит русского слова, не видит русского лица, а все французские, как будто он и не выезжал из своего отечества, Франции. Вследствие этого Чацкий начинает неистово свирепствовать против рабского подражания русских иноземщине, советует учиться у китайцев "премудрому незнанью иноземцев", нападает на сюртуки и фраки, заменившие величавую одежду наших предков, на "смешные, бритые, седые подбородки", заменившие окладистые бороды, которые упали по манию Петра, чтобы уступить место просвещению и образованности; словом, несет такую дичь, что все уходят, а он остается один, не замечая того…" Как современник Чацкого, Белинский имеет полное право негодовать, ведь в 19 веке были совсем иные нравы. Но современные критики с другой стороны смотрят на поведение и характер Чацкого. "Чацкий же здравомыслящий человек, ибо он прежде всего провозвестник будущего" - таким Чацкого считает Смольников. Но Белинский настаивает: "И потом: что за глубокий человек Чацкий? Это просто крикун, фразер, идеальный шут, на каждом шагу профанирующий все святое, о котором говорит. Неужели войти в общество и начать всех ругать в глаза дураками и скотами -- значит быть глубоким человеком? Что бы вы сказали о человеке, который, войдя в кабак, стал бы с одушевлением и жаром доказывать пьяным мужикам, что есть наслаждение выше вина -- есть слава, любовь, наука, поэзия, Шиллер и Жан-Поль Рихтер?.. Это новый Дон-Кихот, мальчик на палочке верхом, который воображает, что сидит на лошади..." Чацкий "мечет бисер перед свиньями", пытается доказать некие высокие идеалы людям приземленным и далеким вообще от понимания подобных идеалов. Этим Чацкий унижает, прежде всего, себя. Оскорбляя всех направо и налево, Чацкий доказывает, что он действительно сумасшедший, каким его изобразила София. Совершенно в ином свете Чацкого видит современный критик: "Ум Чацкого - это прежде всего острый ум передового, свободомыслящего человека. Умный человек Чацкий противопоставлен глупцам, дуракам и в первую очередь Фамусову и Молчалину не потому, что те глупы в прямом, однозначном смысле этого слова. Нет, и тот и другой достаточно умны. Но их ум противоположен уму Чацкого. Они - реакционеры, а значит глупцы с общественно-исторической точки зрения, ибо защищают старые, отживающие, антинародные взгляды" , при этом уточняя о ненавистной Белинскому пылкости: "Такую пылкость вряд ли мы назовем слабостью, а тем более недостатком. Но, несомненно, она доставляет герою большие неприятности." Медведева согласна со Смольниковым и подводит итог метаниям героя: "Грибоедов раскрывает в комедии основы мировоззрения своего героя, точно определяя их характер и время зарождения. Это - идеи вольнодумца начала 19 в., окрыленного национальной борьбой,… утверждением народных прав и обязанностей высших сословий. Эта идеология, характерная для поколения Чацкого, еще не декабристская, но питавшая декабризм." Кто же Чацкий - безумец или борец за справедливость? "Грибоедов дает понять, что Чацкий не герой-одиночка, а один из представителей передовой молодежи, ее единомышленник. Не случайно драматург вкладывает в уста Чацкого слова: "Теперь пускай из нас один, из молодых людей, найдется враг исканий…" Не случайно и то, что Чацкий, раскрывая свои взгляды, всегда говорит не от своего лица, а от лица тех, с кем связан: "Где? Укажите нам отечества отцы, которых мы должны принять за образцы", "и нам за ними в путь счастливый", "он рад, но мы не рады". Не случайно и то, что Фамусов прекрасно понимает, что Чацкий является выразителем мнений целой группы: "Вот то-то, все вы гордецы!", "спросили бы, как делали отцы, учились бы на старших глядя", "вы нынешние - нутка!", "Все умудрились не по летам". Но все же Белинский утверждает, что проблема Чацкого "…только не от ума , а от умничанья "

Тема любви в пьесе играет одну из ведущих ролей. В испытании любовь раскрываются многие черты характера нашего героя. Вот что Белинский говорит о любви Чацкого к Софии: " Где же у Чацкого уважение к святому чувству любви, уважение к самому себе? Какое же после этого может иметь значение его восклицание в конце четвертого акта: "...Пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок!" Какое же это чувство, какая любовь, какая ревность? буря в стакане воды!.. И на чем основана его любовь к Софье? Любовь есть взаимное, гармоническое разумение двух родственных душ, в сферах общей жизни, в сферах истинного, благого, прекрасного. На чем же могли они сойтись и понять друг друга? Но мы и не видим этого требования или этой духовной потребности, составляющей сущность глубокого человека, ни в одном слове Чацкого. Все слова, выражающие его чувство к Софье, так обыкновенны, чтобы не сказать пошлы!". То есть, любовь Чацкого к Софии - это обычная причуда. Он не любит ее по-настоящему, он думает, что любит. Но иначе о любви Чацкого говорит Смольников: "Для Чацкого по-своему "распалась связь времен". Того времени, когда он находил с Софьей и общий язык ума, и общий язык чувства (до его отъезда за границу), и того времени, когда он так "некстати" "грянул вдруг, как с облаков" и не замечает, что Софья уже совсем не та, да и он, может быть, тоже очень изменился. То есть он прежний и даже еще больше любит Софью, но ум его возмужал, и этот беспокойный ум…постепенно все больше задевает любимую девушку" Смольников объясняет природу чувства Чацкого. Для Смольникова Чацкий не конченый эгоист, каким изображает Белинский героя пьесы, просто он не понят ни в этом доме, ни в этом обществе. "…и любовь Чацкого так пошла, ибо она нужна не для себя, а для завязки комедии, как нечто внешнее для нее; оттого-то и сам Чацкий -- какой-то образ без лица, призрак, фантом, что-то небывалое и неестественное" - не унимается Белинский. Но Смольников защищает главного героя, он оправдывает его поведение тем, что: "Но Чацкий без памяти влюблен. А влюбленные, как известно, до поры до времени слышат только самих себя". То есть, весь "шум и гам", который Чацкий устроил в доме Фамусова - это проявление его любви к Софии, это его обида на любимую девушку и ее окружение. "Натуральность проявления чувства героя не может не увлекать и нас. Именно эта натуральность заставляет видеть в Чацком не риторическую фигуру, которая по воле автора высказывает вслух передовые идеи и едко критикует, а живого человека. Человека, кстати, отнюдь не идеального. При всем том, что он, несомненно, положительный герой."

Подведем же итог: Чацкий - страстная и деятельная натура, он может или страстно любить, или ненавидеть, для него не существует полутонов. Мысли, которые он высказывает, непонятны его современникам, они направлены в будущее. Современники Чацкого видели в нем болтуна и пустозвона. Чацкий противопоставляется московскому обществу и выражает авторскую точку зрения на русское общество, хотя его нельзя считать безусловно "положительным" персонажем. Поведение Чацкого - поведение обличителя, ожесточенно нападающего на нравы, быт и психологию фамусовского общества. Однако он не является эмиссаром петербургских вольнодумцев. Гнев, которым охвачен Чацкий, вызван особым психологическим состоянием: его поведение определяют две страсти - любовь и ревность. Чацкий не владеет своими чувствами, которые вышли из-под контроля, не способен действовать разумно. Гнев просвещенного человека соединился с болью утраты возлюбленной - вот это причина горячности Чацкого. Чацкий - трагический персонаж, попавший в комические обстоятельства.

2.3 София Фамусова

София Фамусова… Кто она? "Девушка сама неглупая". Неглупая. Но, значит, еще и не такая, чтобы автор смог бы ее безоговорочно назвать умной… Гончаров увидел в ней "задатки недюжинной натуры". Его вывод достаточно красноречив: "Недаром любил ее и Чацкий". Да, действительно, недаром. И в этом, может быть, высшее оправдание Софьи… Любовь Чацкого к Софии помогает нам понять одну истину: характер героини в чем-то немаловажном под стать герою… В свои семнадцать лет она не только "расцвела прелестно", как говорит о ней восхищенный Чацкий, но и проявляет завидную независимость мнений, немыслимую для таких людей, как Молчалин или даже ее отец." То есть, Смольников считает Софию идеальной парой Чацкому, так как она образована, имеет свое мнение, совершенно отличающееся от мнения ее отца, а также видит в ней "…натуру живую, увлекающуюся, своевольную, обещающую своим поведением бурное развитие событий" . "Она не лишена смелости, бескорыстна и способна пренебречь светскими предрассудками и условностями. Она восприимчива и остроумна… Черты капризной барышни, прихотливая избалованность четко прорисованы в комедии…" Но в чем же София проявляет свою независимость? Прежде всего в любви: она влюбляется в Молчалина. Белинский негодует: "Светская девушка, унизившаяся до связи почти с лакеем. Это можно объяснить воспитанием -- дураком отцом, какою-нибудь мадамою , допустившею себя переманить за лишних пятьсот рублей. Но в этой Софье есть какая-то энергия характера: она отдала себя мужчине, не обольстясь ни богатством, ни знатностию его, словом, не по расчету, а напротив, уж слишком по нерасчету; она не дорожит ничьим мнением, и когда узнала, что такое Молчалин, с презрением отвергает его, велит завтра же оставить дом, грозя, в противном случае, все открыть отцу." Ведь "меркою достоинства женщины может быть мужчина, которого она любит, а Софья любит ограниченного человека без души, без сердца, без всяких человеческих потребностей, мерзавца, низкопоклонника, ползающую тварь, одним словом -- Молчалина." София себя унижает этой связью. Но почему София остановила свой выбор на Молчалине? ] "Голова Софии начинена любовными приключениями, вычитанными из модных французских романов, и себя она воображает героиней, к ногам которой повергнут герой, во всем ей покорный и на все для нее готовый. Он, этот выдуманный герой, воплощен в живом Молчалине, молодом человеке весьма предупредительном и с виду приятном. Именно ему София приписывает все добродетели персонажа чувствительных романов." , "… идеал человека, созданного Софьей в результате ее чтения, мог как нельзя лучше совпадать именно с таким, как Молчалин, который очень умело "подыгрывал ей" . А почему бы не подвести итог, кто такая София, словами Кедрова:"Любовь - это, конечно, святое. Все-таки Грибоедов в отличие от Пушкина и Лермонтова авангардист и чернушник. Что было бы, влюбись Ларина в Молчалина, а княжна Мери в Грушницкого. Рухнули бы все устои русского романтизма. А ведь у Грибоедова именно так. Чацкий - он и Онегин, и Печорин, и Болконский в одном лице. А вместо Татьяны, витающей в небесах, не желаете ли практичную московскую барышню Софью. "Ах, если любит кто кого, зачем ума искать и ездить столь далеко!" Всё. Точка. Вопросов нет. Никаких тебе "сердцу не прикажешь" и прочей галиматьи. И, страшно сознаться, но почти за 200 лет критика так и не заметила, что Софья просто любит Молчалина и не любит Чацкого. Любить Молчалина, конечно, стыдно, однако, демография и генетика на стороне Софьи. Если 99% Молчалины, то Бог с ним, с Чацким."

2.4.Другие персонажи пьесы

Возможность различных комментариев комедии Грибоедова происходит из-за того, что автор создал самобытный драматургический опыт постижения действительности и ее художественного переосмысления. В произведении только на уровне гипотетической идеи наказан порок. Хотя Гончаров в статье "Мильон терзаний" и утверждает, что Чацкий победил качеством силы новой, но нельзя не учитывать того факта, что формально конфликт завершается поражением героя-идеолога. Фамусовское общество сплачивается в борьбе с новой мыслью, однако и "горе" его обнаруживается в столкновении с передовыми идеями. Рассмотрим же поближе фамусовское общество: Фамусова,Молчалина, Репетилова.

Фамусов и Молчалин не похожи на традиционных комедийных "злодеев" и "тупиц". "Фамусов -- лицо типическое, художественно созданное. Он весь высказывается в каждом своем слове. Это гоголевский городничий этого круга общества. Его философия та же. Знатность, вследствие чинов и денег, -- вот его идеал жизни. Чтобы не накопилось у него много дел, у него обычай: "Подписано, так с плеч долой". Он очень уважает родство --

"Я пред родней, где встретится, ползком,

Сыщу ее на дне морском.

При мне служащие чужие очень редки:

Все больше сестрины, свояченицы детки.

Один Молчалин мне не свой,

И то затем, что деловой.

Как будешь представлять к крестишку иль местечку

Ну как не порадеть родному человечку?"

Но нигде не высказывается он так резко и так полно, как в конце комедии; он узнает, что дочь его в связи с молодым человеком, что ее, следовательно, и его доброе имя опозорено, не говоря уже о тяжелой, жгучей душу мысли быть отцом такой дочери -- и что ж? -- ничего этого и в голову не приходит ему, потому что ни в чем этом он не видит существенного: он весь жил и живет вне себя: его бог, его совесть, его религия -- мнение света, и он восклицает в отчаянье:

"Моя судьба еще ли не плачевна:

Ах, боже мой! что станет говорить

Княгиня Марья Алексевна!.."

Вот таким увидел Фамусова Белинский. Это наиболее полный образ Фамусова, остальные критики лишь слегка добавляют: "Фамусов, занятый более всего самим собою, приятностью своего бытия (недаром Грибоедов в самом начале комедии рисует его как бесцеремонного блудодея и хвастуна) в качестве отца, - одержим мыслию повыгоднее выдать дочь замуж. И ее сбыть с рук, и себя не обидеть." "Фамусов же - старовер, рутинер, враг знаний и книг, бюрократ. Ему не только враждебен, но и непонятен, непостижим такой, как Чацкий" Интересно, есть хоть какая-либо из черт Фамусова, которая может быть положительной? Оказывается, есть: "Фамусов - неглупый и трезвый по своим житейским взглядам человек"

Трагикомично и положение Молчалина. Кто же этот человек, которого полюбила София? "Можно ли сразу не понять характер Молчалина, который постоянно прибегает к почтительно-лакейскому прибавлению "с": "я-с", "с бумагами-с", "нет-с", "два-с", "по-прежнему-с". В его обращении даже с горничной все существительные звучат в уменьшительной форме: "вещицы", "зеркальце", "ангельчик" и т.д., вплоть до несуществующего уменьшительного "ножинки" (от слова "ножницы"). То есть, Филиппов обращает наше внимание, что уже в речи Молчалина особо ярко выделяется подхалимство этого героя. Смольников считает, что Молчалин "… фигура иного рода. На Скалозуба он не похож. Как говорит о нем Чацкий, Молчалин стремится "мирно все уладить". В Молчалине, правда, немало и других свойств, но все словно фокусируются в одном - в его особой "тихости". Недаром ему и фамилия дана такая бессловесная." Все так просто у Грибоедова - характеристика героя запечатлена в его фамилии. "Но нигде субъективность автора не проявилась так резко, так странно и так во вред комедии, как в очерке характера Молчалина, который он заставляет делать самого же Молчалина: "Мне завещал отец, Во-первых, угождать всем людям без изъятья: Хозяину, где доведется жить, Слуге его, который чистит платья, Швейцару, дворнику -- для избежанья зла, Собаке дворника, чтоб ласкова была!" … Скажите, бога ради, станет ли какой-нибудь подлец называть себя при других подлецом? -- Ведь Молчалин глуп, когда дело идет о чести, благородстве, науке, поэзии и подобных высоких предметах; но он умен, как дьявол, когда дело идет о его личных выгодах. Он живет в доме знатного барина, допущен в его светский круг и совсем не болтлив, но очень молчалив: так кстати ли ему подавать оружие на себя горничной, так простодушно хвастаясь своею подлостию?.." Идеальный отрицательный герой! Молчалина можно сравнить с Яго:"Хитрая увертливость Молчалина, высказанная уже в четвертой сцене первого акта, определена единственной его страстью: желанием сделать карьеру. Шашни с дочерью того, под чьим началом он находится, лишь способ преуспеть в данное время." Молчалин находится в безвыходном положении: увлекшись служанкой, он вынужден притворятся скромным и безропотным обожателем Софии. Молчалин понимает, что отношения с Софией могут вызвать раздражение и гнев Фамусова. Но и отвергнуть любовь Софии опасно: дочь имеет влияние на Фамусова и может погубить карьеру Молчалина. Он оказался между двух огней: "барская любовь" дочери и "барский гнев" отца. Карьеризм и притворная любовь несовместимы, попытка соединить их оборачивается для Молчалина "падением" со служебной "высоты". Молчалин - один из тех, кто легко приспосабливается к любым обстоятельствам ради одной цели - подняться как можно выше по служебной лестнице. Зачем же нужен такой герой-любовник, что этим Грибоедов хотел нам сказать? "Построив свою пьесу на соперничестве между Чацким и Молчалиным, Грибоедов привел умника, человека с душой, - к поражению. Побеждает (и в любви, и по службе) бездушный глупец, "услужник знаменитый" - Молчалин… Но читатель и зритель приведен к сознанию бесконечного превосходства Чацкого над Молчалиным." Подведем итог критического анализа образа: "Молчалин - это тоже не совсем образ. Это просто русский человек на рандеву. Может быть, портрет не полностью завершен, поскольку мы видим героя во времена тяжелые и застойные. А попади он в перестройку, и вмиг Молчалин превратится в Кричалина. Намек на это у Грибоедова есть. "Шумим, братец, шумим!" - "Шумите вы и только". Репетилов - это двойник Молчалина." Репетилов(от французского repeter - "повторять") - весьма забавный образ, но за этой внешней забавностью скрывается опасный человек, который, возможно, даже не подозревает, насколько он опасен: "Репетилов - образ не только и не столько человека, отличающегося болтливостью, глупостью и ветренностью,…сколько образ примазавшегося к большому делу пошляка, который не помогает да и по сути и глубоко чужд этому большому "государственному делу… Он, к прискорбию, вечный попутчик больших дел и людей. Он, словно тень, преследует их или волочится за ними. Он на своем, чрезвычайно опошленном уровне повторяет то, что занимает великие, светлые умы" Белинский Репетилова практически не замечает, в его критической статье слишком мало упоминаний об этом герое: "Это лицо типическое, созданное великим творцом!.." То есть, критик считает Репетилова всего лишь небольшим элементом в гениальной картине художника: "…не говорим уже о Репетилове, этом вечном прототипе, которого собственное имя сделалось нарицательным и который обличает в авторе исполинскую силу таланта"

Что мы можем сказать о рассмотренных в этой части образах? Не мудрствуя лукаво, процитируем Белинского (все-таки, классик критики): "Нет, эти люди не были представителями русского общества, а только представителями одной стороны его…"

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В "Горе от ума" ярко появились важнейшие особенности реалистического искусства: реализм не только освобождает индивидуальность автора от мертвящих правил, канонов и условностей, но и опирается на опыт других художественных систем. "Кроме "Горя от ума" и "Ревизора", мы, пожалуй, не сможем назвать ни одной пьесы, которой принадлежала бы столь значительная роль в формировании мастерства русских актеров… Грибоедов талантливо сочетал злую и острую сатиру, направленную против нравов, характеров и быта своего времени, с показом героических борцов - в лице Чацкого,- непримиримо вступающих в борьбу с пороками окружающей действительности, он создал жизненно убедительный образ положительного героя, провидящего будущее." То есть, Грибоедов создал новый образ героя, не "шаблон"-героя классицизма, а живого человека, с его причудами, страстями, недостатками и достоинствами. "Историческое значение пьесы "Горе от ума" очевидно. Нет другого драматического произведения в России, которое оказало бы столь могучее влияние на развитие отечественного самосознания, с такой силой способствовало бы воспитанию общественно-политической, моральной, и эстетической культуры многих поколений русских читателей и зрителей" Повальное увлечение зарубежной (как западной, так и восточной) культурой влечет за собой деградацию нации. Карьеризм сейчас пропагандируется как лучшая черта характера. Забывается, что моральный облик человека - это его поступки. В нашей жизни все покупается и продается: от образования до репутации. Грибоедов напомнил своей пьесой, что сила нации - в его уникальности.

Рассмотрев критические заметки о комедии "Горе от ума", приходим к выводу, что не было абсолютно-единого мнения о пьесе. Грибоедов подверг резкой критике мир насилия, произвола, невежества, подхалимства, лицемерия, где господствуют фамусовы и молчалины и гибнут лучшие человеческие качества. Своей комедией Грибоедов возбуждал ненависть и презрение к людям фамусовского общества, клеймил добровольное холопство. Духом борьбы за настоящего человека, за его достоинство, за русскую национальную культуру проникнуто замечательное произведение Грибоедова.

Основной конфликт в комедии "Горе от ума" - столкновение "века нынешнего", т.е. передового дворянства, представителем которого является Чацкий, с "веком минувшим". Это делает комедию глубоко реалистической, придавая любовной драме Чацкого острое общественное звучание.

Комедия "Горе от ума" находится на пересечении различных художественных эстетик. Классицистические тенденции объединяются в ней с элементами романтизма и реализма. Подобный синтез художественных моделей обнаруживается и в западноевропейской драматургии. Самобытность художественного опыта Грибоедова заключается уже в специфике конфликта произведения, в разработке образов, в семантике названия. Первоначально комедия называлась "Горе уму", что выражало цель автора изобразить столкновение передовых идей и косного общества.

Как ни старались цензоры уничтожить "Горе от ума", это им не удавалось: " Мы говорим о бессмертии "Горя от ума". Это не красное словцо. "Горе от ума", действительно, бессмертно. Уже несколько поколений читателей и зрителей вовлекаются в неравнодушный диалог с ее героями" Даже спустя полтора века, комедия не теряет своей актуальности: "Комедия "Горе от ума" принадлежит к тем немногим произведениям мирового искусства, которые не теряют, а как бы набирают силу от эпохи к эпохе" Мастерство автора замечательно. "О стихах я не говорю, - писал Пушкин,- половина должна войти в пословицы". Действительно, кто из нас не пользуется такими крылатыми выражениями бессмертной комедии: "А судьи кто?", "Служить бы рад, прислуживаться тошно", "Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок?".

Грибоедову удалось создать в комедии "непринужденный, легкий, совершенно такой язык, каким говорят у нас в обществе", - писал современник поэта, В.Ф. Одоевский. Грибоедов ввел в свой стих выражения разговорные и народные. "Сон в руку", "всех со двора долой", "как пить дадут", "повыкинь вздор из головы" - так разговаривает со своими домочадцами и слугами Фамусов. В монологах Чацкого выразительны и точно эпитеты, которыми он определяет свое отношение к новому, прогрессивному. Не менее образны его оценки "века минувшего": "старух зловещих, стариков, дряхлеющих над выдумками, вздором". Великолепны краткие характеристики Скалозуба - "созвездие маневров и мазурки", Молчалина - "низкопоклонник и делец".

Завершить эту работу хотелось бы бессмертными словами Белинского, которые и сейчас актуальны: "Грибоедов принадлежит к самым могучим проявлениям русского духа. В "Горе от ума" он является еще пылким юношею, но обещающим сильное и глубокое мужество, -- младенцем, но младенцем, задушающим, еще в колыбели, огромных змей, младенцем, из которого должен явиться дивный Иракл. Разумный опыт жизни и благодетельная сила лет уравновесили бы волнования кипучей натуры, погас бы ее огонь, и исчезло бы его пламя, а осталась бы теплота и свет, взор прояснился бы и возвысился до спокойного и объективного созерцания жизни, в которой все необходимо и все разумно, -- и тогда поэт явился бы художником и завещал потомству не лирические порывы своей субъективности, а стройные создания, объективные воспроизведения явлений жизни..."

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Белинский. В., "Горе от ума" Комедия в 4х действиях, в стихах. Сочинение А. С. Грибоедова" : Собрание сочинений в 9 томах - 2т. - М.: "Художественная литература", 1977

2. Кедров К., "Горе уму": Комедия А.С. Грибоедова "Горе от ума" - СПб.: "Азбука", 2002

3. Филиппов В., "Комедия Грибоедова "Горе от ума": Комедии. Грибоедов. Мольер. - М., "Художественная литература", 1981

4. Смольников И.Ф. "Комедия А.С. Грибоедова "Горе от ума":-М.,1986

5. Медведева И. "Горе от ума" А.С. Грибоедова" - М-1974

6. Грибоедов А. С. "Горе от ума" Комедия в 4х действиях, в стихах: ": Комедии. Грибоедов. Мольер. - М., "Художественная литература", 1981

Подобные документы

История создания и публикация комедии "Горе от ума"; идейно-философское содержание произведения. Характеристика образов Чацкого, Софьи, Молчалина, Фамусова и Хлестовой. Особенности речи в произведении Грибоедова как средства индивидуализации героев.

реферат , добавлен 16.10.2014


Главная тема комедии Грибоедова "Горе от ума" - столкновение и смена двух эпох русской жизни. Ознакомление с драматическим образом Софьи Фамусовой - вначале романтической и сентиментальной, а вскоре - раздраженной и мстительной московской барышни.

сочинение , добавлен 08.11.2010


Актуальность, стилевое своеобразие, новаторство и идейный смысл произведения А. Грибоедова. Проблема ума как ключевая проблема пьесы, типы ума: "интеллектуальность" и "приспособляемость". Комедия "Горе от ума" - зеркало феодально-крепостнической России.

сочинение , добавлен 08.02.2009


А.С. Пушкин о судьбе Грибоедова. Детство и юность Грибоедова. Ссылка в Персию, служба на Кавказе. Успех комедии "Горе от ума", особенности ее поэтики. А.С. Пушкин о главном конфликте комедии и об уме Чацкого. Фамусовский мир, драма Чацкого и Софьи.

реферат , добавлен 18.07.2011


Классификация основных литературных элементов произведения А.С. Грибоедова "Горе от ума" (классицизм, романтизм, реализм); характеристика главных героев (Загорекого, Хлестова, Софьи, Чацкого, Скалозуба); определение эпизодов, цитат и деталей сочинения.

презентация , добавлен 07.06.2011


Биографические сведения о знаменитом русском драматурге и поэте А. Грибоедове. Творческая история комедии "Горе от ума". Общее понятие крылатых выражений. Афористические строки в стихах русских поэтов. Крылатые фразы в комедии Грибоедова "Горе от ума".

презентация , добавлен 16.12.2014


Сюжетная основа комедии Грибоедова "Горе от ума" - конфликт молодого дворянина с обществом. Характеристика литературного образа Чацкого - патриота, защитника "свободной жизни", язвительно критикующего крепостнический произвол. Линия любви Чацкого и Софьи.

сочинение , добавлен 08.11.2010


Комедия "Горе от ума" Александра Грибоедова - первое произведение с точной реакцией на текущие события и политическая декларация декабристов. Характеристики и трактовки образа главного героя Чацкого. Тип приспособленца – Молчалин. Критика Катенина.

курсовая работа , добавлен 25.02.2009


Характеристика причин конфликта между Чацким и Молчалиным, которые оказались представителями разных обществ в комедии И.С. Грибоедова "Горе от ума". В чем проявляется их противоположность? Чувства Молчалина и Чацкого к Софье – еще одна причина неприязни.

эссе , добавлен 06.06.2012


Теоретические основы компаративистического анализа. Исследования творчества Грибоедова и Мольера. Ж.-Б.Мольер – основоположник жанра "высокой комедии", многообразность жанрового наследия. Специфика конфликта в комедиях "Мизантроп" и "Горе от ума".

Литературная критика
Гончаров Иван Александрович
«Мильон терзаний» (статья И. А. Гончарова)

Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова. Она как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей. И никому в голову не приходит, что настанет когда-нибудь и его черед.

Все знаменитости первой величины, конечно, недаром поступили в так называемый «храм бессмертия». У всех у них много, а у иных, как, например, у Пушкина, гораздо более прав на долговечность, нежели у Грибоедова. Их нельзя близко и ставить одного с другим. Пушкин громаден, плодотворен, силен, богат. Он для русского искусства то же, что Ломоносов для русского Просвещения вообще. Пушкин занял собою всю свою эпоху, сам создал другую, породил школы художников, - взял себе в эпохе всё, кроме того, что успел взять Грибоедов и до чего не договорился Пушкин.

Несмотря на гений Пушкина, передовые его герои, как герои его века, уже бледнеют и уходят в прошлое. Гениальные создания его, продолжая служить образцами и источником искусству, сами становятся историей. Мы изучили Онегина, его время и его среду, взвесили, определили значение этого типа, но не находим уже живых следов этой личности в современном веке, хотя создание этого типа останется неизгладимым в литературе. Даже позднейшие герои века, например лермонтовский Печорин, представляя, как и Онегин, свою эпоху, каменеют, однако, в неподвижности, как статуи на могилах. Не говорим о явившихся позднее их, более или менее ярких типах, которые при жизни авторов успели сойти в могилу, оставив по себе некоторые права на литературную память.

Называли бессмертной комедией «Недоросль» Фонвизина, - и основательно - ее живая, горячая пора продолжалась около полувека: это громадно для произведения слова. Но теперь нет ни одного намека в «Недоросле» на живую жизнь, и комедия, отслужив свою службу, обратилась в исторический памятник.

«Горе от ума» появилось раньше Онегина, Печорина, пережило их, прошло невредимо чрез гоголевский период, прожило эти полвека со времени своего появления и всё живет своей нетленной жизнью, переживет и еще много эпох и всё не утратит своей жизненности.

Отчего же это, и что такое вообще «Горе от ума»?

Критика не трогала комедию с однажды занятого ею места, как будто затрудняясь, куда ее поместить. Изустная оценка опередила печатную, как сама пьеса задолго опередила печать. Но грамотная масса оценила ее фактически. Сразу поняв ее красоты и не найдя недостатков, она разнесла рукопись на клочья, на стихи, полустишья, развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, точно обратила мильон в гривенники, и до того испестрила грибоедовскими поговорками разговор, что буквально истаскала комедию до пресыщения.

Но пьеса выдержала и это испытание - и не только не опошлилась, но сделалась как будто дороже для читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь.

Печатная критика всегда относилась с большею или меньшею строгостью только к сценическому исполнению пьесы, мало касаясь самой комедии или высказываясь в отрывочных, неполных и разноречивых отзывах. Решено раз всеми навсегда, что комедия - образцовое произведение, - и на том все помирились.

Что делать актеру, вдумывающемуся в свою роль в этой пьесе? Положиться на один собственный суд - недостанет никакого самолюбия, а прислушаться за сорок лет к говору общественного мнения - нет возможности, не затерявшись в мелком анализе. Остается, из бесчисленного хора высказанных и высказывающихся мнений, остановиться на некоторых общих выводах, наичаще повторяемых, - и на них уже строить собственный план оценки.

Одни ценят в комедии картину московских нравов известной эпохи, создание живых типов и их искусную группировку. Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память так же твердо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или менее согласное понятие о всех лицах, кроме одного - Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде. Если было мало разногласия в понимании других лиц, то о Чацком, напротив, разноречия не кончились до сих пор и, может быть, не кончатся еще долго.

Другие, отдавая справедливость картине нравов, верности типов, дорожат более эпиграмматической солью языка, живой сатирой - моралью, которою пьеса до сих пор, как неистощимый колодец, снабжает всякого на каждый обиходный шаг жизни.

Но и те и другие ценители почти обходят молчанием самую «комедию», действие, и многие даже отказывают ей в условном сценическом движении.

Несмотря на то, всякий раз, однако, когда меняется персонал в ролях, и те и другие судьи идут в театр и снова поднимаются оживленные толки об исполнении той или другой роли и о самых ролях, как будто в новой пьесе.

Все эти разнообразные впечатления и на них основанная своя точка зрения у всех и у каждого служат лучшим определением пьесы, то есть что комедия «Горе от ума» есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира и вместе с тем и комедия и - скажем сами за себя - больше всего комедия, какая едва ли найдется в других литературах, если принять совокупность всех прочих высказанных условий. Как картина она, без сомнения, громадна. Полотно ее захватывает длинный период русской жизни - от Екатерины до императора Николая. В группе двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы. И это с такою художественною, объективною законченностью и определенностью, какая далась у нас только Пушкину и Гоголю.

В картине, где нет ни одного бледного пятна, ни одного постороннего, лишнего штриха и звука, зритель и читатель чувствуют себя и теперь, в нашу эпоху, среди живых людей. И общее и детали - всё это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу и на сцену, со всей теплотой и со всем «особым отпечатком» Москвы, - от Фамусова до мелких штрихов, до князя Тугоуховского и до лакея Петрушки, без которых картина была бы не полна.

Однако для нас она еще не вполне законченная историческая картина: мы не отодвинулись от эпохи на достаточное расстояние, чтоб между нею и нашим временем легла непроходимая бездна. Колорит не сгладился совсем; век не отделился от нашего, как отрезанный ломоть: мы кое-что оттуда унаследовали, хотя Фамусовы, Молчалины, Загорецкие и пр. видоизменились так, что не влезут уже в кожу грибоедовских типов. Резкие черты отжили, конечно: никакой Фамусов не станет теперь приглашать в шуты и ставить в пример Максима Петровича, по крайней мере так положительно и явно Молчалин, даже перед горничной, втихомолку не сознается теперь в тех заповедях, которые завещал ему отец; такой Скалозуб, такой Загорецкий невозможны даже в далеком захолустье. Но пока будет существовать стремление к почестям помимо заслуги, пока будут водиться мастера и охотники угодничать и «награжденья брать и весело пожить», пока сплетни, безделье, пустота будут господствовать не как пороки, а как стихии общественной жизни, - до тех пор, конечно, будут мелькать и в современном обществе черты Фамусовых, Молчалиных и других, нужды нет, что с самой Москвы стерся тот «особый отпечаток», которым гордился Фамусов.

Общечеловеческие образцы, конечно, остаются всегда, хотя и те превращаются в неузнаваемых от временных перемен типы, так что на смену старому художникам иногда приходится обновлять, по прошествии долгих периодов, являвшиеся уже когда-то в образах основные черты нравов и вообще людской натуры, облекая их в новую плоть и кровь в духе своего времени. Тартюф, конечно, вечный тип, Фальстаф - вечный характер, но и тот, и другой, и многие еще знаменитые подобные им первообразы страстей, пороков и проч., исчезая сами в тумане старины, почти утратили живой образ и обратились в идею, в условное понятие, в нарицательное имя порока и для нас служат уже не живым уроком, а портретом исторической галереи.

Это особенно можно отнести к грибоедовской комедии. В ней местный колорит слишком ярок, и обозначение самых характеров так строго очерчено и обставлено такой реальностью деталей, что общечеловеческие черты едва выделяются из-под общественных положений, рангов, костюмов и т. п.

Как картина современных нравов комедия «Горе от ума» была отчасти анахронизмом и тогда, когда в 30-х годах появилась на московской сцене. Уже Щепкин, Мочалов, Львова-Синецкая, Ленский, Орлов и Сабуров играли не с натуры, а по свежему преданию. И тогда стали исчезать резкие штрихи. Сам Чацкий гремит против «века минувшего», когда писалась комедия, а она писалась между 1815 и 1820 годами.

Как посравнить да посмотреть (говорит он),
Век нынешний и век минувший,
Свежо предание, а верится с трудом -

А про свое время выражается так:

Теперь вольнее всякий дышит -

Бранил ваш век я
Беспощадно, -

Говорит он Фамусову.

Следовательно, теперь остается только немногое от местного колорита: страсть к чинам, низкопоклонничество, пустота. Но с какими-нибудь реформами чины могут отойти, низкопоклонничество до степени лакейства молчалинского уже прячется и теперь в темноту, а поэзия фрукта уступила место строгому и рациональному направлению в военном деле.

Но всё же еще кое-какие живые следы есть, и они пока мешают обратиться картине в законченный исторический барельеф. Эта будущность еще пока у ней далеко впереди.

Соль, эпиграмма, сатира, этот разговорный стих, кажется, никогда не умрут, как и сам рассыпанный в них острый и едкий, живой русский ум, который Грибоедов заключил, как волшебник духа какого-нибудь, в свой замок, и он рассыпается там злобным смехом. Нельзя представить себе, чтоб могла явиться когда-нибудь другая, более естественная, простая, более взятая из жизни речь. Проза и стих слились здесь во что-то нераздельное, затем, кажется, чтобы их легче было удержать в памяти и пустить опять в оборот весь собранный автором ум, юмор, шутку и злость русского ума и языка. Этот язык так же дался автору, как далась группа этих лиц, как дался главный смысл комедии, как далось всё вместе, будто вылилось разом, и всё образовало необыкновенную комедию - и в тесном смысле, как сценическую пьесу, - и в обширном, как комедию жизни. Другим ничем, как комедией, она и не могла бы быть.

Оставя две капитальные стороны пьесы, которые так явно говорят за себя и потому имеют большинство почитателей, - то есть картину эпохи, с группой живых портретов, и соль языка, - обратимся сначала к комедии как к сценической пьесе, потом как к комедии вообще, к ее общему смыслу, к главному разуму ее в общественном и литературном значении, наконец скажем и об исполнении ее на сцене.

Давно привыкли говорить, что нет движения, то есть нет действия в пьесе. Как нет движения? Есть - живое, непрерывное, от первого появления Чацкого на сцене до последнего его слова: «Карету мне, карету!»

Это - тонкая, умная, изящная и страстная комедия, в тесном, техническом смысле верная в мелких психологических деталях, но для зрителя неуловимая, потому что она замаскирована типичными лицами героев, гениальной рисовкой, колоритом места, эпохи, прелестью языка, всеми поэтическими силами, так обильно разлитыми в пьесе. Действие, то есть собственно интрига в ней, перед этими капитальными сторонами кажется бледным, лишним, почти ненужным.

Только при разъезде в сенях зритель точно пробуждается при неожиданной катастрофе, разразившейся между главными лицами, и вдруг припоминает комедию-интригу. Но и то ненадолго. Перед ним уже вырастает громадный, настоящий смысл комедии.

Главная роль, конечно, - роль Чацкого, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов.

Сам Грибоедов приписал горе Чацкого его уму, а Пушкин отказал ему вовсе в уме.

Можно бы было подумать, что Грибоедов, из отеческой любви к своему герою, польстил ему в заглавии, как будто предупредив читателя, что герой его умен, а все прочие около него не умны.

И Онегин, и Печорин оказались неспособны к делу, к активной роли, хотя оба смутно понимали, что около них всё истлело. Они были даже «озлоблены», носили в себе и «недовольство» и бродили как тени «с тоскующей ленью». Но, презирая пустоту жизни, праздное барство, они поддавались ему и не подумали ни бороться с ним, ни бежать окончательно. Недовольство и озлобление не мешали Онегину франтить, «блестеть» и в театре, и на бале, и в модном ресторане, кокетничать с девицами и серьезно ухаживать за ними в замужестве, а Печорину блестеть интересной скукой и мыкать свою лень и озлобление между княжной Мери и Бэлой, а потом рисоваться равнодушным к ним перед тупым Максимом Максимовичем: это равнодушие считалось квинтэссенцией донжуанства. Оба томились, задыхались в своей среде и не знали, чего хотеть. Онегин пробовал читать, но зевнул и бросил, потому что ему и Печорину была знакома одна наука «страсти нежной», а прочему всему они учились «чему-нибудь и как-нибудь» - и им нечего было делать.

Чацкий, как видно, напротив, готовился серьезно к деятельности. «Он славно пишет, переводит» - говорит о нем Фамусов, и все твердят о его высоком уме. Он, конечно, путешествовал недаром, учился, читал, принимался, как видно, за труд, был в сношениях с министрами и разошелся - не трудно догадаться почему:

Служить бы рад, - прислуживаться тошно! -

Намекает он сам. О «тоскующей лени, о праздной скуке» и помину нет, а еще менее о «страсти нежной», как о науке и занятии. Он любит серьезно, видя в Софье будущую жену.

Между тем Чацкому досталось выпить до дна горькую чашу, не найдя ни в ком «сочувствия живого», и уехать, увозя с собой только «мильон терзаний».

Ни Онегин, ни Печорин не поступили бы так неумно вообще, в деле любви и сватовства особенно. Но зато они уже побледнели и обратились для нас в каменные статуи, а Чацкий остается и останется всегда в живых за эту свою «глупость».

Читатель помнит, конечно, всё, что проделал Чацкий. Проследим слегка ход пьесы и постараемся выделить из нее драматический интерес комедии, то движение, которое идет через всю пьесу, как невидимая, но живая нить, связывающая все части и лица комедии между собою. Чацкий вбегает к Софье, прямо из дорожного экипажа, не заезжая к себе, горячо целует у нее руку, глядит ей в глаза, радуется свиданию, в надежде найти ответ прежнему чувству, - и не находит. Его поразили две перемены: она необыкновенно похорошела и охладела к нему - тоже необыкновенно.

Это его и озадачило, и огорчило, и немного раздражило. Напрасно он старается посыпать солью юмора свой разговор, частью играя этой своей силой, чем, конечно, прежде нравился Софье, когда она его любила, - частью под влиянием досады и разочарования. Всем достается, всех перебрал он - от отца Софьи до Молчалина, - и какими меткими чертами рисует он Москву, и сколько из этих стихов ушло в живую речь! Но всё напрасно: нежные воспоминания, остроты - ничто не помогает. Он терпит от нее одни холодности, пока, едко задев Молчалина, он не задел за живое и ее. Она уже с скрытой злостью спрашивает его, случилось ли ему хоть нечаянно «добро о ком-нибудь сказать», и исчезает при входе отца, выдав последнему почти головой Чацкого, то есть объявив его героем рассказанного перед тем отцу сна.

С этой минуты между ней и Чацким завязался горячий поединок, самое живое действие, комедия в тесном смысле, в которой принимают близкое участие два лица - Молчалин и Лиза.

Всякий шаг, почти всякое слово в пьесе тесно связано с игрой чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца. Весь ум его и все силы уходят в эту борьбу: она и послужила мотивом, поводом к раздражениям, к тому «мильону терзаний», под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль, роль гораздо большего, высшего значения, нежели неудачная любовь, словом, роль, для которой и родилась вся комедия.

Чацкий почти не замечает Фамусова, холодно и рассеянно отвечает на его вопрос: где был? - «Теперь мне до того ли?» - говорит он, и, обещая приехать опять, уходит, проговаривая из того, что его поглощает:

Как Софья Павловна у вас похорошела!

Во втором посещении он начинает разговор опять о Софье Павловне: «Не больна ли она? не приключилось ли ей печали?» - и до такой степени охвачен и подогретым ее расцветшей красотой чувством, и ее холодностью к нему, что на вопрос отца, не хочет ли он на ней жениться, в рассеянности спрашивает: «А вам на что!» И потом равнодушно, только из приличия, дополняет:

Пусть я посватаюсь, вы что бы мне сказали?

И, почти не слушая ответа, вяло замечает на совет «послужить»:

Служить бы рад, - прислуживаться тошно!

Он и в Москву, и к Фамусову приехал, очевидно, для Софьи и к одной Софье. До других ему дела нет: ему и теперь досадно, что он вместо нее нашел одного Фамусова. «Как здесь бы ей не быть?» - задается он вопросом, припоминая прежнюю юношескую свою любовь, которую в нем «ни даль не охладила, ни развлечение, ни перемена мест», - и мучается ее холодностью.

Ему скучно и говорить с Фамусовым, и только положительный вызов Фамусова на спор выводит Чацкого из его сосредоточенности:

Вот то-то, все вы гордецы;

Говорит Фамусов и затем чертит такой грубый и уродливый рисунок раболепства, что Чацкий не вытерпел и в свою очередь сделал параллель века «минувшего» с веком «нынешним».

Но всё еще раздражение его сдержанно: он как будто совестится за себя, что вздумал отрезать Фамусова от его понятий; он спешит вставить, что «не о дядюшке его говорит», которого привел в пример Фамусов, и даже предлагает последнему побранить и свой век, наконец, всячески старается замять разговор, видя, как Фамусов заткнул уши, успокаивает его, почти извиняется.

Длить споры не мое желанье, -

Говорит он. Он готов опять войти в себя. Но его будит неожиданный намек Фамусова на слух о сватовстве Скалозуба:

Вот будто женится на Софьюшке... и т. д.

Чацкий навострил уши.

Как суетится, что за прыть!
«А Софья? Нет ли впрямь тут жениха какого?» -

Говорит он и хотя потом прибавляет:

Ах - тот скажи любви конец,

Кто на три года вдаль уедет! -

Но сам еще не верит этому, по примеру всех влюбленных, пока эта любовная аксиома не разыгралась над ним до конца.

Фамусов подтверждает свой намек о женитьбе Скалозуба, навязывая последнему мысль «о генеральше», и почти явно вызывает на сватовство.

Эти намеки на женитьбу возбудили подозрение Чацкого о причинах перемены к нему Софьи. Он даже согласился было на просьбу Фамусова бросить «завиральные идеи» и помолчать при госте. Но раздражение уже шло crescendo 1, и он вмешался в разговор, пока небрежно, а потом, раздосадованный неловкой похвалой Фамусова его уму и проч., возвышает тон и разрешается резким монологом: «А судьи кто?» и т. д. Тут уже завязывается другая борьба, важная и серьезная, целая битва. Здесь в нескольких словах раздается, как в увертюре опер, главный мотив, намекается на истинный смысл и цель комедии. Оба, Фамусов и Чацкий, бросили друг другу перчатку:

Смотрели бы, как делали отцы,
Учились бы, на старших глядя! -

Раздался военный клик Фамусова. А кто эти старшие и «судьи»?

За дряхлостию лет
К свободной жизни их вражда непримирима, -

Отвечает Чацкий и казнит -

Прошедшего житья подлейшие черты.

Образовались два лагеря, или, с одной стороны - целый лагерь Фамусовых и всей братии «отцов и старших», с другой - один пылкий и отважный боец, «враг исканий». Это борьба на жизнь и смерть, борьба за существование, как новейшие натуралисты определяют естественную смену поколений в животном мире. Фамусов хочет быть «тузом»: «есть на серебре и на золоте, ездить цугом, весь в орденах, быть богатым и видеть детей богатыми, в чинах, в орденах и с ключом» - и так без конца, и всё это только за то, что он подписывает бумаги, не читая и боясь одного - «чтоб множество не накопилось их».

Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям наукой и искусством» и требует «службы делу, а не лицам» и т. д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний» и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не говоря о последствиях борьбы.

Теперь нам известны эти последствия. Они обнаружились с появлением комедии, еще в рукописи, в свет - и, как эпидемия, охватили всю Россию!

Между тем интрига любви идет своим чередом, правильно, с тонкой психологической верностью, которая во всякой другой пьесе, лишенной прочих колоссальных грибоедовских красот, могла бы сделать автору имя.

Обморок Софьи при падении с лошади Молчалина, ее участие к нему, так неосторожно высказавшееся, новые сарказмы Чацкого на Молчалина - всё это усложнило действие и образовало тот главный пункт, который назывался в пиитиках завязкою. Тут сосредоточился драматический интерес. Чацкий почти угадал истину:

Смятенье, обморок, поспешность, гнев! испуга!
(по случаю падения с лошади Молчалина)
Все это можно ощущать,
Когда лишаешься единственного друга, -

Говорит он и уезжает в сильном волнении, в муках подозрений на двух соперников.

В третьем акте он раньше всех забирается на бал с целью «вынудить признанье» у Софьи - и с дрожью нетерпенья приступает к делу прямо с вопросом: «Кого она любит?»

После уклончивого ответа она признается, что ей милее его «иные». Кажется, ясно. Он и сам видит это и даже говорит:

И я чего хочу, когда всё решено?
Мне в петлю лезть, а ей смешно!

Однако лезет, как все влюбленные, несмотря на свой «ум», и уже слабеет перед ее равнодушием. Он бросает никуда не годное против счастливого соперника оружие - прямое нападение на него, и снисходит до притворства:

Раз в жизни притворюсь, -

Решает он, - чтоб «разгадать загадку», а собственно, чтоб удержать Софью, когда она рванулась прочь при новой стреле, пущенной в Молчалина. Это не притворство, а уступка, которой он хочет выпросить то, чего нельзя выпросить - любви, когда ее нет. В его речи уже слышится молящий тон, нежные упреки, жалобы:

Но есть ли в нем та страсть, то чувство, пылкость та...
Чтоб, кроме вас, ему мир целый
Казался прах и суета?
Чтоб сердца каждое биенье
Любовью ускорялось к вам... -

Говорит он, - и наконец:

Чтоб равнодушнее мне повести утрату,
Как человеку - вы, который с вами взрос -
Как другу вашему, как брату,
Мне дайте убедиться в том...

Это уже слезы. Он трогает серьезные струны чувства:

От сумасшествия могу я остеречься,
Пущусь подалее простыть, охолодеть... -

Заключает он. Затем оставалось только упасть на колени и зарыдать. Остатки ума спасают его от бесполезного унижения.

Такую мастерскую сцену, высказанную такими стихами, едва ли представляет какое-нибудь другое драматическое произведение. Нельзя благороднее и трезвее высказать чувство, как оно высказалось у Чацкого, нельзя тоньше и грациозне

С защитой Грибоедова и похвалами его комедии выступили А. А. Бестужев в «Полярной звезде», О. М. Сомов в «Сыне отечества», В. Ф. Одоевский и Н. А. Полевой в «Московском телеграфе». абристы и все те, кто писал тогда в защиту «Горя от ума», доказывали оригинальность комедии, соответствие ее русской действительности. А. А. Бестужев в статье «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов» назвал комедию Грибоедова «феноменом», какого не видали со времен фонвизинского «Недоросля». Достоинство ее он находит в уме и остроумии Грибоедова, в том, что «автор не по правилам нравится», смело и резко рисует толпу характеров, живую картину московских нравов, употребляя «невиданную доселе беглость» «разговорного русского языка в стихах». Бестужев пророчил, что «будущее оценит сию комедию и поставит ее в число первых творений народных».

Абристская критика подчеркивала столкновение в пьесе двух противоположных общественных сил. Противники старались это всячески затушевать. Друзьям писателя пришлось доказывать характерность сюжета «Горя от ума», его мастерское построение.

Было, видимо, у Пушкина и другое соображение. обходила вопрос о судьбе многочисленных «добрых малых», которые разошлись со светской средой, но не выступили против нее, как Чацкий. Они видят пошлость окружающей их жизни, но сами отдают дань предрассудкам света. Изображением этого противоречивого типа молодых людей 20-х годов и был занят в «Евгении Онегине». И после 14 абря 1825 г., пережив испытания времени, они продолжали оставаться в числе лучших. В дальнейшем они превращались в Печорина, Бельтова, Рудина. Есть историческая правда в образе энтузиаста Чацкого, правда в резкой картине нравов «Горя от ума». Но есть историческая правда и в двойственном образе Онегина, и в смягченных картинах пушкинского романа. Это точно соответствовало противоречивости дворянских героев, далеких от народа и не способных порвать с интересами и предрассудками своего класса. показал активную, действенную сторону общественного движения, Пушкин — его скептическую, противоречивую. Грибоедов показал, как дворяне восстают против несправедливости, Пушкин — как они с ней борются и мирятся. Грибоедов показал борьбу героя с обществом, Пушкин — борьбу в душе героя, несущего в себе противоречия общества. Но и та и другая истина важна и реальна. И оба великих художника-реалиста отразили передовое движение во всей его героичности и исторической противоречивости.

Но в оценке Чацкого Пушкин несколько разошелся и с Грибоедовым, и с абристами. Пушкин признает, что Чацкий умен, что он пылкий и благородный молодой человек и добрый малый, и «все, что говорит он — очень умно». Но, во-первых, этот ум несколько заимствованный. Чацкий будто набрался мыслей, острот и сатирических замечаний у самого Грибоедова, с которым провел время, и, во-вторых, «кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно». Пушкин замечает при этом: «Первый признак умного человека — с первого взгляду знать, с кем имеешь дело и не метать бисера перед Репетиловыми и тому подоб». Пушкин хорошо знал людей типа Чацкого. Это человек, близкий к кругу Грибоедова, абристов. Но Пушкин уже пережил период подобных увлечений. Когда-то он наводнил Петербург своими эпиграммами, в стихотворении «Деревня» восклицал: «О, если б голос мой умел сердца тревожить!»; когда-то и он высказывался в обличительном духе среди случайных людей. Теперь Пушкин судит более зрело. Он считает, что спорить с Фамусовыми бесполезно.

Комедия А. С. Грибоедова вызвала самые разноречивые толки у современников и породила полемику в литературных кругах. Наиболее интересными были отзывы П. А. Катенина, абристов и А. С. Пушкина. В начале 1825 г. Катенин прислал Грибоедову письмо с критикой «Горя от ума». Письмо Катенина до нас не дошло. Но дошел ответ Грибоедова с опровержением всех пунктов своего оппонента, которые Грибоедов в письме повторил. Это позволяет судить о характере спора. Катенин усматривал «главную погрешность» комедии — в плане. Грибоедов возражал: «:мне кажется, что он прост и япо цели и исполнению». В доказательство драматург раскрывал общую мысль комедии, расстановку действующих лиц, постепенный ход интриги и значение характера Чацкого.

«:В моей комедии,- писал Грибоедов,- 25 глупцов на одного здравомыслящего человека; и этот человек, разумеется, в противоречии с обществом, его окружающим». Грибоедов указывал: суть комедии — в столкновении Чацкого с обществом; Софья — в фамусовском лагере три реплики из четырех, направленных против Чацкого, принадлежат ей; никто в сумасшествие Чацкого не верит, но все повторяют распространившийся слух; и, наконец, победителем выходит Чацкий. По Грибоедову, Чацкий в доме Фамусова с самого начала играет две роли: как молодой человек, влюбленный в Софью, которая предпочла ему другого, и как умный среди двадцати пяти глупцов, которые не могут ему простить его превосходства над ними. Обе интриги под конец пьесы сливаются вместе: «:он ей и всем наплевал в глаза и был таков». Таким образом, Грибоедов выступает против односторонней трактовки смысла комедии. Катенин считает его ошибкой отход от рационалистической и аллегорической «всеобщности» многих героев Мольера и схем классицизма вообще. «Да! — говорит Грибоедов.- И я, коли не имею таланта Мольера, то по крайней мере чистосердечнее его; портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому:» По мнению Грибоедова, портретность героев нисколько не мешает их типичности. В реализме портретность становится непременным условием типического. «Карикатур ненавижу,- продолжает Грибоедов,- в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика: Я как живу, так и пишу: свободно и свободно».

В печати с нападками на «Горе от ума» выступил реакционный «Вестник Европы» статьи М. Дмитриева и А. Писарева. Грибоедова обвинили в надуманности главной интриги, в подражании мольеровскому «Мизантропу». Именно эта ошибочная версия была впоследствии положена Ал. Н. Веселовским в основу его работы «Альцест и Чацкий» 1881 и долго пользовалась признанием в буржуазном литературоведении.

Пушкин свое суждение о комедии произнес с позиций того реализма, который сложился в его собственном творчестве. Поэт прочел «Горе от ума» вместе с И. И. Пущиным в Михайловском в январе 1825 г. Свое мнение о комедии он вскоре изложил в письме Бестужеву. Можно предположить, что это письмо Пушкина повлияло на отзыв Бестужева о «Горе от ума». Автор «Бориса Годунова» признает право драматического писателя самому избирать правила для своего творчества, по которым его и следует судить. С этой мыслью можно сейчас спорить, ибо и сами правила подвержены суду. Но в момент рождения реализма важнее всего было провозгласить свободу творчества. В отличие от Катенина, Пушкин не осуждает «ни плана, ни завязки, ни приличий комедии». Пушкин сам ломал старые традиции и устанавливал свои. Понял Пушкин и главную цель Грибоедова, определив ее так: «характеры и резкая картина нравов». Пушкин, работая над «Евгением Онегиным», решал в этот момент такую же задачу. Он оценил по достоинству и необыкновенную выразительность языка «Горя от ума».

Полемика вокруг «Горя от ума» показала значение комедии в современной общественной борьбе и наметила дальнейшее развитие литературы по пути реализма.

Гончаров И. А

«Мильон терзаний»

(критический этюд)

Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова. Она как столетний старик, около которого все, отжив по очереди свою пору, умирают и валятся, а он ходит, бодрый и свежий, между могилами старых и колыбелями новых людей. И никому в голову не приходит, что настанет когда-нибудь и его черед. <…>

Критика не трогала комедию с однажды занятого ею места, как будто затрудняясь, куда ее поместить. Изустная оценка опередила печатную, как сама пьеса задолго опередила печать. Но грамотная масса оценила ее фактически. Сразу поняв ее красоты и не найдя недостатков, она разнесла рукопись на клочья, на стихи, полустишья, развела всю соль и мудрость пьесы в разговорной речи, точно обратила мильон в гривенники, и до того испестрила грибоедовскими поговорками разговор, что буквально истаскала комедию до пресыщения.

Но пьеса выдержала и это испытание – не только не опошлилась, но сделалась как будто дороже для читателей, нашла себе в каждом из них покровителя, критика и друга, как басни Крылова, не утратившие своей литературной силы, перейдя из книги в живую речь. <…>

Одни ценят в комедии картину московских нравов известной эпохи, создание живых типов и их искусную группировку. Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память так же твердо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или менее согласное понятие о всех лицах, кроме одного – Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде. Если было мало разногласия в понимании других лиц, то о Чацком, напротив, разноречия не кончились до сих пор и, может быть, не кончатся еще долго.

Другие, отдавая справедливость картине нравов, верности типов, дорожат более эпиграммической солью языка, живой сатирой – моралью, которою пьеса до сих пор, как неистощимый колодезь, снабжает всякого на каждый обиходный шаг жизни.

Но и те и другие ценители почти обходят молчанием самую «комедию», действие, и многие даже отказывают ей в условно сценическом движении. <…>

Все эти разнообразные впечатления и на них основанная своя точка зрения у всех и у каждого служит лучшим определением пьесы, то есть что комедия «Горе от ума» есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем и комедия и, скажем сами за себя, – больше всего комедия – какая едва ли найдется в других литературах, если принять совокупность всех прочих высказанных условий. Как картина, она, без сомнения, громадна. Полотно ее захватывает длинный период русской жизни – от Екатерины до императора Николая. В группе двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы. И это с такою художественною, объективною законченностью и определенностью, какая далась у нас только Пушкину и Гоголю.

В картине, где нет ни одного бледного пятна, ни одного постороннего, лишнего штриха и звука, – зритель и читатель чувствуют себя и теперь, в нашу эпоху, среди живых людей. И общее и детали, все это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу и на сцену, со всей теплотой и со всем «особым отпечатком» Москвы, – от Фамусова до мелких штрихов, до князя Тугоуховского и до лакея Петрушки, без которых картина была бы не полна.

Однако для нас она еще не вполне законченная историческая картина: мы не отодвинулись от эпохи на достаточное расстояние, чтобы между ею и нашим временем легла непроходимая бездна. Колорит не сгладился совсем; век не отделился от нашего, как отрезанный ломоть: мы кое-что оттуда унаследовали, хотя Фамусовы, Молчалины, Загорецкие и прочие видоизменились так, что не влезут уже в кожу грибоедовских типов. Резкие черты отжили, конечно: никакой Фамусов не станет теперь приглашать в шуты и ставить в пример Максима Петровича, по крайней мере так положительно и явно. Молчалин, даже перед горничной, втихомолку, не сознается теперь в тех заповедях, которые завещал ему отец; такой Скалозуб, такой Загорецкий невозможны даже в далеком захолустье. Но пока будет существовать стремление к почестям помимо заслуги, пока будут водиться мастера и охотники угодничать и «награжденья брать и весело пожить», пока сплетни, безделье, пустота будут господствовать не как пороки, а как стихии общественной жизни, – до тех пор, конечно, будут мелькать и в современном обществе черты Фамусовых, Молчалиных и других, нужды нет, что с самой Москвы стерся тот «особый отпечаток», которым гордился Фамусов. <…>

Соль, эпиграмма, сатира, этот разговорный стих, кажется, никогда не умрут, как и сам рассыпанный в них острый и едкий, живой русский ум, который Грибоедов заключил, как волшебник духа какого-нибудь в свой замок, и он рассыпается там злобным смехом. Нельзя представить себе, чтоб могла явиться когда-нибудь другая, более естественная, простая, более взятая из жизни речь. Проза и стих слились здесь во что-то нераздельное, затем, кажется, чтобы их легче было удержать в памяти и пустить опять в оборот весь собранный автором ум, юмор, шутку и злость русского ума и языка. Этот язык так же дался автору, как далась группа этих лиц, как дался главный смысл комедии, как далось все вместе, будто вылилось разом, и все образовало необыкновенную комедию – и в тесном смысле, как сценическую пьесу, – и в обширном, как комедию жизни. Другим ничем, как комедией, она и не могла бы быть. <…>

Давно привыкли говорить, что нет движения, то есть нет действия в пьесе. Как нет движения? Есть – живое, непрерывное, от первого появления Чацкого на сцене до последнего его слова: «Карету мне, карету.»

Это – тонкая, умная, изящная и страстная комедия, в тесном, техническом смысле, – верная в мелких психологических деталях, – но для зрителя почти неуловимая, потому что она замаскирована типичными лицами героев, гениальной рисовкой, колоритом места, эпохи, прелестью языка, всеми поэтическими силами, так обильно разлитыми в пьесе. Действие, то есть собственно интрига в ней, перед этими капитальными сторонами кажется бледным, лишним, почти ненужным.

Только при разъезде в сенях зритель точно пробуждается при неожиданной катастрофе, разразившейся между главными лицами, и вдруг припоминает комедию-интригу. Но и то не надолго. Перед ним уже вырастает громадный, настоящий смысл комедии.

Главная роль, конечно, – роль Чацкого, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов.

Сам Грибоедов приписал горе Чацкого его уму, а Пушкин отказал ему вовсе в уме.

Можно бы было подумать, что Грибоедов, из отеческой любви к своему герою, польстил ему в заглавии, как будто предупредив читателя, что герой его умен, а все прочие около него не умны.

Чацкий, как видно, напротив, готовился серьезно к деятельности. «Он славно пишет, переводит», – говорит о нем Фамусов, и все твердят о его высоком уме. Он, конечно, путешествовал недаром, учился, читал, принимался, как видно, за труд, был в сношениях с министрами и разошелся – не трудно догадаться, почему.

«Служить бы рад, – прислуживаться тошно», – намекает он сам. О «тоскующей лени, о праздной скуке» и помину нет, а еще менее о «страсти нежной», как о науке и о занятии. Он любит серьезно, видя в Софье будущую жену.

Между тем Чацкому досталось выпить до дна горькую чашу – не найдя ни в ком «сочувствия живого», и уехать, увозя с собой только «мильон терзаний». <…>

Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связаны с игрой чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца. Весь ум его и все силы уходят в эту борьбу: она и послужила мотивом, поводом к раздражениям, к тому «мильону терзаний», под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль, роль гораздо большего, высшего значения, нежели неудачная любовь, словом, роль, для которой и родилась комедия. <…>

Образовались два лагеря, или, с одной стороны, целый лагерь Фамусовых и всей братии «отцов и старших», с другой – один пылкий и отважный боец, «враг исканий». Это борьба на жизнь и смерть, борьба за существование, как новейшие натуралисты определяют естественную смену поколений в животном мире. <…>

Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям» наукой и искусством и требует «службы делу, а не лицам» и т. д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний» и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не говоря о последствиях борьбы.

Теперь нам известны эти последствия. Они обнаружились с появлением комедии, еще в рукописи, в свет – и как эпидемия охватили всю Россию.

Между тем интрига любви идет своим чередом, правильно, с тонкой психологической верностью, которая во всякой другой пьесе, лишенной прочих колоссальных грибоедовских красот, могла бы сделать автору имя. <…>

Комедия между ним и Софьей оборвалась; жгучее раздражение ревности унялось, и холод безнадежности пахнул ему в душу.

Ему оставалось уехать; но на сцену вторгается другая, живая, бойкая комедия, открывается разом несколько новых перспектив московской жизни, которые не только вытесняют из памяти зрителя интригу Чацкого, но и сам Чацкий как будто забывает о ней и мешается в толпу. Около него группируются и играют, каждое свою роль, новые лица. Это бал, со всей московской обстановкой, с рядом живых сценических очерков, в которых каждая группа образует свою отдельную комедию, с полной обрисовкой характеров, успевших в нескольких словах разыграться в законченное действие.

Разве не полную комедию разыгрывают Горичевы? Этот муж, недавно еще бодрый и живой человек, теперь опустившийся, облекшийся, как в халат, в московскую жизнь, барин, «муж-мальчик, муж-слуга, идеал московских мужей», по меткому определению Чацкого, – под башмаком приторной, жеманной, светской супруги, московской дамы?

А эти шесть княжен и графиня-внучка – весь этот контингент невест, «умеющих, – по словам Фамусова, – принарядить себя тафтицей, бархатцем и дымкой», «поющих верхние нотки и льнущих к военным людям»?

Эта Хлестова, остаток екатерининского века, с моськой, с арапкой-девочкой, – эта княгиня и князь Петр Ильич – без слова, но такая говорящая руина прошлого; Загорецкий, явный мошенник, спасающийся от тюрьмы в лучших гостиных и откупающийся угодливостью, вроде собачьих поносок, – и эти NN, и все толки их, и все занимающее их содержание!

Наплыв этих лиц так обилен, портреты их так рельефны, что зритель хладеет к интриге, не успевая ловить эти быстрые очерки новых лиц и вслушиваться в их оригинальный говор.

Чацкого уже нет на сцене. Но он до ухода дал обильную пищу той главной комедии, которая началась у него с Фамусовым, в первом акте, потом с Молчалиным, – той битве со всей Москвой, куда он, по целям автора, затем и приехал.

В кратких, даже мгновенных встречах с старыми знакомыми, он всех успел вооружить против себя едкими репликами и сарказмами. Его уже живо затрагивают всякие пустяки – и он дает волю языку. Рассердил старуху Хлестову, дал невпопад несколько советов Горичеву, резко оборвал графиню-внучку и опять задел Молчалина. <…>

«Мильон терзаний» и «горе» – вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов. Фамусов ничего не находит, как только зажать уши против его логики, и отстреливается общими местами старой морали. Молчалин смолкает, княжны, графини – пятятся прочь от него, обожженные крапивой его смеха, и прежний друг его, Софья, которую одну он щадит, лукавит, скользит и наносит ему главный удар втихомолку, объявив его под рукой, вскользь, сумасшедшим.

Он чувствовал свою силу и говорил уверенно. Но борьба его истомила. Он, очевидно, ослабел от этого «мильона терзаний», и расстройство обнаружилось в нем так заметно, что около него группируются все гости, как собирается толпа около всякого явления, выходящего из обыкновенного порядка вещей.

Он не только грустен, но и желчен, придирчив. Он, как раненый, собирает все силы, делает вызов толпе – и наносит удар всем, – но не хватило у него мощи против соединенного врага.

Он впадает в преувеличения, почти в нетрезвость речи, и подтверждает во мнении гостей распущенный Софьей слух о его сумасшествии. Слышится уже не острый, ядовитый сарказм, в который вставлена верная, определенная идея, правда, а какая-то горькая жалоба, как будто на личную обиду, на пустую, или, по его же словам, «незначащую встречу с французиком из Бордо», которую он, в нормальном состоянии духа, едва ли бы заметил.

Он перестал владеть собой и даже не замечает, что он сам составляет спектакль на бале. <…>

Он точно «сам не свой», начиная с монолога «о французике из Бордо», – и таким остается до конца пьесы. Впереди пополняется только «мильон терзаний».

Пушкин, отказывая Чацкому в уме, вероятно, всего более имел в виду последнюю сцену 4-го акта, в сенях, при разъезде. Конечно, ни Онегин, ни Печорин, эти франты, не сделали бы того, что проделал в сенях Чацкий. Те были слишком дрессированы «в науке страсти нежной», а Чацкий отличается, между прочим, искренностью и простотой, и не умеет и не хочет рисоваться. Он не франт, не лев. Здесь изменяет ему не только ум, но и здравый смысл, даже простое приличие. Таких пустяков наделал он!

Отделавшись от болтовни Репетилова и спрятавшись в швейцарскую в ожидании кареты, он подглядел свидание Софьи с Молчалиным и разыграл роль Отелло, не имея на то никаких прав. Он упрекает ее, зачем она его «надеждой завлекла», зачем прямо не сказала, что прошлое забыто. Тут что ни слово – то неправда. Никакой надеждой она его не завлекала. Она только и делала, что уходила от него, едва говорила с ним, призналась в равнодушии, назвала какой-то старый детский роман и прятанье по углам «ребячеством» и даже намекнула, что «бог ее свел с Молчалиным».

А он, потому только, что -

… так страстно и так низко

Был расточитель нежных слов, -

в ярости за собственное свое бесполезное унижение, за напущенный на себя добровольно самим собою обман, казнит всех, а ей бросает жестокое и несправедливое слово:

С вами я горжусь моим разрывом, -

когда нечего было и разрывать! Наконец просто доходит до брани, изливая желчь:

На дочь, и на отца,

И на любовника глупца, -

и кипит бешенством на всех, «на мучителей толпу, предателей, нескладных умников, лукавых простаков, старух зловещих» и т. д. И уезжает из Москвы искать «уголка оскорбленному чувству», произнося всему беспощадный суд и приговор!

Если б у него явилась одна здоровая минута, если бы не жег его «мильон терзаний», он бы, конечно, сам сделал себе вопрос: «Зачем и за что наделал я всю эту кутерьму?» И, конечно, не нашел бы ответа.

За него отвечает Грибоедов, который неспроста кончил пьесу этой катастрофой. В ней, не только для Софьи, но и для Фамусова и всех его гостей, «ум» Чацкого, сверкавший, как луч света, в целой пьесе, разразился в конце в тот гром, при котором крестятся, по пословице, мужики.

От грома первая перекрестилась Софья, остававшаяся до самого появления Чацкого, когда Молчалин уже ползал у ног ее, все той же бессознательной Софьей Павловной, с той же ложью, в какой ее воспитал отец, в какой он прожил сам, весь его дом и весь круг. Еще не опомнившись от стыда и ужаса, когда маска упала с Молчалина, она прежде всего радуется, что «ночью все узнала, что нет укоряющих свидетелей в глазах!»

А нет свидетелей, следовательно, все шито да крыто, можно забыть, выйти замуж, пожалуй, за Скалозуба, а на прошлое смотреть…

Да никак не смотреть. Свое нравственное чувство стерпит, Лиза не проговорится, Молчалин пикнуть не смеет. А муж? Но какой же московский муж, «из жениных пажей», станет озираться на прошлое!

Это и ее мораль, и мораль отца, и всего круга. <…>

Чацкого роль – роль страдательная: оно иначе и быть не может. Такова роль всех Чацких, хотя она в то же время и всегда победительная. Но они не знают о своей победе, они сеют только, а пожинают другие – и в этом их главное страдание, то есть в безнадежности успеха.

Конечно, Павла Афанасьевича Фамусова он не образумил, не отрезвил и не исправил. Если бы у Фамусова при разъезде не было «укоряющих свидетелей», то есть толпы лакеев и швейцара, – он легко справился бы со своим горем: дал бы головомойку дочери, выдрал бы за ухо Лизу и поторопился бы со свадьбой Софьи с Скалозубом. Но теперь нельзя: наутро, благодаря сцене с Чацким, вся Москва узнает – и пуще всех «княгиня Марья Алексеевна». Покой его возмутится со всех сторон – и поневоле заставит кое о чем подумать, что ему в голову не приходило. <…>

Молчалин, после сцены в сенях – не может оставаться прежним Молчалиным. Маска сдернута, его узнали, и ему, как пойманному вору, надо прятаться в угол. Горичевы, Загорецкий, княжны – все попали под град его выстрелов, и эти выстрелы не останутся бесследны. <…> Чацкий породил раскол, и если обманулся в своих личных целях, не нашел «прелести встреч, живого участия», то брызнул сам на заглохшую почву живой водой – увезя с собой «мильон терзаний», этот терновый венец Чацких – терзаний от всего: от «ума», а еще более от «оскорбленного чувства». <…>

Роль и физиономия Чацких неизменна. Чацкий больше всего обличитель лжи и всего, что отжило, что заглушает новую жизнь, «жизнь свободную».

Он знает, за что он воюет и что должна принести ему эта жизнь. Он не теряет земли из-под ног и не верит в призрак, пока он не облекся в плоть и кровь, не осмыслился разумом, правдой, – словом, не очеловечился. <…> Он очень положителен в своих требованиях и заявляет их в готовой программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Он не гонит с юношескою запальчивостью со сцены всего, что уцелело, что, по законам разума и справедливости, как по естественным законам в природе физической, осталось доживать свой срок, что может и должно быть терпимо. Он требует места и свободы своему веку: просит дела, но не хочет прислуживаться, и клеймит позором низкопоклонство и шутовство. Он требует «службы делу, а не лицам», не смешивает «веселья или дурачества с делом», как Молчалин, – он тяготится среди пустой, праздной толпы «мучителей, предателей, зловещих старух, вздорных стариков», отказываясь преклоняться перед их авторитетом дряхлости, чинолюбия и прочего. Его возмущают безобразные проявления крепостного права, безумная роскошь и отвратительные нравы «разливанья в пирах и мотовстве» – явления умственной и нравственной слепоты и растления.

Его идеал «свободной жизни» определителен: это свобода от всех этих исчисленных цепей рабства, которыми оковано общество, а потом свобода – «вперить в науки ум, алчущий познаний», или беспрепятственно предаваться «искусствам творческим, высоким и прекрасным», – свобода «служить или не служить», «жить в деревне или путешествовать», не слывя за то ни разбойником, ни зажигателем, и – ряд дальнейших очередных подобных шагов к свободе – от несвободы. <…>

Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный удар качеством силы свежей.

Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу: «Один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и – всегда жертва.

Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим. Положение Чацких на общественной лестнице разнообразно, но роль и участь все одна, от крупных государственных и политических личностей, управляющих судьбами масс, до скромной доли в тесном кругу. <…>

Кроме крупных и видных личностей, при резких переходах от одного века в другой, – Чацкие живут и не переводятся в обществе, повторяясь на каждом шагу, в каждом доме, где под одной кровлей уживается старое с молодым, где два века сходятся лицом к лицу в тесноте семейств, – все длится борьба свежего с отжившим, больного с здоровым, и все бьются в поединках, как Горации и Куриации, – миниатюрные Фамусовы и Чацкие.

Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого – и кто бы ни были деятели, около какого бы человеческого дела – будет ли то новая идея, шаг в науке, в политике, в войне – ни группировались люди, им никуда не уйти от двух главных мотивов борьбы: от совета «учиться, на старших глядя», с одной стороны, и от жажды стремиться от рутины к «свободной жизни» вперед и вперед – с другой. <…>